Читать книгу Квинканкс. Том 2 - Чарльз Паллисер - Страница 9

Дочитав записи матушки до конца, я уронил голову на руки и, терзаемый мукой, принялся раскачиваться из стороны в сторону. Во мне боролись вихри чувств, которые я сам не мог бы назвать. Теперь наконец мне стала известна мрачная тайна, которую мать берегла от меня: мой дедушка был зверски убит – и кем? Почти наверняка… – нет, я не в силах был это представить. Как, должно быть, страдала моя мать всякую минуту, пока бодрствовала, стараясь отогнать от себя эту мысль. Дико вспомнить, что я верил, будто хорошо ее знаю, однако и понятия ни о чем таком не имел. И насколько же мало я во всем смыслил! Только теперь я знал наверняка (а раньше только догадывался), кто в действительности мой отец. Выходит, мое настоящее имя и вправду Клоудир. И все же задавался вопросом: так ли это? По праву ли оно мне принадлежит? Оно более мое, чем то, какое я носил столько лет? Или имя, выбранное мной вместе с матерью? С этим именем, несомненно, меня крестили, и все же мне не хотелось, чтобы оно было моим. В конце концов, чем больше я узнавал, тем яснее осознавал, сколь многое еще от меня сокрыто. Что было на страницах, матерью уничтоженных? Что она желала от меня утаить? Имело это какое-то отношение к моему отцу? И он все еще жив? А поскольку мистер Эскрит настаивал на истинности своего совершенно невероятного заявления, означало ли это, что мой отец был душевно здоров? Если да, разве он не становился ввиду этого еще более виновным? Мои мысли описывали один и тот же чудовищный круг: если отец находился в здравом уме – значит, на нем лежит страшная вина; если же что-то и может его оправдать, то только сумасшествие. Безумец или злодей, злодей или безумец – другого выхода не виделось. Как мне примириться с тем, что у меня такой отец? Я повторял слова матушки: «Мне непереносима мысль, что отец моего ребенка – убийца моего отца!» Эта мысль была непереносимой и для меня. Но, быть может, здесь замешан кто-то другой? Разве кое-где обмолвки матушки не указывали на Мартина Фортисквинса? (Но – видит бог! – у меня были причины не желать верить и этому.)

Но почему старый джентльмен отказался открыть больше? Избавил мать от каких-то разоблачений, куда чудовищней? Смогу ли я пробраться в дом дедушки и поговорить с ним сам? И, быть может, узнаю от него нечто такое, что обелит моего отца? Хотя улики против отца были убедительными, существовали люди, которые имели веские причины желать дедушке смерти. Мистер Клоудир и его старший сын так отчаянно домогались, чтобы кодицилл был представлен в суд, что ради этого вряд ли погнушались бы убийством. А Момпессоны, если уж на то пошло, по самым серьезным основаниям стремились этот замысел предотвратить: я не мог выкинуть из головы, что Сансью (он же Степлайт) прибыл в дом миссис Фортисквинс в их карете. Выходит, они тоже так или иначе были связаны с ним, сколь невероятным бы это ни выглядело?

Время близилось к полуночи, над безлюдьем недостроенных домов царила тишина, так не похожая на привычный мне гвалт грачиных гнездовий. С головой уйдя в записную книжку, я не заметил, как стало холодно, и теперь поспешил натянуть на себя покрывало.

Я задумался о несчастливой, загубленной жизни матушки. Она была слишком доверчива, чуралась уловок и совершенно не умела строить планы, полагаясь всецело на удачу. Любовь к ближним сделала ее ранимой. Она превратилась в жертву, безвольно влекомую по жизни, утратившей смысл, к такому же бессмысленному концу. Я такой ошибки не допущу. Не буду никому доверять – только себе. На свете не осталось тех, кого бы я любил, и это давало мне свободу и неуязвимость. Знаю, везения нет – есть только счастливые шансы. Теперь я поставлю перед собой цель – какую, правда, именно, я в растерянности не мог бы пока назвать. Теперь я испытывал не только жалость или ужас. Меня захлестнул гнев. Гнев на миссис Первиенс, на Сансью, на миссис Фортисквинс. Мне хотелось – мне необходимо было заставить их страдать. В особенности последнюю. Я не мог понять, почему она себя так повела. Что за мыслимая причина побудила ее преследовать мою мать вплоть до самого конца? Какой зуб она против нее имела? Мать, кажется, упоминала о какой-то обиде, но я толком так ничего и не уяснил. Были также Момпессоны со своим доверенным лицом – Ассиндером: теперь мне стало ясно, о чем она толковала в свой смертный час. Она знала, несмотря на мои утешения, что никакой помощи от них ожидать нельзя. Сэру Персевалу ничего не стоило бы помочь той, кому его семейство причинило великое зло и кто вправе был притязать не только на кровное родство, но и на справедливость. В то же время я не в силах был понять, почему он пренебрег помощью, исходя хотя бы из соображений благоразумия, ради собственной же пользы: насколько он, как владелец имения Хафем, был заинтересован в том, чтобы не пресеклась линия наследников неотчуждаемого имущества.

