Читать книгу Пути Миритов. Недобрые всходы - Дана Канра - Страница 4

Аминан Анвар, герцог Эн-Меридский, откинул пеструю занавеску и вошел на половину матери. Здесь было очень тихо, немного душно и пахло курениями. Служанка поклонилась и молвила:

– Госпожа ждет.

Аминан вошел в комнату, которая, кажется, нисколько не изменилась с его детских дней: те же ковры и подушки на полу, цветы в вазах, ни одной картины на стене и дурманный запах благовоний. Среди ярких красок и пестрых узоров резко чернела фигура в траурной одежде. Когда Аминан вошел, она медленно повернулась к нему.

– Вы явились, сын мой, – сказала герцогиня.

– Я пришел просить благословения матери, – ответил Аминан и опустился на колени.

Полуседая худощавая женщина с неправильными, но притягательно яркими чертами лица подошла к нему. Ее губы были плотно сжаты, карие глаза смотрели перед собой. Герцогиня протянула тонкую смуглую руку и коснулась головы сына.

– Пусть твой путь будет легким, а возвращение желанным. Пусть плачут твои враги и поют друзья, ожидая тебя.

– У меня нет друзей, которые будут меня ждать, – глухо сказал Аминан, вставая.

– Сейчас нет, – кивнула женщина. – Но, может быть, они появятся. Я желала бы, чтобы это случилось. И чтобы у одного из них была сестра… или дочь, – добавила женщина.

– Мне нет прощения, – как тысячу раз до этого, проговорил Аминан.

– На тебе нет вины, – ответила герцогиня, тоже как тысячу раз до этого. – Ты выбирал из двух правд, и ты выбрал. Если наш род и прервется, то это будет награда за верность, а не наказание за предательство.

Аминан склонил голову и глухо вздохнул.

– Прости, мать моя, но мне пора пускаться в путь.

– Пора, сын мой, – ответила она. – Я выйду тебя проводить. Лейла, накидку. Алия, займись моими волосами.

К госпоже подошли две служанки. Алия легко и быстро переплела волосы герцогини и собрала их в простой узел. Лейла набросила на голову госпожи Ясмины длинное черное покрывало, расшитое по краю серым жемчугом.

– Идем, сын мой, – негромко, но властно сказала герцогиня Ясмина.

– Идем, мать моя, – ответил он и предложил ей руку.

Лейла и Алия собрались следовать за господами, но герцогиня покачала головой.

– Оставайтесь здесь. Впрочем, нет. Лейла, принеси ледяной воды. Алия, достань маду.

Сыну и матери недолго пришлось идти: замок был невелик. У самого выхода госпожа Ясмина остановила Аминана.

– Мальчик мой, – прошептала она и порывисто прижала его к себе. Сын прижался щекой к плечу матери и тоже крепко ее обнял.

– Пожалуйста, пусть все будет хорошо, – проговорила она, – пусть мое благословение будет сильнее чужих проклятий.

Она отстранилась и поспешно вытерла слезы.

– Не надо, матушка, не плачьте, – попросил Аминан.

– А мада? – спросила она и шмыгнула носом. – Ступай уже, иначе я прямо тут расплачусь, и все пропадет зря.

Аминан вышел из дома, но не сразу шагнул к ожидающей свите. Он внимательно смотрел, как мать идет по коридору и черное покрывало крыльями колышется над ее плечами. Она шла торопливо: должно быть, спешила к заветной маде. В детстве он всегда смеялся над глупым поверьем, а сегодня от стыда за былой смех болела душа.

Может быть, магия мады и не помогала, но хотя бы позволяла облегчить страдания. Когда сердце обливается кровью, а глаза остаются сухими, можно умереть от горя. Хорошо, что у южных женщин есть мады – заветные кувшинчики, в которые надлежит собирать слезы, чтобы излить их на землю или в воду, выплеснув самую нестерпимую боль. Мужчины утешают свои страдания битвами и науками, женщины – слезами и разговорами, и каждый, не различая пола, – стихами и трудом.

Аминан прошел к своей свите и при помощи слуги сел на серого коня.

– Едем, – негромко приказал он.

– Да, ваше сиятельство, – откликнулись его спутники – их было не слишком много.

Будь воля Аминана, он ехал бы в полном одиночестве, в простой одежде, останавливаясь в скромных придорожных трактирах и не привлекая ничьих глаз. Но герцог Эн-Меридский не имел права на подобную дерзость. Ему предстояло ехать вместе с теми, кто остался ему верным, через владения тех, кто сейчас называл его предателем, за глаза, а лет шестнадцать назад и в глаза. Если бы не тот королевский закон, род Анваров, наверное, уже пресекся бы. Хоть на это хватило памяти о старой дружбе и благодарности.

