Читать книгу Матильда. Тайна дома Романовых - Братья Швальнеры - Страница 6

4 августа 1891 года, Красное Село

В первый же день после прибытия Ники отправился на спектакль в Красное Село. Театр был перестроен под основательное здание, и теперь труппа выступала в нем круглый год. Давали оперу «Мазепа», в одной из главных ролей, конечно, была его милая маленькая пани. Влюбленные были рады видеть друг друга даже через рампу, но после, оставшись за ужином в компании Михайловичей – детей великого князя Михаила Николаевича, Сергея и Саши (Сандро), – и улучив момент, все же объяснились друг перед другом в несколько надрывном тоне.

– Ты как-то холодна ко мне, – подметил Наследник, не сводя глаз с Мали. Она свои упрямо прятала. – Что случилось?

– Однако, твой вопрос звучит даже оскорбительно. Тебя не было 9 месяцев, ты не написал мне ни одного письма, а после являешься как снег на голову и удивляешься, почему я растеряна в своих чувствах и в своем к тебе отношении?

– Видишь ли, я порывался тебе написать несколько раз, но всякий раз меня останавливала неопределенность в наших отношениях. Я все же государственное лицо, и моя корреспонденция не является только моим, интимным делом. Я писал papa en mama, это понятно, они все же мои родители. А ты? Кто ты мне на сегодняшний день? Как воспримут, если в Зимнем или в Аничковом узнают, что я пишу тебе?

– Интересно… – задумалась Маля. – В чьих же руках изменить ситуацию? Кто может на нее повлиять? Не мы ли сами?

– Именно так. И я вернулся в твердой уверенности, что нам пора это сделать. Я думал о тебе каждый день, если не каждую минуту. Ты не выходила из мой головы, не давая думать о государственных делах, бывших основной целью моего пребывания в Японии. Однако, тамошний колорит… Ты только посмотри, что я сделал, – он закатал рукав, демонстрируя Мале красивую татуировку, ставшую вечной памятью о пребывании в Стране Восходящего Солнца. Она ахнула – как и он, ранее она никогда не видела таких изображений на теле человека. – Тебе нравится?

– Не то слово… Но почему дракон? Он ведь не имеет к российским традициям никакого отношения.

– Не знаю, – пожал плечами Ники. – Мне вдруг подумалось, что такая татуировка сможет сделать меня более серьезным, жестким, настойчивым человеком.

– Но ведь не все должны быть такими. Ты мне нравишься и в своей теперешней ипостаси…

– Зато себе не всегда нравлюсь.

Подали кальян. Восточное развлечение было одним из любимы для юного Николая Александровича. Вместе с кальяном в комнату вернулись Михайловичи. Сандро в шутку сказал:

– Все флиртуют! Нет, ты посмотри на них, все-то они флиртуют! А ну, как царь-батюшка узнает обо всем! Несдобровать вам, господа любовнички, а?

Никто не воспринял его тираду всерьез, да и сам он, казалось, понимал всю абсурдность сказанного, так что громко расхохотался и уселся за стол. Стол был накрыт прямо в уборной Мали, разве что ухаживать за ним просили дворцовую свиту Наследника, часто разъезжавшую с ним. Это были несколько гусар, которых Маля еще толком не знала, но которые иногда, в зависимости от благорасположения наследника престола, могли сесть с ними за стол. Мале было все равно – главным для нее по-прежнему оставался Ники.

Вскоре ужин закончился, и члены компании оставили влюбленных вдвоем. Напор, который цесаревич демонстрировал своей пани, был ей приятен, но и настораживал в то же время. С одной стороны, она была влюблена, как и он, и такие проявления чувств импонировали обоим. С другой – она корила себя мысленно за то, что, несмотря на девятимесячное молчание с его стороны, ведет себя доступно по отношению к нему. Меж тем, вскоре эти мысли ее улетучились…

Да и разве могло быть иначе, когда губы любимого были так близко, а его руки так нежно ласкали ее заждавшуюся плоть? Он был у нее первым, часто думал об этом по дороге сюда и не вполне находил себе оправдание, но ничего не мог с собой поделать. Некстати надетый кринолин был разорван в порыве взаимной страсти – никто и не знал, кем именно. Оба жаждали отдаться скорее порыву, о котором Маля только еще мечтала, а Ники страстно желал…

А уж после предаваться ласкам и смотреть друг другу в глаза —то, что оба так любили делать.

