Читать книгу Майнбласт. Книга I: Двуличие - Cyril Ust - Страница 4

Майнбласт, отправившись в забвенье после выстрела, потерял нить времени, а происходящее вокруг осталось вне его сознания. Распахнув больной от пламенных свечей взор, рассматривает неизвестное ему помещение. Слабость сильнее, чем он мог представить, кипящий жар проносится по организму, а колкая чувствительность кожи гудит на месте, где улеглась Мираэтта. Её длинные волосы водопадом падают на тело, а далее на старую пыльную кровать. Прикрытые глаза девушки блестят от слёз. Попытавшись подняться, узник сноведений возвращается в их клетку.

Сны, словно вода прозрачны и не имеют вкуса, поэтому совсем не запомнились. Мертвый взор вновь отражает свет окружающей его жизни. Карвер замечает эгаранади, явно испуганного и обозленного, нахмурившись, тот стоит и смотрит на блаженное тепло, исходящее от воскового столба. Пламя отражается в запутавшемся взоре молодого на вид парня, которое тут же тушится слезами жалости. Они скатываются по треугольному черепу, пропитывают пряди волос, слегка касающиеся белых нежных щек. На покусанных губах вкус горечи настоящего и боль предстоящего. Уста сохраняют на себе отчаяние, изображённые кровавыми ямочками.

Ничем не примечательное помещение изливает со стен сожаление и топкое одиночество. Хранители памяти видели ни одну смерть при своём существовании, сейчас же они так же готовы проводить в последний путь мученика, страдающего от неизвестного недуга. Всё же непроглядная тьма со старых поверхностей будто старается предупредить о надвигающейся угрозе, помимо болезни. Подобно губке, они сохраняют в своих трещинах все, проходящие мимо, события и атмосферу, которая на данный момент более сравнима со склепом, где мертвецы ожидают уничтожения каэлума.

Майнбласт не понимает, как подобное могло с ним произойти. Он видел опьянённые местью глаза своего обидчика и вспышку, знаменующую его смерть. В сознании стрелок безмерно рад, что Мираэтта жива и невредима, но отсутствие Олафа всё же настораживает. Сквозь больной разум он прорывается боем, стараясь разрубить все нарастающие лозы и корни поверх сознания, но те оказываются сильнее, поэтому тот, ослабев, понимает лишь половину рутинного происходящего.

В коридоре слышатся голоса. Отблески свечей стараются сверкать в мутном, от бесчисленных убийств взоре Карвера. Звуки проносятся по коридору и задувают, словно ветер в маленькую мрачную комнату, где тени так и ждут своего главнокомандующего, чтобы вернуть свои владения, которые свет воинственно отхватил. Кроме стрелка никто не видит и не слышит ни голоса, не утопающего в бездне тепла. Тело кажется тонет в грязи, в гнойном омуте, где каждая безликая жертва рыдает, угольными слезами пропитывая сердце стрелка, даруя свои страдания. Мираэтта защищает возлюбленного от вечных внешних и внутренних угроз, стараясь впрыснуть противоядие – любовь, способное остановить вечные муки. Светловолосый эгаранади продолжает утопать в жидком воске, безэмоционально мёртво сожалея больному.

– О-он зде-есь?! Не говори! Я знаю, да! О-он здесь! – доносится безумный, дерзкий голос до ушей больного. – Нужно забрать его! Я чувствую каплю огня! – Каждый шаг кажется ударом молотка. Идёт неизвестная личность. Каждое движение даётся с трудом, но контроль над телом, кажется, возвращён. Мышцы горят. Свечи сжигают своим светом, и холод воздуха заставляет дрожать от каждого дуновения тьмы. Звуки из коридора заставляют кожу ныть, резонируя от каждого удара обуви по безобразно скрипящему полу.

– Не двигайся, Карвер. – не колыхнувшись, сообщает парень своим мягким и звонким, словно тонкий ручей, голосом – Сейчас не стоит двигаться, иначе… – шёпотом.

– Что за яд? Не встречал такой. Какая боль! – заливается страданием в лице – внутри меня словно пожар… – звучит предсмертный хрип, а молодая невинная девица продолжает сладко спать, сопя на почти недвижимом, горячем теле.

– Пора платить за свои гнусные деяния. Ты назначил слишком высокую цену. – Зрак так и смотрит на увядающую свечу, и белоснежные зубы нервно кусают бледные губы, окрашенные багровыми красками. Взгляд отстранён от происходящего, по его виду можно сказать, что тот копается в глубинах своего сознания, совершенно не обращая внимание на собственное зрение. Подобно кроту, он копается в грязи, пронизывая её, строит свой путь и ищет место будущего дома, полагаясь лишь на чутьё.