Все сводилось к оспариваемому праву собственности. Многие несообразности в рассказе матушки проистекали отсюда. Почему мой дедушка внезапно решил не предъявлять кодицилл в суд, хотя положил столько долгих трудов на его розыски и погряз по уши в долгах перед человеком, которому не доверял, лишь бы его приобрести? Загадок оставалось множество. Если мой отец душевно здоров и на нем лежит вина, то почему же он признался матери, что возвращался в дом, оставив ее на постоялом дворе? Что там произошло, когда он появился вновь? Действительно ли он был удивлен при виде окровавленных банкнот, распечатав пакет в гостинице в Хартфорде? Тут я вдруг вспомнил письмо дедушки и содрогнулся, поскольку знал теперь, что́ за пятно имелось на нем, которое так занимало меня ребенком, и когда я по-детски воображал, будто это кровь. Теперь, по размышлении, я пришел к выводу, что, вероятно, слишком поторопился отложить это письмо, когда попытался прочесть его спустя несколько дней после смерти матушки.

Мне вспомнилось, что в письме говорилось о некоем «завещании», упоминание о котором я посчитал плодом фантазии Джона Хаффама, помешанного на имении Хафем. И все же такой документ, не исключено, существовал. Только этим можно было объяснить кое-какие странности его поведения. И, наверное, именно потому он так внезапно и непонятным образом потерял интерес к кодициллу. Документ, которым он завладел или надеялся завладеть, делал кодицилл излишним! При таком раскладе документ не мог быть не чем иным, как только позднейшим завещанием самого Джеффри! Если так, то оно, по-видимому, отменяло первоначальное волеизъявление! Я вспомнил, что говорили мне мистер Пентекост и мистер Силверлайт: закона об исковой давности применительно к завещаниям не существует. И потому условия такого завещания будут иметь абсолютную силу закона! (Или, скорее, силу Справедливости.) Что это были за условия? Я поспешно ринулся в полутьме к тайнику, где спрятал письмо, и вытащил его оттуда. Из письма что-то выпало. Это была карта – вернее, ее части, – захваченная мной из Мелторпа и доверенная позднее матушке. Меня вдруг осенила мысль: а не найду ли я на ней дом моего деда?

Я придвинул свечу поближе и разгладил помятые листы. Дом, как мне было известно, находился на Чаринг-Кросс, фасадом был обращен на Нортумберленд-Гарденз и стоял в глубине двора, куда вел узкий проход. По карте делалось ясно, что дом мог располагаться либо на Нортумберленд-Корт к востоку от особняка, либо в одном из дворов к западу: Тринити-Плейс, безымянном или же в Крейгз-Корт. Безымянный казался более вероятным.

Затем я обратился к письму дедушки. Развернул его и взялся было читать, но заслышал с недостроенной улицы шорох гравия под колесами повозки. Я торопливо сунул письмо и карту обратно в тетрадку и, выскочив из-под одеяла на резкий холод, запихал ее в карман своей куртки, лежавшей на полу. Потом потушил свечу и отодвинул кусок доски, прикрывавшей окно, чтобы выглянуть наружу. Барни с компанией высаживался из пары наемных экипажей, возчиков которых они каким-то образом уговорили двинуться в эти края ночью.

Заслышав, как открывается входная дверь, я шмыгнул на верхнюю лестничную площадку: шумная толпа со смехом и возгласами громче, чем обычно, ввалилась в дом и направилась в гостиную.

