Читать книгу Пути Миритов. Недобрые всходы - Дана Канра - Страница 5

Утро выдалось сурово-прохладным для конца лета, и двадцатилетний Мартин Дальгор со всей свойственной ему серьезностью видел в этом недоброе предзнаменование. Накануне солнце прощальной лаской согревало всех, кто выходил из замка на прогулку, и прибывшие вассалы не переставали радоваться прекрасной погоде. А сегодня солнце спряталось за облаками и не собиралось показываться на небе. Мартин с будничным унынием смотрел, как деловитые молчаливые слуги выносят сундуки, и чувствовал себя отчасти виноватым. Ему не терпелось покинуть родные северные просторы, впервые за восемнадцать лет побывать в оживленной и шумной столице, но в то же время юноша чувствовал стыд. Словно этим горячим и несдержанным желанием он предавал память отца, болезненную мать, младшего брата, который обязательно будет тосковать, старый величественный замок и вассалов – всех сразу.

Сколько Мартин себя помнил, его всегда предостерегали от излишне бурного выражения чувств, не подобающего герцогу Талнорскому. Он не то чтобы овладел этим искусством в полной мере, но привык, что быть сдержанным – одна из важнейших его обязанностей, хотя иногда, как ему казалось, требовалось совсем другое.

– Ее светлость ожидает вас, – тихо напомнила Ида, которая много лет была камеристкой матери, а теперь стала почти сиделкой.

Мартин последовал за ней в комнаты на первом этаже.

– Вы уверены, что я ее не побеспокою? – вполголоса спросил он.

– Ваше сиятельство, она вас очень ждет. – Ида прижала руки к груди жестом, перенятым от госпожи. – Идите, пожалуйста, поскорее.

И Мартин вошел в материнскую спальню.

Герцогиня сегодня, против обыкновения, не была в постели, а села в кресло с высокой спинкой, положив ноги на скамеечку и укутавшись в цветастую шаль, которая делала ее совсем бледной. У колен матери, точно паж подле королевы, сидел Пауль, держа на коленях лютню. Должно быть, перед приходом Мартина младший брат развлекал герцогиню музыкой – она любила старые сказания под незатейливые мелодии, которые никто, кроме младшего сына, не умел или не желал петь.

При виде своего первенца она улыбнулась обветренными губами и попросила:

– Иди сюда, Мар, я тебя обниму на прощание. Пауль, выйди пока и пройдись, ты устал сидеть.

Пауль нахмурился, но послушно встал, слегка наклонил голову и, оставив лютню на скамеечке, вышел из комнаты.

Мартин подошел к матери и положил руку ей на плечо. Она вздохнула и притянула сына к себе. Он неловко прижался щекой к ее щеке, чувствуя запах лекарственных трав и неестественную теплоту.

– У вас опять жар, матушка, – сказал он, отстраняясь. – Я сейчас позову врача.

– Погоди пока, потом Ида всех позовет и все принесет. Посиди со мной немного, Мар, что ж ты такой неласковый, не хочешь меня лишний раз обнять, расцеловать.

– Я не умею, матушка, – признался Мартин.

– То-то и оно, – с грустью вздохнула вдова. – Не научили тебя. И Пауля не научили. Хотя он хоть вспылить умеет, а у тебя и того нет.

Мартин смешался, как всегда, когда мать мягко упрекала его в бесчувственности. Возражать на это было нечего, тем более что отец обычно упрекал в излишней порывистости.

Трудно было жить при таком положении вещей, и теперь юноша сам удивлялся, как сумел сохранить спокойный нрав и не бросался из крайности в крайность. В этот раз Мартин промолчал: негоже было заводить продолжительные и бессмысленные разговоры перед долгой разлукой.

– Совсем как отец, – посетовала герцогиня Анна и слегка улыбнулась. – Обещаешь ли ты осторожно вести себя в дороге?

– Да, матушка. – Сухость этого ответа Мартин постарался смягчить искренней улыбкой.

– Обещаешь ли ты не забывать о том, кто ты есть? – спросила мать, сделав суровую мину, которая ей совершенно не шла.

– Обещаю, матушка. – Мартин кивнул, сохраняя привычное спокойствие. Герцогу Талнорскому действительно следовало помнить свое имя, спорить было не о чем, но как это иногда казалось тяжело.

– Обещаешь ли ты беречь и защищать честь нашего дома? – спросила герцогиня.

– Обещаю, матушка.

– Обещаешь ли ты, – герцогиня вдруг широко улыбнулась, – умываться каждый день и не забывать мыть руки перед едой?

Мартин, не удержавшись, фыркнул. Матушка тоже засмеялась – звонко и легко.

– Вот, хоть на человека похож, – добавила она и вдруг смолкла.

– Матушка, вам дурно?