Может быть, новый король будет иным. Может быть, может быть… какие странные слова. В них пустая надежда, мольба о спасении, слепая неуверенность, насмешливое сомнение…

– Аминан, ты так уморишь и коня, и нас, – шепот пробудил его от ненужных мыслей. – К тому же так отрываться от охраны небезопасно.

– Адис? – Осадив коня, он посмотрел на друга. – Ты тоже здесь?

– Где же мне еще быть? – ответил тот. – Не в Шавае же. Прости, – добавил он.

Должно быть, Аминан снова изменился в лице. А в его годы пора бы уже научиться владеть собой. Вступив в возраст, когда можно уже иметь внуков, не должно выдавать своих чувств.

– Тебе не за что просить прощения, – ответил Аминан. – Если кто-то и виновен, то я.

– Я уже говорил тебе, не надо брать на себя вину за все, что происходит в мире. Не ты замыслил мятеж и не ты давал клятву дружбы, когда собиралось свержение. Но не будем больше говорить об этом, по крайней мере до тех пор, пока не окажемся наедине.

Аминан умолк и опустил глаза. Не говорил ни слова и Адис Бедиль, граф Шавайский, спутник, вассал и единственный друг Аминана Анвара. Им следовало помолчать, хотя бы ради уважения к последнему поступку Хранителя Юга, оттолкнувшего от него всю родню. Те, кто покушался на покойного ныне короля Антуана Третьего, не желали иметь с ним дела, за исключением, пожалуй, матери. Но Аминан сейчас жалел не себя, а молодого Виктора Моранси, на чьей коронации ему предстояло появиться через две недели.

Кто защитит растерянного мальчишку, за которого вышла замуж южная девица и который просто взял ее в жены, даже не понимая, в чем опасность? Очевидно, именно ему, Аминану, придется стать юному королю опорой, не забывая усмирять своих вассалов. У престарелых Инамов нет сыновей, лишь восемнадцатилетняя дочь, ставшая королевой, и теперь эти стервятники, по-другому назвать их было сложно, желали урвать себе хоть немного от обширных владений Инамов, когда те умрут. Но по фиаламским законам, завещанное королеве становится собственностью короля – разумеется, пока он или его потомок не захочет наградить кого-нибудь из верноподданных.

Нежданно-негаданно нахлынули на герцога Эн-Меридского мысли о собственной неустроенной холостяцкой жизни. После жестоких распрей с семьей он надолго затворился в родовом поместье и никого не желал видеть, а позже, когда его душа оправилась от потрясений, Аминан понял, что не хочет связывать себя узами брака. Ясмина Анвар, добрая и мудрая женщина, понимала сына, а если и хотела мягко настоять на своем, то не решалась.

С другой стороны, если бы герцог отправил сватов к кому-то из знатных девиц Юга, а точнее, к их отцам, ему, скорее всего, отказали бы. В здешних краях долго помнили былое, а свои обиды и чужие грехи лелеяли и берегли как редкие ядовитые цветы. Затворить ворота перед герцогом, разумеется, никто бы не посмел, но ни один южанин не отдал бы свою дочь или сестру предателю. Разве что брат его матери мог бы снизойти до этого, ведь он и сам был отчасти предателем, потому что не примкнул к убийцам короля. Но по старинному закону браки между двумя благородными семействами могли заключаться не чаще, чем трижды в кватрион, дабы избежать вырождения, а супружество его отца и матери было как раз третьим. Герцог мог бы поискать себе жену среди знати других провинций. Однако он был южанином до мозга костей и привык думать, что муж должен быть сильным, заботливым и ласковым, жена же – скромной и послушной. То, что он знал о гордых девушках Востока, своевольных северянках, бойких девицах Запада, ни в коей мере не походило на его тайную мечту. Аминан знал, откуда взялась эта мечта: такой была старшая сестра Адиса, которую прочили в жены герцогу Эн-Меридскому. Он помнил ее тихую улыбку, опущенные ресницы, от которых на нижние веки падали тени, и тонкие пальцы, постоянно сплетенные в замок. Помнил он изящный росчерк лица, очень смуглого даже для южанки, и неправильные, но четкие и яркие черты. Аминан помнил все, забыл только ее имя, а за кого ее выдали после разрыва помолвки, и вовсе не желал знать.