Я прокрался вниз по лестнице в комнатку над гостиной, откуда, из-за отсутствия потолочного покрытия, мог слышать все так, словно находился там сам, хотя видеть удавалось немногое.

– А ты, Барни, молодцом, – донесся голос Салли. – В непонятках, как это ты изловчился. Выдал, будто в театре.

Раздались одобрительные смешки.

– А ведь повезло нам, верно? – заметил Барни, усаживаясь на диван так, что мне стала видна его макушка. – Утерли мы им нос на славу!

– Скоро они назад? – спросила Мег.

– Джек сказал, часа через два, – отозвался Барни.

– А Сэм мне сказал, он думает, подольше, – возразила Салли.

– Ну, так разве мы им не обрадуемся? Вот и все, – воскликнула Мег.

Все дружно ее поддержали.

– Давай, бога ради, – заговорил Билл, – расскажи Бобу и мне, как что было.

– Мальчишка тихо себя вел? – задал вопрос Барни.

– Даже не шелохнулся, – подтвердил Боб.

– Он нам и не нужен был вовсе, – пояснил Барни. – Джоуи взялся и сделал, что требовалось.

Я подался вперед – разглядеть, кого он имел в виду, но мне это не удалось.

– Но сперва, – продолжил Барни, – надо мне кое-что сделать, пока не забыл.

Я перегнулся еще дальше в надежде увидеть, что́ именно он собирается делать, однако риск свалиться между балками вниз был слишком велик. Когда разговор возобновился, я с ужасом сообразил, что Барни вышел из комнаты. Я со всей осторожностью поспешил обратно на лестничную площадку: Барни тяжело поднимался по ступеням с нижнего этажа – на мое счастье, медленно и с трудом, спотыкаясь в полутьме, так как был слегка навеселе. Я опрометью взбежал на следующий пролет и сумел раньше его ворваться к себе в комнату незамеченным. Поспешно забрался в постель, натянул на себя одеяло и закрыл глаза. Минуты не прошло, как грузные шаги со скрипевшей лестницы переместились в комнату, приблизились и затихли рядом со мной.

В закрытые веки ударил луч фонаря. Барни шагнул вплотную к постели и, похоже, наклонился надо мной: я ощутил запах джина и табака и слышал его тяжелое дыхание. Притворяясь спящим, я гадал, не зажмурился ли слишком сильно и не покажется ли ему подозрительным, если меня не разбудит свет фонаря, – или же он в таком подпитии, что не понимает, какой производит шум.

Я уже собирался открыть глаза, когда Барни отодвинулся от меня и с грохотом начал шарить по комнате. Поначалу я опасался на него глянуть – а вдруг он за мной следит, но потом осторожно разлепил веки, однако самую чуточку, лишь бы он не заметил, что в глазах у меня отражается свет фонаря. Барни стоял прямо передо мной – правда, наклонив голову и пристально изучая мою одежду, подобранную им с пола.

Теперь я смотрел на него в упор: низкий лоб, глаза навыкате, крупный нос и выступавшая вперед челюсть – словно с лица его сорвали покров, чтобы я впервые смог как следует его разглядеть. Я словно унесся в прошлое – и вновь стал ребенком, который, как и сейчас, притворялся спящим, однако лежал в своей кроватке в доме матушки и, внезапно очнувшись от кошмара, увидел, что творится нечто необычное: лицо, на которое я сейчас смотрел, было лицом того самого взломщика, глядевшего на меня из окна в Мелторпе!

Зажмурившись, я замер в постели, но сердце мое колотилось так громко, что я не сомневался: Барни услышит его стук. Охваченный ужасом, я не в силах был поверить, что это странное сходство – всего лишь простое совпадение, а вообразил, будто стоявший рядом со мной человек – орудие неумолимой и сложной машинерии, призванной меня уничтожить, от которой спасения мне нет и которая несет мне гибель, как принесла она гибель моему дедушке и моим родителям.