В комнату наконец заходит мужчина, долго ходивший по коридору. Стрелок не видит его, чувствует лишь присутствие. Веки отказались от плоти и обуздали металл, из-за чего они, будто массивная наковальня падают, скрыв глаза за занавесом.

– Что с ним? Знакомое лицо… – Гремит громом грубый, тягостный и мудрый голос. Человек с выраженными морщинами стоит и, словно оркестр, гремит в ушах каждого, от чего дама немного дергается и морщится, будто она старается вырваться из добрых сновидений, осквернённые голосом из вне.

В мыслях путаница, а тело слышит голос, источник которого определить не может. Энергия, имеющая не людское происхождение, выходит словно пот из гостя и впитывается в Майнбласта, осуществляя будто ментальный разговор. Следом же, источником становится еще и эгаранади, который лишь оторвавшись от собственных страхов, оборачивается и тут же вникает в вопрос. Он слегка потупив, отвечает:

– Здравствуй, Садрос. – Шепчет, развернувшись к собеседнику. – Девушка почти не спала и вымоталась. Не желаю будить её. – Слегка приподняв руку, указывает невинно поднятым пальцем на больного: – Это… Карвер. Майнбласт. – Далее светловолосый шепчет старику, не желая выпустить информацию в окружающий мир, лишь только двое знают речи. – Нам стоит забрать его в лечебницу, под нашим наблюдением мы сможем остановить эту скверную болезнь, – продолжает уже более чётко и выразительно, делая акцент на словах «лечебницу» и «болезнь», словно старается отвлечь от истинности, скрывая слишком неумело данные слова.

Речь тянулась рекой, потоки которой замедлялись с каждой секундой, тормозя все мыслительные процессы. Сражённый не понимает ни одного слова, но имя «Садрос» прибилось, в утихающем полумертвом разуме, объявлением, которое прикрепили самыми мощными и толстыми гвоздями с подписью «разыскивается». Опьянённый гневом и свирепостью он выжигает себя изнутри, не смея совершить движение. Стрелок чувствует невыносимый жар света и шумы воздушных потоков, которые просочившись сквозь мелкие отверстия в оконных рамах, создаёт вихри, заставляя бумаги, лежащие на столике, колыхаться, как и ткань, закрывающая окно лишь частично. Звуки смешиваются в единую тревожную субстанцию, все они гремят, только и делая, что проникая в сознание под видом доброго друга, только с заряженным оружием наготове. Вскоре больной вовсе теряет сознание, отправившись в бездонный омут болезни.

– Карвер, очнись. – Неизвестный женоподобный голос пробуждает адаманта. Источник звука неясен, в голове только и появляются мысли о совершенно разных явлениях. Стрелок лежит на кровати в другом помещении, где нет никого. Вся чувствительность и измотанность пропала, а та свирепость словно ушла вместе с ними, но воспоминания заливают горючее в холодную печь. Прилив сил даёт ему возможность вскочить, взять в руки револьвер, лежавший на грубо сделанном деревянном столе. Койка, казавшаяся для него местом первой и единственной смерти, отталкивает своей злостной аурой, напоминая о предыдущих мгновениях и горькой боли. От подобной мысли он, пошатнувшись на месте, берётся за голову и топит в себе все мысли касательно прошедших дней. Сквозь старые и грязные окна просачивается рассеянный утренний свет, смешавшийся с мерзостью, налипшей на стекло. Глаза уставились на уличную картину. Смотря сквозь огорчения и черноту своего утомлённого, но еще борющегося механизма печалится. Обзор смеётся прошедшими днями, ведь за стеклом дорога, запомнившаяся стрелку своим радостным светом и солнечными ожиданиями от пребывания в городе, где жизнь играла вольностью и доброй мелодией. Скривив лицо, он желает убраться поскорее и найти причину произошедшему. Он резко двигается к двери, но ноги подкашиваются, ступая разбито – шаг за шагом, словно навык хождения давно забыт. Это вызывает лишь безмолвную злость, иногда просачивающуюся через пелену мук.

Удары босых ног о деревянный, невероятно скрипучий пол подталкивают к психозу, заставляют стрелка подумать, что симптомы возвращаются назад. Мышь не сможет проскочить на своих коготках по такой безобразной и шумной поверхности. Он сжимает в руках револьвер, стараясь хоть как-то успокоить безумие вапора.