– Интересно, – все шутила она, – что ты станешь делать, коль скоро я рожу от тебя ребенка?

– Я буду самым счастливым человеком на свете, только после того, что было, это сразу не получится.

– Почему?

– У тебя все случилось первый раз, такова уж наша анатомия…

– Но ведь не последний?

– Как ты можешь говорить такое? Я налюбоваться на тебя не могу, надышаться тобой…

– Когда же мы увидимся вновь?

– Еще не знаю. Нам с отцом предстоит путешествие в Данию до конца года. Уезжаем, наверное, завтра или послезавтра. Потому тебе придется еще немного подождать – но совсем немного. Ведь эта короткая разлука уже не способна повлиять на наши чувства?

– Нисколько, – Маля отвела глаза. Ей не хотелось ранить его, но и самой было не по себе от вечных расставаний с объектом своей страсти. Конечно, она понимала, что Ники как государственное лицо и будущий царь будет много разъезжать по миру по государственным же делам. Понимала она и то, что, скорее всего, вместе им быть не придется – еще не знала русская история браков царей с дворянами, а не с представителями правящих же родов, и нарушение этого правила могло стоить трона Наследнику. Однако, разве разумом живет влюбленное сердце? Ему вечно жизнь видится не такой, какая она есть на самом деле, вечно оно пребывает в облаках выдуманных им самим фантазий и образов, вечно грезит, а грезы, как известно, далее всего отстоят от жизни земной. И когда видишь это, детская обида подкатывает к горлу и хочется возопить от несправедливости!

Ники почувствовал ее обиду и недовольство, снова крепко обнял ее.

– Ну перестань, прошу тебя. Мы пережили и куда более долгое расставание. А они, как известно, только укрепляют настоящую любовь…

Последняя фраза понравилась ей, она улыбнулась. Он почувствовал, что может ехать со спокойным сердцем. Правда, теперь ему придется ей часто писать, но это было ему скорее в радость, чем в обузу.

Вскоре он и впрямь уехал. Мале было все труднее скрывать свои переживания по этому поводу, и она, не имея возможности откровенничать об этом с родителями (по понятным причинам), решила поделиться ими со своим крестным. Поль Сракач был владельцем большого петербургского магазина нижнего белья «Артюр». Профессия обязывала его быть человеком легкого нрава, свободно сходиться с самыми разными людьми и уметь втираться в доверие. Последнее удавалось ему особенно хорошо. Он был крестным Мали, но с ее родителями они последнее время общались все реже – по закоснелому мнению отца Мали, владелец салона нижнего белья не может быть высокоморальным человеком, каким был сам Феликс Янович. Между тем, если кто и мог понять страдания молодой девушки, влюбленной в персону такого уровня, то это, без сомнения, был Поль.

– Ах, Поль, – разоткровенничалась Маля за чаем, сидя в его большом красивом доме возле Адмиралтейства. – Если бы ты только знал, какие душевные муки я переживаю сейчас только от того, что не могу поделиться охватившей меня страстью…

– Да уж кто ж не знает? – хохотнул розовощекий франт, сидевший напротив нее, и никак не похожий на человека, годившегося ей в отцы.

– Ты что? Что ты говоришь? Откуда кому что может быть известно?

– Не знаю, как в Париже или в Москве, а в Санкт-Петербурге подобные сплетни разносятся достаточно быстро. И господин Суворин, и генеральша Богданович уж сообщают свету о твоих взаимоотношениях с цесаревичем.