Об этом они с Адисом почти никогда не разговаривали, чтобы не пробуждать печали и хандры. И то и другое Аминан старался гнать от себя подальше, дабы не впасть в тяжелую кручину, потому что в жизни еще много интересного, кроме девиц, если посудить, и, кроме того, он нужен своей стране. А если суждено ему богом встретить ту, единственную, значит и быть тому.

– Не хочешь ли поехать галопом? – спросил тем временем Адис, явно заметив тень печали на лице друга.

– Нет, благодарю. – В любой другой раз Аминан согласился бы, но сейчас, снова ощутив тяжесть свалившихся на него шестнадцать лет назад бедствий, он был бессилен даже заставить коня слегка ускорить шаг.

Адис, который всегда хорошо понимал, что чувствуют другие, смолк и стал смотреть вперед, на широкую дорогу и степную траву, которая, пожелтев и выгорев после долгих дней зноя, снова стала оживать, перемежаясь где молодой зеленью, где своенравными южными цветами, которые распускаются не в определенную пору года, а когда пожелают – или сумеют.

За разговорами и размышлениями Аминан и не заметил, как день стал клониться к вечеру. Солнце скатилось с высокого синего неба, тут и там отмеченного легкими облаками, и не слепило глаза, а мягко согревало правый висок. Сдобный дух согретой травы, до того витавший в воздухе, рассеялся. Потянуло свежим ветром, под которым ковыли подрагивали, точно струны лютни под невидимой рукой.

– Нам все же стоит поторопиться, – сказал Адис, – иначе мы не успеем добраться до постоялого двора засветло.

– Верно, – кивнул Аминан, слегка пришпорил коня и поднял руку над головой, призывая свиту следовать за ним.

По ночам в Эн-Мериде не разъезжали, разве что если путешественник замыслил дурное дело или в дни Безумного зноя. Теперь же, когда установилась прохлада, не было необходимости так рисковать. Аминан вспомнил, что в нынешнее время года во всех четырех Провинциях царит самая приятная погода, какой можно пожелать. Не поэтому ли эту пору выбрали для коронации, чтобы все, кого долг призывал прибыть в столицу, могли путешествовать с наибольшим удобством?

Тот, кто подсказал это молодому королю, был весьма разумен, и это означало, что, скорее всего, герцога Эн-Меридского по-прежнему не слишком охотно примут в столице, ведь разумные люди обычно весьма подозрительны.

Подгоняя коней, доехали они довольно-таки быстро, и суетливый человек невысокого роста выбежал им навстречу. Назвал господами, предложил хорошие еду, вино и отдых, но Аминан слушал вполуха. То ли после тяжких раздумий в дороге, то ли от чего-то еще, но его внимание притупилось, мысли рассеялись в усталой голове, и даже ненадолго пропал аппетит. Но, чтобы не вызывать лишнего волнения у Адиса, он выдавил из себя довольную улыбку и спешился.

К чересчур резвым, словно не было этого долгого дня в пути, коням нерешительно подступились слуги, а словоохотливый хозяин постоялого двора самолично принялся рассказывать о ценах и услугах. Кажется, его звали Дениз или как-то вроде того… Убрав с лица ненужную сейчас приветливую улыбку, Аминан щедро заплатил за себя, Адиса и свиту.

– Ну что ты… – Друг смутился, касаясь своего кошелька. – Я бы сам…

– Ничего страшного, – отмахнулся Аминан.

Он никогда не был скупцом, когда дело касалось нужных трат.

– Мяса на угольях, для всех и вдоволь, – сказал Аминан, – запеченных овощей и молодого вина.

– А как насчет сладкого, благородные господа? У нас есть прекрасные фрукты, свежие, сушеные, засахаренные.

– Подайте, пожалуй, – кивнул Аминан.

– А орехов, жаренных в меду?

– И орехов.

– А как насчет шербета?

– И шербета, – с небрежной благосклонностью ответил Аминан.

– На всех? – сладко улыбнулся слуга.

– На всех, – твердо сказал Аминан. – Если денег не хватит, я доплачу.

– Ты не слишком расточителен? – шепнул Адис.

– Пожалуй. И дальше мне тоже придется быть расточительным, – усмехнулся Аминан. – Возможно, это будет мой единственный выезд за пределы родового поместья. Я хочу, чтобы мои люди хорошо его запомнили и вспоминали с радостью.

– Король и королева молоды…

– Не думаю, что меня пригласят на представление наследного принца. А до его коронации я могу и не дожить, особенно если первой родится девочка. Ты же знаешь нашу летнюю хворь.