Пробудившийся, дергает дверь, но та не поддаётся. Он повторяет действие, но всё же утомление завывает в мозгах рассеянной тупостью, тормозя каждую мысль и отзывая возможность видеть причины происходящего вокруг. Болезненные ощущения, молоточком бьющие по нервным окончаниям, требуют отдыха, превращая движения ловкого воина в старческие медленные движения, способные вызвать лишь жалость в глазах невидимых свидетелей. Проблеск страха проскакивает в голове представлением, что жизнь его окончится в забытом стихиями месте. Тот в бреду и полусонном астрале бродит по помещению, ступая раз за разом всё глупее и смешнее. В щели закатываются капельки чернил – пылко-угольные мысли, не способные вылиться на бумагу. Они впитываются в мрачные стены, сохраняя в помещении болезненную ауру, которая будет распространяться на каждого гостя. Перехватив назад движения и мыслительные процессы, взирает на закрытый, непроницаемый проход, который на его взгляд превратился в тюремную бронированную дверь.

– Карвер? – неизвестная, дрожащим, словно та столкнулась с умирающем солдатом на мёртвом поле битвы, который может шептать и просить о последней услуге. – Я так рада! Ты проснулся? Как чувствуешь себя, Карвер? – После с милой и забавной усмешкой: – Этот ужасный пол… Правда очень скрипучий! Ответь! – больной так и не мог вспомнить кому принадлежит этот звонкий, приятный уху голосок. Завихрения приносят только кровавые лики, устроившие парад из зла и агонии. – Ты уже третий день только и спишь!

– Где я? – отчаянно спрашивает, отвернувшись на городской пейзаж, где проносятся люди, забитые рутиной и непонятной стрелку суетой. Жены и мужи, дети, все идут по своей судьбе обычных смертных, которых заботит только настоящее и прошлое, постоянно вспоминая, как хорошо раньше жили и, что уже ничего, к сожалению, не вернуть. Иногда просачивается ветер и, создавая гул, смешивается с радостными криками отпрысков, вставших пораньше, чтобы позабавить себя шутками и играми в войну. Как жаль, что они не понимают настоящий ужас смерти, когда падает бездыханное тело и уже больше подходит на кусок мяса похожий на человека, который только недавно желал тебе доброго утра или же злостно ругал. Карвер иногда проклинает себя за убийства, совершающиеся минимум раз в неделю. Хочется верить, что все точно заслуживали смерти, как он сам. Вечные проблемы заставляют умирать обидчика либо от меча, либо от смертоносных пуль, разносящих плоть на куски.

– Благо ты ответил! Я так рада, что ты очнулся… Пожалуйста, открой дверь. – доносится из-за двери. Майнбласт в бреду закрыл замок, чтобы никто его не тревожил, благополучно забыв об этом. Его удивляет тот факт, что по комнате он уже бродил.

Дверь распахивается с противным скрипом, а за ней стоит Мираэтта, уставшая и поникшая, радостная и счастливая. Кидается в объятия к приятелю со скромной улыбкой на лице и падающей по щеке звездой. Сжимая крепко и нежно, не желает отпускать своего возлюбленного, вцепившись в него своими тоненькими пальчиками, так же оставляя мелкие царапинки.

Карвер стоит недвижимо, будто кто-то пленяет разум. Стрелок больше близок к смерти, чем сраженный от неизвестной болезни человек. Вырвавшись из объятий, подходит к кровати и, отключившись, падает на подобие матраса с забавным детским сопением. Мираэтта устроилась рядом с ним, тихонечко обнимая и поглаживая кожу, положив голову тому на спину. Она улыбается, зная, что Майнбласт жив и по крайней мере может ходить и разговаривать. Заметив в руках пистолет, она аккуратно вытаскивает из ослабленной хватки и ощущает тяжесть оружия, которое никогда не держала. Желая быстрее избавиться от этого давящего ощущения, она убирает его, возвращаясь к ласкам.

Неразборчивая речь в голове пробуждает сознание сражённого, каждый звук не похож на реальный, словно приходят они из неизвестного мира. Иногда проскакивает шёпот о времени царствия стихий, а так же об их конце.

– Карвер! Карвер! Проснись! – дикий крик проникает в голову. Проснувшись на поле, замечает, что вокруг бездыханные тела, забитые и разорванные. В руке меч, а в другой револьвер, из дула которого медленно поднимается едкий пороховой дым. Ладони в крови, а напротив стоит в обугленной одежде Олаф с отрубленной рукой, на лице его отвратительная гримаса ужаса. Обернувшись, замечает, что все мертвецы на одно лицо с одними и теми же ранениями.

– Воспрянь, Карвер! – шёпот превращается в крик продолжает проникать в вапор, и только теплый лучик солнца согревает стрелка и ушедших из жизни.