– Вот уж действительно говорят, лучше грешным быть, чем грешным слыть… – в сердцах опустила глаза Маля.

– Неужели между вами ничего не было? – в удивлении вскинул брови Сракач.

– Ах, Поль… Разве это меня сейчас гнетет?

– А что же, mon angie?

– То, что мы вечно в разлуке. Последнее его путешествие затянулось на 9 месяцев, в продолжение которых он не написал мне ни строчки. А сейчас – снова отъезд, на сей раз в Данию, откуда вернется он только к концу года!

– Но ведь ты же понимаешь, что он – наследный принц – и посещать другие государства есть его прямая обязанность!

– Понимаю, но, коль скоро мы любим друг друга и теперь уже не скрываем… ну, почти не скрываем этого, так что же мешает слать друг другу письма?

– Опять-таки его положение не всегда позволяет ему браться за перо в подобных фривольных изъяснениях!

– Я это уже слышала от него!

– В таком случае, – Сракач призадумался. – Я могу предложить тебе кое-что.

– Что же?

– Лучший способ отомстить – это совершить нечто подобное. Ты ведь об этом думаешь, не так ли? – Она хотела было возразить, но он не дал ей сделать этого. – Ты прекрасно оттанцевала свой первый сезон, и заслужила подарок, достойный твоей красоты и твоего таланта балерины. Тем более я собираюсь сейчас в турне по Европе. Поедем же со мной? Я поговорю с Юлей, и она убедит твоего папеньку отпустить тебя в моем обществе. Там ты развеешься и сможешь принять взвешенное и обоснованное решение относительно того, как дальше жить и как следует поступать.

Маля задумалась. Щеки ее заполыхали румянцем, а глаза заблестели, из чего сразу можно было понять, что она примет предложение крестного. Но не месть и не банальное желание оттаскать Наследника за чуб двигало ею в эту минуту, а слабая надежда на то, что программа европейского турне ее и Сракача хоть на мгновение пересечется с программой турне Наследника. Никогда прежде не бывавшей за границей Мале вся Европа казалась такой же маленькой, как Петербург, много раз даровавший возлюбленным случайные встречи. Ах, как она была наивна и смешна в этом своем порыве!..

Разговор с матерью балерины прошел у Сракача удачно – и Феликс Янович, хоть и нехотя, а отпустил дочь проехаться вместе с ним во Францию и в Италию. О посещении Дании сразу не было и речи, но – опять-таки влюбленное сердце – Маля тешила себя надеждой, что вот-вот Императорская Семья появится где-нибудь в пути ее следования каким-нибудь чудесным образом. Ясное дело, что, когда этого не случилось, она снова по-детски расстроилась.

Между тем, нельзя было назвать это ее путешествие лишенным приятных и радостных воспоминаний. Чего стоит одно посещение знаменитого женского монастыря в Лурде! Несмотря на чопорный и строгий облик этого заведения, сестры показались Мале очень доброжелательными и доверчивыми. Одной она даже умудрилась рассказать историю своей исполненной печали, но в сущности прекрасной любви, а та пообещала возносить за нее молитвы! Такое приятное впечатление оставил после себя Лурд, что не хотелось оттуда уезжать. На обратном же пути она очень рассмешила Сракача своим признанием того, что наверняка не смогла бы остаться там жить навечно, а также своей искренней жалостью к сестрам, лишенным буквально всех радостей мирской жизни.