– Да нет, нет, – ответила побледневшая герцогиня. – Так, пустяки.

В комнате назойливым стеклянным дребезжанием повисла зыбкая недосказанность, поэтому Мартин чувствовал себя не в своей тарелке. Его родители поженились, когда бедной девице Анне едва исполнилось шестнадцать. Их любовь поистине оказалась крепче гранита, но нередко юноша задавался вопросом: а что свело таких разных людей? Ответом тут же, как по подсказке доброго наставника, приходила в голову легенда о юных несчастных влюбленных из прошлых кватрионов, но его родители к таковым явно не относились.

– Ты действительно похож на отца. – Вдова зачем-то коснулась рукой своих темных прядей, в которых, словно запутавшиеся белые нитки, серебрились седые волосы. – Но нельзя все время быть холодным и отстраненным, постарайся это понять…

– Я понимаю, – кивнул Мартин.

– Нет, пока ты не понимаешь. Но когда-нибудь поймешь. Не зажимай себя в кулак, позволь своим чувствам хотя бы иногда стать явными. Знаешь, если бы твой отец всегда был таким, каким хотел казаться, он бы никогда на мне не женился.

Герцогиня снова улыбнулась, а Мартин ответил ей, как сумел.

– Вы же видите, матушка, я стараюсь позволять себе быть свободнее, чем раньше.

– Да-да, – кивнула герцогиня, – так же как лет пять назад ты старался упражняться в стихосложении.

Мартин с досадой почувствовал, что невольно краснеет. В свое время он готов был решить хоть дюжину дюжин задач по арифметике, упражняться с мечом и пистолетом от рассвета до захода солнца, за один день вызубрить годы правления и тронные прозвища всех королей, только бы не мучиться с рифмами и размерами, еще и следя за композицией и не допуская повторов.

– А вот твой отец очень любил писать мне стихи, – продолжала герцогиня. – Я до сих пор их храню и перечитываю.

Она вздохнула и добавила:

– Нынче ночью он мне приснился. Жаловался, что у него много дел, напомнил, как много дел у меня. Так что, когда ты будешь возвращаться, сынок, я выйду тебя встречать. Я непременно поправлюсь, – закончила она.

– Я тоже желаю этого, матушка, – ответил Мартин, наклоняя голову.

Всем было известно, как суеверна вдовствующая герцогиня. Она знала тысячу примет, дурных и добрых, частенько посылала за старой гадалкой, на которую не первый год закрывали глаза церковники, и умудрялась во всем находить знаки – в разбитой посуде, в птичьем крике, даже в том, в какой день недели чихнешь. Все сны, разумеется, герцогиня считала вещими.

– А еще мне снилась твоя невеста, очень красивая девушка, – добавила герцогиня. – Белокурая, голубоглазая.

Мартин с сомнением покачал головой. Можно было перевести разговор на другую тему, но матушка сразу поймет, что он хочет уклониться от разговора про женщин, а потому лучше всего пожать плечами и промолчать. Вряд ли безбожница и преступница, сумевшая покорить его сердце, станет хорошей невесткой Анны Дальгор.

У нее ярко-рыжие, бесстыдно распущенные волосы и пронзительно-зеленые глаза. Она жестока и изворотлива. Она держит в руках его сердце. Но самое печальное, что она уже вряд ли помнит Талнорского герцога, год или два назад позволившего скрыться в своей карете от преследования королевских солдат.

Граф Талн, коим на тот момент являлся Мартин, должен был посодействовать ее задержанию, но сделал наоборот. Она отблагодарила его кривой ухмылкой, небрежно вложила ему в руку звонкую горсть медных монет, а потом девица выскользнула из кареты, накинула на голову темный капюшон и стремительно, подобно шустрой белке, нырнула в непроходимую темень ближайшего сумрачного леса. Вот только рассказать об этом матери он все же не решался: вместе со спокойствием ему привили любовь к молчанию.

– У меня нет невесты, – произнес он твердо, – и вряд ли до конца кватриона таковая появится, матушка.

– Сколько там до конца кватриона, – ответила герцогиня.

– Немного, но все-таки… – начал Мартин.

– Немного, да и я ведь вижу, невесты у тебя нет, а на сердце что-то есть, ведь есть же, правда? – Матушка внимательно всмотрелась в лицо сына. – Только ты отчего-то думаешь, что она тебе в невесты не годится.

Мартин красноречиво промолчал. Матушка кивнула и продолжила:

– Может быть, она не очень знатная? Так это пустяки, я ведь тоже, знаешь ли, не герцогиня и даже не графиня, а так… – Она помахала в воздухе худой рукой. – А твой отец все-таки меня выбрал, никого не побоялся. Тебе во второй раз будет даже легче: люди ведь уже привычные.