Прекрасная даль, горизонт, который создает ощущение свободы, и уже нет рядом ни мертвецов, ни оружия, ни приятеля. Сделав медленный вдох, ощущает свежесть нового дня, который стремится в даль, словно взор снайпера. Одиночка вновь чувствует себя собой, зная, что в округе нет ни единого, который мог бы создать угрозу не только для его жизни, но и для мирского пространства.

– Вставай! – умиротворению мешает запах пороха, который выходит из дула и раздражает обоняние. Немного покосившись, закрывает глаза, чтобы вновь попытаться ощутить медленное течение сущности в свободную от прошлого даль. Повторный медленной вдох чуть-чуть расслабляет, но всё же тревога в сердце проникает ручейком, который находит самые слабые места.

Дым начинает валить из-под ног, из-за чего стрелок чувствует жжение и боль в лёгких. Трупы оживают и визжат в мучениях, смешивая крики в симфонию страха. Пронзительный вопль заставляет стрелять и размахивать массивным мечем, на гарде которого красуются узоры. Ярость поглощает сердце, заставляя резать головы и разбивать тела пулями. Смог опьяняет, а небесный пейзаж сменяется отравляюще густым, угольным призраком, который валит и валит с кровавой почвы, на которой сорняками поселились мертвецы.

Солнце пропадает с поля зрения, спрятавшись за чернильными воздушными ядами. Трупы бегают вокруг и дразнят. Пули не заканчиваются, и мир в голове превращается в оживший кошмар, утомляя и пропитывая все нейронные связи тьмой. Стрелок совершенно выходит из себя и накал зверства сжигает округу, уничтожая всю траву вокруг себя и каждый кустарник, каждый миллиметр поля. Тела застывают и медленно горят, смеявшись и улыбаясь в безумии. Олаф сдаётся сумасшествию и, достав семисотый, стреляет в голову товарища.

Стрелок возвращает сознание в комнате, в которой уснул, держа в руке револьвер. Он целится в, не обращающего внимания на угрозу, эгаранади. Пустые глаза и безобразная улыбка вооружённого пугают каждого присутствующего. Один служитель стихий понимает борьбу одержимого, смотря на картину с сожалением. В его глазах те же утопленные в слёзах других – мучения.

Карвер отпускает пистолет, с грохотом падающий на пол. Лицо обретает жизнь, вновь возвращается в привычный для всех образ. Тело не заставляет ощущать ни боль, ни слабость, только невыносимое желание пить.

– Воды… – Сообщает и, упав на колени, задыхается, кашляя и страдая от обычной потребности. Мираэтта оцепенела от страха. Рядом стоит Олаф, который вовремя зашёл в помещение, всего за пару минут до произошедшего, успев застать как тот поднял оружие.

– Бегом! – рявкает светловолосый. Вода прибывает почти моментально. Рядом со стрелком приземляется оловянная кружка с ледяной водой, на глади которой прыгают кусочки разбитой ледяной корки.

– Молитесь, чтобы Садрос остался в неведении. – Тихо шепчет эгаранади и уходит прочь в спешке.

– Стихии, мать вашу, оставили нас. – Тихонько проговаривает Олаф и подходит к подруге, которая уже успокоилась, но все равно поглощена ужасом в глубине своего сознания. Садится на край жесткой кровати и наблюдает, как полу мертвец наслаждается водой. Он сидит на коленях и, весь в холодном поту, смотрит в одну точку, пытаясь вернуться из воспоминаний, что подарили сновидения. Он больше походит на местного алкаша, чем на вояку с многолетним стажем. Волосы все спутаны и лохматы. Уголки рта отпущены ниже обычного, поэтому на лице глубокое недовольство и слабое отчаяние, вызванное уходящими кошмарами.

– Да что, мать вашу, здесь происходит… – молвит Кислый, смотря жалобными глазами на стрелка. Карвер, допив воду, встаёт без верхней одежды, из-за чего девушка никак не может оторвать глаз. Отряхнув штаны из мешковины, надевает на себя рубаху, которую аккуратно сложили рядом с кроватью на небольшом столике, подбирает семисотый и, проверив барабан, закрывает. Пара поворотов для проверки работоспособности.

– Эти двуличные паскуды скорее всего и отравили меня. Этот Садрос, как и… – тряхнув головой – хотят забрать меня. Мы не можем им доверять. – Одеваясь, говорит. – Скроемся, а потом выясним, что со мной – решительно проговаривает грубым голосом стрелок. Вскоре, трое напарников собираются в путь, только необходимо надеть кобуру, ножны и собрать остальное снаряжение, что аккуратно и заботливо разложено по комнате.