Но тут наконец Барни вышел из комнаты: удостоверившись, что он спустился вниз, я высек огонь и зажег свечу, при свете которой мне необходимо было ободриться и попытаться разгадать смысл сделанного удивительного открытия. Внезапно меня осенило: Барни с самого начала знал о том, что мы с ним знакомы. Причина, по которой он загадочным образом передумал, впускать ли меня в дом, заключалась в моей обмолвке насчет Мелторпа: это сразу его насторожило. Но почему он со мной возится? Да не потому ли, что действует заодно с Сансью и Клоудирами? Только так – и не иначе! Мне вспомнился юрист, упомянутый им в качестве источника подложных векселей, – наверняка это был Сансью! Но каким образом могла возникнуть эта связь между мной и Барни? Поскольку я ничего не знал о личности взломщика и не знал, выбрал он дом матушки случайно или же явился агентом одного из наших врагов, продвинуться с выяснением по этой линии я был не в состоянии. Но почему вышло так, что я вновь столкнулся с Барни? Я мысленно проследил свои шаги: сюда меня направил Палвертафт; к нему я был отослан стариком Сэмюелом, которого, в свою очередь, нашел в поисках Дигвидов.

Дигвиды! Вот, наверное, и ответ: именно они были связующим звеном между Барни и домом моей матушки. При этом открытии словно бы вытянулись свернутые в клубок нити: я мгновенно разглядел связи, меня опутавшие. Быть может, миссис Дигвид с сыном явились к нам в дом не случайно, как они утверждали, и это как-то соотносилось со взломом, имевшим место несколькими годами раньше? Я припомнил, как той ночью, когда они у нас гостили, застал Джоуи рывшимся в секретере матушки. Это тот самый Джоуи, которого только что называл Барни? Впрочем, все это выглядело слишком уж изощренным хитросплетением. Если строго следовать логике, ни малейшей уверенности о связи между Барни и миссис Дигвид у меня не было. А если такая связь существовала, не приходился ли он ей супругом? Впрочем, вспоминая о ее доброте и чистосердечии, я никак не мог заставить себя поверить, что она связана брачными узами с преступником. Слишком ужасно было представить, что миссис Дигвид обманом проникла в дом матушки, злоупотребив ее великодушием и доверчивостью. Однако иного вывода сделать было нельзя, разве что посчитать вторичное появление в моей жизни взломщика чистой случайностью. Но и на этом невозможно было подвести черту: даже если налицо здесь имелась исключительно игра случая, все-таки парадоксальным образом просматривался и некий умысел. Голова у меня шла кругом, и невзначай мне вдруг вспомнилось, как Барни хвастался, будто убил джентльмена. Из его слов следовало, что произошло это примерно за год до моего рождения. Если он и в самом деле столь таинственно связан со мной и моим семейством, а также действовал по наущению Клоудиров, не могло ли убийство, на которое он намекал, быть убийством… Нет-нет, безумием было заходить в догадках так далеко! И тем не менее все обстоятельства складывались воедино.

Теперь мне стало ясно: моя жизнь подчинялась замыслу, но чужому! Кто же держал в руках тайные нити, кто плел скрытую интригу и почему? Но, по крайней мере, разгадав общий узор паутины, я в нее не попался. Отныне я больше не буду игрушкой в руках судьбы. Сделаю жизнь осмысленной – и целью моей будет найти Справедливость. Отвоевать Справедливость для матушки, моего отца, дедушки и самого себя у тех, кто причинил нам зло. У миссис Фортисквинс с ее двуличной улыбкой. У бессердечных и высокомерных Момпессонов. А главное – у Сайласа Клоудира: вот уж он-то наверняка дергал за все ниточки.

Так или иначе, я твердо знал: нужно бежать – и немедленно. Вскочив, я бесшумно оделся, надев на себя не нарядный костюм, который Салли купила мне в Вест-Энде, но старые обноски, приобретенные ею на Шепердз-Маркет, где я расстался со своими лохмотьями: мне не хотелось ничего похищать у Барни – и я очень сожалел, что пришлось взять верхний сюртук и башмаки.

Одетый, с башмаками в руках, я, прежде чем задуть свечу, окинул взглядом комнату: брать с собой было больше нечего. Коснувшись кармана курточки, я вдруг с ужасом обнаружил, что он пуст. Обшарил пол, но ничего не оставалось, как признать: все вещи – записная книжка матушки, сделанная мной копия кодицилла, карта и письмо дедушки – исчезли. Так вот чем занимался Барни в ту минуту, когда я, открыв глаза, узнал его! Посчитав утрату записной книжки новым посягательством на матушку и на мою к ней привязанность, я, терзаясь мукой, дал волю негодованию. Раздумывать о том, что значит для меня потеря других документов, не приходилось: на душе было тяжело, но горевать времени не было. Я задул свечу и шагнул за порог.