Потом будут Биарриц и Марсель…

Венцом печали стала для путешествия смерть Артюра Рембо – как сама Маля зачитывалась порой его стихами, так и Сракач, если следовать его логике, вылившейся в название магазина, был его поклонником. Да и какой настоящий романтик, какой искренне влюбленный хотя бы раз в жизни не любит Рембо?! Одна его биография чего стоит. Никому не известный подросток отправился в путешествие по югу Бельгии и северу Франции и умудрился познакомиться в дороге с великим уже тогда Полем Верленом, для которого он на долгие годы станет не просто другом, но спутником жизни-любовником. Затем Верлен оплатит ему дорогу в Париж, и, прибыв туда, Рембо поселится в его доме. Супруга Верлена – 17-летняя Матильда Моте – будет против их отношений, как по причине супружеской ревности, так и по причине того, что дерзкий юнец будет презирать идеалы семьи и чистоты, относя их к мещанству. Вечные конфликты с супругой писателя заставят его оставить их жилище и скитаться по притонам и клубам, то и дело ввязываясь в неприятности с законом, из которых добрый Верлен будет вытаскивать его снова и снова.

В 1871 году молодая и красивая фигура Рембо видится на баррикадах Парижской коммуны, нещадно разогнанной Тьером, а уже в 1872 году они вместе с Верленом совершают бегство. Устав от семейной жизни и втайне разделяя идеалы свободы и безграничной любви, Верлен уезжает с молодым избранником в Лондон, где вскоре они расстанутся. Напившись вдребезги, Верлен из ревности прострелит запястье очаровательному любовнику, за что получит 2 года тюрьмы и никогда больше не увидится с диктатором своего сердца. Тот же вернется в родной Шарлевиль, на ферму Роше и больше уж ничего не напишет за всю свою жизнь – иссякая, любовь навсегда лишает поэта источника вдохновения, так уж устроена Эрато. Рембо будет ездить по Африке и торговать кофе и пряностями, шкурами и оружием – заниматься делами, далекими от поэзии.

В феврале 1891 года он вернется в Марсель, где ему отрежут ногу – начнется злокачественная опухоль. И Маля, и Сракач очень спешили в Марсель, чтобы, быть может, в последний раз увидеться с властителем дум всех влюбленных, но опоздали – буквально за несколько дней до их приезда сестра увезла его в родной Шарлевиль, где он скончался и был похоронен на маленьком городском кладбище. Известите опечалило путников, но не повлияло на торговые планы Сракача, которого коммивояжерские дела тянули теперь в Милан.

«Ла Скала»! Как много значили эти слова для Мали! Первое посещение храма прекрасного искусства, всего самого тонкого и дивного, что только существует под луной, не могло пройти для нее бесследно. После трагического известия о смерти Рембо визит в «Ла Скала» стал словно новым солнцем, взошедшим для Мали на горизонте. В тот вечер вместе со Сракачем они смотрели балет в постановке великого Энрико Чекетти! Пока Маля погружалась в технику танца, столь поражавшую ее в исполнении Вирджинии Цукки – ее давнего идеала, – Сракач заметил, как смотрит на его крестницу сын одного местного коммерсанта, Фаэти…

Пробыть в Милане им предстояло несколько дней, и, чтобы Маля не скучала от его вечного отсутствия, он решил их познакомить. Молодые люди понравились друг другу, горячая южная кровь итальянца сразила польскую пани со снежно-белой кожей наповал. Быть может, думал Поль, это знакомство позволит ей забыть о Ники, ведь ничего хорошего из этой связи для нее не выйдет. Сракач думал: «Он воспользуется ей и оставит, ведь им не суждено быть вместе!» Торговец и мещанин, он мерил людей по себе. И именно этим руководствовался, когда знакомил Малю и Фаэти.

А Маля – все тем же, чем и Наследник не так давно, утопая в объятиях Моороки Омацу. Попытка выбить клин клином, отдаться страсти бурного и не в пример Ники темпераментного итальянца, чтобы прекратить наступать на грабли мезальянса с Наследником – вот, что двигало ей в ту минуту, когда она принимала его подобострастные ухаживания, а после и весьма страстный натиск в постели.