Адис знал. При летней хвори, которая так часто поражала в дни безумного зноя, люди не мучились, просто говорили: «Что-то мне душно» – и шли прилечь в тень. Потом их находили уже остывшими, точно несчастные рады были сбежать от иссушающей жары в прохладу смерти. Бедняки, которые не могли себе позволить отвлечься от трудов в самую горячую пору, обыкновенно падали где придется и уже не вставали. Чаще всего летняя хворь косила людей от сорока пяти до шестидесяти. Реже умирали зрелые мужчины, еще реже – дети и подростки, почти никогда – глубокие старики.

Мысли о смерти показались ему не пугающими, а обыденными. Но к этому ощущению рассудительного спокойствия примешивалась легкая грусть. Если род Анваров прервется на нем, то его поместье разберут жадные вассалы, и уже через полкватриона люди забудут про древний, тянувшийся чуть ли не с самого зачатия мира род Хранителя Юга. Им станет другой, заняв его место, наиболее влиятельный вассал. Они не отдадут земли королю, а иначе затеют войну. Когда все это началось, когда люди потеряли честь и совесть в безумной погоне за деньгами? Аминан с задумчивым видом посмотрел, как простодушно радуются его люди принесенным кушаньям, и молча сел за стол. Только сейчас он понял, что проголодался, и даже сильно. Странно, в последнее время он почти ничего не ел, а сейчас аппетит нежданно-негаданно вернулся.

– Адис, – обратился он к другу, севшему рядом, – я должен тебя попросить…

Мысли путались, но пришлось взять себя в руки и собрать их воедино.

– Должен? И о чем же?

– Когда я умру, – в голосе Анвара сталью отдалась решительность, – стань новым герцогом Эн-Меридским.

– Серьезно? А луну с неба тебе на гербовый щит не перековать? – спросил Адис. – Хотя, раз ты просишь невозможного, придется это сделать, я ведь дал клятву дружбы.

Еще не договорив, он изменился в лице, точно отражая собой чувства Аминана.

– Прости, – вздохнул он. – Но ты ведь знаешь моих родичей, а твоих тем более. У меня есть дядя и младший брат, у тебя родня со стороны матери. Ни Бедили, ни Мистаны никогда не упускают своего. Среди их мужчин достаточно тех, кто видит на этом месте себя, а женщины совсем не против добиться герцогства для своих мужей или сыновей.

– Я оставлю завещание, по которому моим наследником будешь ты, – твердо сказал Аминан.

– У меня тоже есть наследники, – ответил Адис. – Младший брат, например. И он всегда был нетерпеливым, насколько я помню.

Аминан упрямо опустил голову.

– И все же я хочу, чтобы ты принял Эн-Мерид. Достойнее тебя нет человека во всей провинции. Адис, я прошу тебя.

– А я, Аминан, прошу тебя, давай не думать о смерти. – Адис мягко положил руку другу на плечо. – Мы с тобой еще не так стары. В Вете много родовитых и красивых невест, а у нас достаточно времени, чтобы узнать о них побольше. Но теперь давай ужинать.

Он молодо рассмеялся и подал пример, впившись зубами в кусок мяса. Аминан кивнул и тоже принялся за еду. Мясо успело слегка остыть и оттого стало жестковато, но превосходно подобранные специи и душистый соус искупали его недостатки. Овощи тоже были хороши, а молодое вино оказалось легким и на редкость ароматным.

– Лет через двадцать вино этого года будет стоить на вес золота, – сказал Аминан, осушая чашу.

– Если его раньше все не выпьют, – ответил Адис и отправил в рот несколько миндальных орехов.

После ужина хлопотливые слуги стали размещать герцога и его свиту. На всех места под крышей не хватило, и конюхи с удовольствием устроились под открытым небом на циновках и коврах. Другие разошлись по комнатам, благо они пустовали. Герцогу отвели отдельные покои, но Адис последовал за ним.

Некоторое время они лежали рядом, переговариваясь ни о чем, как в детстве, когда сбегали в степь ловить птиц и ящериц. Скоро Адис перестал отвечать на вопросы и стал тихо похрапывать, а Аминан долго лежал без сна, глядя в узкое окно. Где-то жаловался степной шакал, где-то спорила с ним сова, прямо под окном звенели сверчки. Вдруг они умолкли: кто-то подошел к гостинице. Послышались звонкий девичий смех, рокочущий мужской хохот, звуки поцелуев, испуганный вскрик и совсем уж недвусмысленные звуки.

Аминан понимал, что должен бы прогнать парочку – не потому что они поступали бесстыдно, а потому что он подслушивал чужое счастье. Но отчего-то на душе вдруг стало так спокойно и хорошо, что никому не хотелось омрачать настроение.

С этими мыслями Аминан и заснул.