Опасливо спустившись с верхней площадки лестницы, я призадумался, удастся ли мне выскользнуть наружу незаметно: ведь уличная дверь – даже если она и не охраняется – единственный выход из дома, а это значит, что мне придется пройти через коридор в гостиную. Смутно надеясь дождаться, пока все улягутся спать, я вернулся на свою позицию в каморке над гостиной и стал вслушиваться.

Повесть о вечерних подвигах я, очевидно, пропустил.

– Вот это годится! – сквозь нестройные выкрики и смех прорезался голос Уилла.

– Разрази меня гром, – подхватил Боб. – И потешился же я, глядя на их раздутые физии, когда они Джека выследили!

Послышалось хлопанье пробок, все одобрительно зашумели. Время шло. Мне надо было оставаться настороже: вдруг кому-то вздумается подняться по лестнице, боялся я также нечаянно задремать и свалиться вниз.

Началась игра в карты, запиликала скрипка, фигуры закружились в танце. Текли томительные часы, занятые выпивкой, азартными играми, ссорами и даже потасовками, и я сделался свидетелем примеров крайней развращенности, против которой все еще не мог себя закалить.

Внезапно меня вывел из полудремоты голос Мег:

– Эй, а который теперь час?

– Без малого четыре с четвертью, – отозвался Боб.

– Ну, и где же тогда Сэм с Джеком? – продолжала Мег.

– Вот-вот! – воскликнул Барни. – Пора им уже быть здесь.

– Что-то с ними неладно! – заявила Салли.

В эту минуту в дверь постучали – и, подавшись вперед, я увидел, как Боб вышел из комнаты, а потом донесся его голос:

– Кто там?

Ответа я не разобрал, но Боб крикнул:

– Это Джек!

Пока он возился с замком, волнение в гостиной росло. В общем гуле слышались вопросы: «Что стряслось?» и «Где Сэм?»

Гомон перекрыла реплика Барни:

– Спокойно. Я Джека и ждал. Не Сэма.

– То есть как это? – выкрикнул Уилл.

– Мы с Джеком объясним. Занятная историйка выйдет, в самый раз. – Вдруг он, переменив тон, выпалил: – Господи, Джек, что это с тобой?

Все затихло, а потом Салли пронзительно взвизгнула, и Джек расслабленным голосом произнес:

– Нечего пугаться, милашка. Не помираю я.

– Да ты же весь в крови! – причитала Салли.

– Поколотили меня чуток.

– Что случилось, Джек? – беспокойно требовал Барни.

– Где Сэм? – добивалась Мег.

– А где денежки? – не отставал Боб.

– Сэм не придет, а добычи я лишился. Палвертафт меня ободрал.

Поднялся гвалт, не смолкавший до тех пор, пока голос Барни, схожий с ревом разъяренного быка, не заставил компанию притихнуть, и тогда удалось разобрать утомленное бормотание Джека:

– Расскажи им, Барни, что мы знали, а я пока отдышусь.

Мне стало видно, как он примостился на кушетку с помощью Салли, которая уселась рядом с ним. Выронив что-то из руки на пол, она принялась отирать кровь с лица своего ухажера.

– Вот что, – начал Барни. – Нам с Джеком было это известно, но от всех вас это пришлось таить. Сэм всегда только и делал, что наушничал Палвертафту.

Это сообщение вызвало шумный ропот. Мне вспомнилось, как в тот раз, когда Сэм и Салли направились со мной в Вест-Энд, Сэм исчезал.

– И что же? – взревел Боб. – А как насчет Нэн?

– Она ни при чем. Мы только притворились, будто поверили, что это она.

– То есть вы с Джеком врали? – поинтересовался Уилл.

– Ну да, и Сэм тоже, разве что он знал – это не она, а он сам, только ему невдомек было, что и мы это знаем.

– Ничего не пойму! – выкрикнула Салли. Остальные тоже выразили свое замешательство.

– Хорошо, – проговорил Барни, – помните, как в тот раз мальчишка принес известие от Кошачьего Корма? И мы узнали, что кто-то нас продал?

