Читать книгу Квинканкс. Том 2 - Чарльз Паллисер - Страница 14
Книга V
Друг бедняков
Глава 72
ОглавлениеВечером, в обычный для моего ужина час, замок неожиданно щелкнул – и в дверях показалась Эмма с подносом. Ее приход меня удивил: с тех пор, как силы мои восстановились, еду мне всегда приносила Эллен. Эмма, улыбнувшись мне прежней улыбкой, поставила поднос на столик и села рядом на стул.
– Джон, – заговорила она, когда я принялся за крепкий бараний бульон, – мои родители очень обижены, но я их убедила, что твои слова вызваны болезнью, от которой ты еще не совсем оправился. – Она ждала от меня ответа, но я промолчал. – И, пока ты спал, приходил мистер Гилдерслив сообщить, что после нашего ухода суд постановил поручить опекунство над тобой моему отцу. И теперь ты в самом деле – мой брат. Разве это не чудесно?
Я, не глядя на Эмму, кивнул и отложил ложку: аппетита у меня почти не было.
Эмма, заметив это, принялась меня уговаривать:
– Тебе нужно непременно поесть еще хоть немного.
Я отодвинул чашку в сторону.
– Да ты и половины не съел! – воскликнула Эмма, подвинув поднос ко мне. – Ты должен питаться, чтобы поправиться и окрепнуть.
– Я больше не могу.
Эмма села ко мне на край постели и взяла чашку.
– Давай я тебя покормлю с ложечки, как в самый первый раз, когда ты у нас оказался. Помнишь, какой ты был тогда беспомощный?
При воспоминании о ее прошлой доброте я почувствовал вину и, не в силах оттолкнуть протянутую мне с улыбкой ложку, заставил себя проглотить ее содержимое. Но горло стиснул спазм – и я отрицательно помотал головой.
– Ну, хорошо, – сказала Эмма, вставая и забирая поднос. На мгновение мне почудилось, будто на лице у нее мелькнуло то самое выражение, которое я видел в жуткий момент в зале суда. Но тут она улыбнулась и вновь стала сама собой: – Пойду приготовлю тебе бокал сиропа с камфарой, чтобы ты лучше спал.
– Спасибо, – отозвался я. – Это очень приятно.
Немного погодя она вернулась, но я опять ее разочаровал, сумев отпить всего два-три глотка. Когда я пообещал выпить сироп попозже, Эмма оставила бокал на столике у моей постели, ласково поцеловала меня в лоб, задула свечу и вышла из комнаты. Меня поразило, что замок в двери снова щелкнул.
Несмотря на слабость, к еде я все же испытывал отвращение – и, когда все затихло, выбрался из постели с намерением куда-нибудь выплеснуть сироп: обижать Эмму и дальше мне не хотелось. Окно было заперто, поэтому я направился в угол, где ковер не покрывал половиц, окунул пальцы в бокал и принялся разбрызгивать сироп. Случилась странная вещь: жидкость показалась мне алой и немного липкой. Тем не менее непонятным образом я сознавал, что это вовсе не кровь: я не то спал наяву, не то бодрствовал во сне. Пробираясь обратно к постели, я начал твердо верить, что комната – хотя она выглядела в точности такой, как всегда, – на самом деле была той самой, где умерла матушка. А одеяло, которое я натянул на себя, было тем ворохом тряпья, под каким я лежал несколько месяцев тому назад ужасными ночами в Митра-Корт.
Закрыв глаза, я вдруг увидел, что смотрю через окно на громадную темную массу, протянувшуюся вплоть до горизонта и усеянную крохотными ярко-желтыми точками. Передо мной на фоне бледно-красного неба четко прорисовывались остроконечные шпили: значит, я находился почти на одном с ними уровне, на высоте в сотни футов. Внезапно, вопреки всякой логике, в окне появился некий смутный образ, и я, с нарастающим чувством ужаса, постепенно различил, что это – чье-то бледное лицо, отдаленное, похожее на мраморное, с пустыми бесцветными глазами, на меня взиравшими. Как только охвативший меня ужас сделался непереносимым, картина переменилась: теперь я вихрем проносился сквозь видения потрясающей красоты, которые чередовались с самыми кошмарными сценами; из пучин страха меня возносило к мучительно-сладостным воспоминаниям об утратах, оставивших в памяти лишь смутный след.
Далее я оказался в карете, которая катила, покачиваясь, по улицам огромного города навстречу восходившему над горизонтом огненному солнечному диску. Выглянув из окошка кареты, я увидел густые черные клубы, которые крутились и завихрялись вокруг зданий, столь чудовищно высоких, что их верхушки терялись в дымной пелене: в городе бушевал сильнейший пожар. Напротив меня в карете сидела женщина, до странности мне знакомая, хотя черты ее лица скрывала опущенная вуаль. Пока я в нее вглядывался, вуаль становилась все темнее и темнее, пока вся голова не превратилась в смутную тень. Но тут внутрь кареты, которая заворачивала за угол, скользнул солнечный луч, высветивший голову с другой точки, и перед моим взором проступили очертания черепа. Не желая узнавать, чье это было лицо, я истошно завопил и продолжал вопить, пробуждаясь – как мне чудилось – в доме мистера Портьюса, однако спальня представлялась мне теперь иной, незнакомой, потому что стены принялись вращаться, огонь выплеснулся из камина, а меня самого швырнуло в водоворот чудовищных видений.