Но, как и у Ники, все было впустую. И, если его, мужчину, влекло к Мале после жарких объятий гейши нечто, как он думал, более сильное, чем просто плотское влечение, являющееся лишь отображением реального положения вещей, то ее к нему тянул стыд. Стыд за то, что она совершила, стоило ему отлучиться по государственному делу, а ей – выехать в Европу в сопровождении троюродного дядьки. Сракач теперь казался ей олицетворением греха, хотя еще пару недель назад она буквально боготворила его за возможность вырваться из России, где теперь не держало ее ничего; ведь ничто, кроме него, для нее и не существовало.

Коммерческие дела Сракача завершились, но еще раньше завершились ее отношения с Фаэти, встреч с которым она стала избегать после случившейся между ними близости. Сракач терзался догадками о причинах ее поведения, хотя и с неприязнью для себя отмечал: это могло значить лишь то, что отношения с Наследником для нее важнее и первее всего. Что-либо доказывать и переубеждать, в том числе и деятельно, уже бессмысленно.

Домой Маля и Сракач возвратились в январе 1892 года. Наследник тоже только что прибыл из Дании. Как оказалось, все то время, что Мали не было в Петербурге, на ее имя шли царственные письма, которые родители любовно складировали на рояле, где обычно лежала непрочитанная корреспонденция дома Кшесинских. Хуже было то, что прочитать полученные письма Маля была не в состоянии – по возвращении на глазу вскочил фурункул, ячмень. Неудивительно – после жаркой Италии перенестись в морозный Петербург было смерти подобно. Морозы усугублялись тем, что зима выдалась почти бесснежная, и только пронизывающий ветер с каналов и рек пробирал насквозь даже самых теплых «соболей».

Несколько дней она пролежала пластом с высокой температурой – то ли переживания, то ли развивающаяся простуда так дали о себе знать. Чуть оклемавшись, отправилась в Мариинку, просто как зритель – давали «Эсклармонду», заглавную партию танцевала шведка Сандерсон, едва ли не больше самой Цукки некогда запавшая в сердце Мали. На глазу ее была повязка, и она смотрела лишь одним на умирающую в танце скандинавскую красавицу. А также успевала уследить и за пришедшим на премьеру Наследником. Он тоже встретил ее взгляд. Видимо, полагая, что она читала его письма, он как-то особенно призывно улыбался ей, особенно теплые лучи посылал через весь зал, разделявший влюбленных. Однако, остаться было никак нельзя – было очень много народу, а рассказанное Сракачем об их отношениях не давало тонкой душе Мали успокоиться. Ей меньше всего хотелось бы, чтобы в их отношения влезала сплетня. Да и вид у нее был не очень, и вообще ей казалось, что она внешностью выдаст совершенный ею грех. Оттого особенно сладостно было видеть его, любить на расстоянии (мазохистски), а после избегать встречи.

Однако, приказать что-либо себе не в пример тяжелее, чем другим. Город, с которым у нее связаны были самые приятные воспоминания, навевал их каждым своим шагом, каждым метром. Все здесь напоминало ей об их отношениях… Доктор все еще не разрешал ей читать, чтобы не травмировать глаза, но терпеть более она не могла.

В один из дней она решила прокатиться, как в былые времена их встреч, в сторону Аничкова дворца. Взобравшись в шарабан, Маля отправилась на конную прогулку. Погода несколько благоволила – шел мелкий снежок, сопровождаемый солнечными всплесками, из чего понятно, что было не так холодно, как остальные дни. Поравнявшись с заветной оградой, она остановила лошадей и стала ждать…

Несколько мгновений, пока Наследник с великой княгиней Ксенией Александровной не появились на пороге императорской резиденции, показались Мале вечностью. Оттого приятнее было увидеть его и одарить лучезарной улыбкой, получая такую же яркую и солнечную в ответ. Он был бесконечно счастлив, и, хотя не мог сейчас этого произнести вслух, понять все можно было по его светящемуся лицу.

Следующим днем она повторила свой вояж – уже зная о примерном времени ее появления напротив ограды дворца, Наследник вышел ее встречать. А на третий день случилось чудо…