Все при этих словах загалдели, а я стал приглядываться к предмету, выроненному Салли, все больше проникаясь уверенностью, что это записная книжка матушки.

– И вот, как раз после того случая, – продолжал Барни, – Джек вынюхал, что Сэм и есть доносчик, больше некому. Расскажи-ка им, Джек.

– Ну, Сэл меня на него и навела. Сказала, будто видела, как Сэм калякал с лысым дурнем на деревяшке.

Теперь мне стал ясен подслушанный мной разговор между Барни и Джеком, когда Джек делился с Барни важным сообщением от Салли, значение которого она сама не понимала.

Я взглянул на Салли: меня поразило, что при этих словах она вздрогнула и удивленно воззрилась на Джека.

– Пег! – раздались восклицания. Разумелся, конечно же, человек, известный мне под именем Блускин, повешение которого мы наблюдали.

– Точно, – заметил Барни. – Вот я тебя и спросил – верно, Сэл, а ты ответила – верно.

Салли, не сводя с него глаз, медленно кивнула.

– И тогда мне стало ясно, как и Джеку, кто есть кто.

– Чтобы наверняка знать, – вставил Джек, – я за ним посматривал, а однажды увидел, как он идет к Олд-Минту, в ночлежку, где живет Палвертафт. Ну, я воротился, сказал Барни и…

– И мы с Джеком, – перебил его Барни, – порешили, как избавиться от Сэма – и так, чтобы Палвертафт не дотумкал, что мы его раскусили. Иначе он бы нам точно помешал с аферой. И договорились шепнуть Сэму, будто думаем, что наушничает Нэн.

Итак, если бы мне удалось подслушать концовку разговора между Джеком и Барни, я бы узнал, что они уславливаются внушить Сэму, будто они верят в шпионство Нэн. И Салли, по-видимому, способствовала этому обвинению единственно из своей неприязни к девушке. Однако я-то, разумеется, знал, что на самом деле не Сэм, а Джек был тайным сообщником Палвертафта.

– Так, выходит, Нэн не виновата? – сердито спросил Уилл.

– Точно, – подтвердил Барни. – И мы с Джеком после того притворялись перед Сэмом, будто думаем, что избавились от палвертафтовского доносчика. А чтобы сбить Палвертафта с толку, договорились перенести аферу на неделю. Но сделали это только с тем, чтобы Сэм решил – мы верим, что отвели Палвертафту глаза, и знали, конечно, что он найдет способ его об этом известить.

– И когда Сэм улучил время? – спросила Мег.

– Скажи ей, Сэл, – распорядился Барни.

Салли молчала.

– Сэл сказала мне, – вмешался Джек, – что Сэм улизнул в тот самый день, когда она отправилась вместе с ним и с мальчишкой покупать тряпки. Так, Сэл?

Салли, побледнев, кивнула.

– И потому, – продолжал Барни, – мы знали, что Палвертафт попытается отнять у нас деньги, как только мы их раздобудем. А раз Сэму страшно хотелось отнести их с Джеком в хибару на Трол-стрит, мы сообразили, что Палвертафт либо устроит там для них засаду, либо уже прячется где-то поблизости.

– Верно, – поддакнул Боб. – Именно так я на месте Палвертафта и поступил бы. Пускай Сэм и Джек принесут денежки туда, куда мне хочется, а уж там я на них и насяду с парочкой дружков.

– Вот-вот, Боб, – согласился Барни. Помолчав, он добавил: – И потому мы с Джеком условились отобрать добычу у Сэма заранее.

– Что же случилось, Джек? – спросил Уилл.

– Едва мы с Сэмом вышли из игорного дома и оказались в узком проулке, что ведет от Бедфорд-Корта к Бедфорд-Бери, он вытащил нож и попробовал меня пырнуть. Но я был начеку, достал из кармана пистолет и его утихомирил.

Все ошеломленно молчали.

Вдруг Салли душераздирающе вскрикнула, и от ужаса волосы у меня на голове зашевелились. Конечно же, она была к Сэму неравнодушна.

– Послушай, Сэл, – сердито проговорил Барни, – нечего этак злиться. Я тебе втолковал, почему нам пришлось это сделать.

Салли закрыла лицо руками – и, когда Джек подсел на кушетке поближе к ней, отодвинулась.