Мартин, против воли улыбаясь, покачал головой. Как ни были привычны люди, но, если герцог Талнорский женится на государственной преступнице, это не встретит одобрения.

– Может, она старше тебя? – продолжала матушка. – Так ведь и я отца старше. На целых полтора года.

– Матушка, давай не будем об этом говорить, – сказал наконец Мартин и осекся, подумав, что это можно принять за упрек.

– Не будем, что ж. – Герцогиня кивнула. – Перед дорогой надо говорить о хорошем, а то иначе можно накликать беду.

Они говорили, но недолго. Слуга постучался в дверь и вполголоса сказал:

– Ваша светлость, вам уже пора.

Мартин вышел в коридор. У дверей стоял притихший Пауль.

Наклонившись к брату, герцог поцеловал его в лоб.

– Что тебе привезти из столицы? – спросил он, как в давние времена спрашивал отец.

– Ты сам приезжай, – серьезно ответил мальчик. – И привези хорошего лекаря, чтобы он матушку поставил на ноги.

– Ну а ты сам что хочешь?

– Только этого. – Пауль опустил глаза.

Мартин вздохнул. Конечно, мальчик любил матушку и готов был ради нее жертвовать своими немудреными радостями, но не слишком ли много жертв он уже принес? Второй год брат живет в четырех стенах и выходит на воздух только для ежедневных упражнений в фехтовании, а чтобы прогуляться верхом… он так скоро забудет, как на коня садиться. А ведь Пауль всегда был и сложением крепок, и нравом непоседлив, любил побегать, поиграть, затеять проказу вместе с отрядом замковых мальчишек. Неудивительно, что у него одно желание – чтобы кончилось его заключение.

– Что ж, попробую привезти лекаря. – Мартин крепко обнял брата. – А теперь иди к матушке, она скучает без тебя, да и меня уже ждут.

Пауля тоже учили сдержанности, но он все-таки был младше, да и характером отличался, поэтому брат заметил, как мальчик подавляет вздох и придает лицу бодрое выражение, перед тем как войти в комнату.

Вассалы действительно терпеливо ждали Мартина Дальгора в холле замка, наверняка при этом обсуждая его убранство. Люди они хорошие, но Фридрих Ниссен никогда не прочь поболтать со своим дальним родственником Якобом Ольсеном. А Кронборг и Винтер уже достаточно пожилые и степенные люди, поэтому давно перестали поддаваться соблазнам посмеяться от души. Глядя на двух веселящихся людей, походящих друг на друга, словно братья, Мартин вспомнил слова матери и подумал, что кто-нибудь из них постарается выдать за него свою младшую сестру. Одной девушке шестнадцать лет, второй едва исполнилось четырнадцать, и Мартин относился к ним хорошо, однако никаких возвышенных чувств не испытывал. Вот только кого это станет волновать, когда речь зайдет о наследнике?

– Здравствуйте, господа, – поприветствовал он вассалов сдержанным голосом и быстрым кивком головы.

– Приветствуем герцога Талнорского, – отозвались четыре голоса, и вассалы склонились в поклонах.

– Нам пора отправляться в путь, – провозгласил он, и вассалы последовали за ним.

Они ехали неторопливо и молча: Мартину не хотелось говорить, а вассалы вынуждены были следовать его примеру. Кажется, слуги пересмеивались вполголоса, шептались, наверное, о том, что ждет их в столице, которая предоставляла немало возможностей развлечься не только благородным господам, но и простым людям. Впрочем, молодые дворяне от них не отставали: кто смеялся, кто оживленно спорил, кто что-то напевал.

Кто-то – кажется, это был Кронборг – несколько раз окорачивал расшумевшуюся челядь, но это помогало ненадолго. После четвертого окрика герцог веско сказал:

– Оставьте. Пусть каждый ведет себя как умеет.

Это помогло водворить тишину. Слуги по-прежнему переговаривались, но уже не поднимали голос, и Мартин мог позволить себе роскошь задуматься о том, что было и что будет, как любила говорить обожаемая матушкой гадалка Орфида. Может быть, будь он чуть менее здравомыслящим, то заехал бы накануне в ее домик на отшибе и расспросил. Но Мартин не собирался этого делать: он все равно не верил ни в какие гадания, а если серьезно, боялся, что услышит что-то вроде «Она не твоя судьба». Он и сам знал об этом, но одно дело, когда такое говоришь себе сам, а совсем другое, когда слышишь от других. Искры в глазах, огненно-рыжие волосы, худое тело, тонкое и гибкое, как язык пламени, бесстыдно подчеркнутое мужским костюмом.

Мартин даже прикоснуться к ней не успел. Он ее видел несколько минут и больше никогда не встретит. Ему надо думать не о ней, а о той, которая скоро станет его женой и герцогиней. Ведь преступно, взяв в супруги одну, томиться и мечтать по другой.