– Слушай, Сэл, медлить было нельзя. Зазевайся я – и он бы меня прикончил.

Чьи-то голоса Джека поддержали. Салли уговаривали «не злиться очень уж»; разнеслись шепотки с намеком на то, что, раз она так себя ведет, выходит, Джек не зря ее ревновал к Сэму. Салли, однако, оставалась безутешной и не скрывала слез.

– А что все-таки с деньжонками, Джек? – спросил Барни.

– Замешкался я, – скорбно отозвался Джек. – Из-за угла сразу же выскочили Палвертафт с дружком. Пушку перезарядить было некогда – они тут же на меня насели. Шваркнули по башке и сумку выхватили – едва я успел тягу дать.

К рассказу Джека отнеслись сочувственно: вид его неоспоримо свидетельствовал, что ему здорово досталось.

Настроение сборища сделалось теперь самым мрачным: они продолжали пить, но, осознав, что, несмотря на все их старания, их провели за нос, и теперь им оставалось только глушить вином чувство горького разочарования. Всплыли обиды, которые раньше подавлялись в интересах общего дела: поминутно завязывались яростные перебранки, кончавшиеся порой нешуточной дракой. О происходившем внизу я мог судить в основном только по грохоту и выкрикам, но однажды смог увидеть, как Салли, вскочив с кушетки, увернулась от Джека, который пытался ее обнять.

Я и прежде задавался вопросом, на какие черные дела эти люди способны, но теперь все мои худшие ожидания были далеко превзойдены. Хладнокровное убийство из простой корысти, убийство приятеля и компаньона, пусть даже неверного, – злодеяние самое низкое. Но Джек поступил еще более гнусно. Надо было бежать отсюда, даже рискуя жизнью.

Спустя несколько часов шум внизу поутих, и я понял, что бывших моих попутчиков сморил пьяный сон. Этого-то я и ждал: уличную дверь никто не сторожил, и мне предстояло выскользнуть из гостиной в прихожую незамеченным под покровом темноты – поздний декабрьский рассвет еще не наступил.

Я прокрался вниз по ступеням – без свечи это было делом нелегким – и, затаив дыхание, шагнул в гостиную. В темноте от бесчувственных тел, раскиданных вповалку где придется, что мне уже доводилось наблюдать, доносились храп и хмельное бормотание.

Со всеми предосторожностями я принялся снимать запоры и цепочки, преграждавшие выход. Я справился чуть ли не с половиной, как вдруг из-за моей неловкости (орудовать на ощупь было непросто) тяжелая цепь с висячим замком брякнулась о голый пол с таким грохотом, что, казалось, он разнесся эхом по всему дому. Я замер на месте. Поспешно снять все болты и задвижки и мгновенно выскочить наружу мне бы не удалось.

Не в силах шевельнуться, я ждал решения судьбы. Однако к немалому моему изумлению, из гостиной, чтобы меня сцапать, никто не явился. Я заключил, что поднятый мной шум вовсе не был столь страшен, как мне показалось, но тут до моих ушей донеслось слабое шуршание: похоже, где-то возилась крыса. Я на какое-то время перестал дышать: шорох не повторился, и я счел безопасным вновь приняться за работу, одолел последние засовы и протиснулся за дверь.

Мгновение – и меня охватил стылый ночной воздух. Я прикрыл за собой дверь в надежде, что мой побег останется незамеченным возможно дольше, и припустил вперед по ухабистой дороге, поминутно оглядываясь. На углу этой призрачной улицы я оглянулся в последний раз – и мне почудилось, будто дверь распахнута, а на крыльце стоит невысокая фигура. В сумраке трудно было удостовериться, не тень ли это, и я поспешил завернуть за угол.

Оказавшись на порядочном расстоянии, я остановился, чтобы надеть башмаки. Подняв глаза, я увидел перед собой деревянную дощечку с надписью: «Данный участок земли арендуется для застройки. Обращаться к мистеру Холдиманду, “Вест-Лондон-Билдинг-Компани”». Это была та самая компания, что обманула Дигвидов; она же, я не сомневался, была замешана в спекуляциях, разоривших матушку! Возможно, дом, который я только что покинул, входил в число тех, куда она вкладывала капитал! Совпадений все больше! Впрочем, размышлять над ними было некогда, и я прибавил шагу.