Читать книгу Семья. О генеалогии, отцовстве и любви - Дани Шапиро - Страница 6

Детское фото отца цвета сепии висит у нас перед входом в гостиную, я хожу мимо него по десять раз в день. Он позирует в пальтишке с рисунком в елочку и котелке, белых гольфах и ботинках, с озорным видом держа трость. У него круглые глаза и шаловливая улыбка. Он был старшим сыном в семье, одержимой увековечиванием себя, семье, осознающей свое историческое наследие. По всему нашему дому то тут, то там развешаны фотографии дедушек и бабушек, двоюродных дедушек, двоюродных бабушек, даже дальних родственников из Европы. Но больше всего мне нравится портрет отца. «Кто это?» – спрашивают друзья. «Мой папа, – отвечаю я». Больше половины моей жизни его нет в живых, но я чувствую то же, что и раньше: тихую душевную гордость, связь, привязанность, принадлежность.

История портретов и фото в сепии моих предков тянется из Восточной Европы. Моя девяностотрехлетняя тетка Ширли – младшая сестра отца – наш семейный архивист. Давным-давно она поручила мне и Майклу оцифровать содержимое толстенного семейного альбома в кожаном переплете. По фотографиям с неровными краями прослеживался путь из пыльного местечка в процветающую Америку рубежа веков. Майкл вынимал каждую из альбома и оцифровывал, открывая доступ к ней внукам, правнукам и праправнукам, и фотографий были уже сотни. Вот бабушка и дедушка перед отплытием в Европу. Мои царственные прародители роскошно смотрелись возле тележки, доверху нагруженной чемоданами. Вот ребе Соловейчик и дядя Мо с Линдоном Джонсоном[8]. А вот Мо с Джоном Кеннеди. Мужчины в ермолках рядом с президентами, гордые лица озарены великой целью.

Эти предки и были фундаментом, на котором я построила свою жизнь. Я мечтала о них, боролась с ними, тосковала по ним. Пыталась их понять. В творчестве они были моей святыней, можно даже сказать, я была ими одержима. Как сплетенные корни – толстые, сочные и сильные, – они держат меня в этом мире, на этой вращающейся Земле. В молодости, когда я чувствовала растерянность – особенно после смерти папы, – они стали моим ориентиром, внутренним компасом. Я спрашивала их, как поступить, в какую сторону повернуть. Внимательно прислушивалась и получала ответы. Конечно, я говорю не про метафизику, нет. Не знаю, верю ли я в загробную жизнь, но могу с определенностью сказать, что ощущаю присутствие давно покинувших наш мир людей, когда бы они мне ни понадобились. В частности, когда мне является папа, я чувствую наэлектризованное покалывание по всему телу. Я убеждена, что отец способен дотягиваться до меня через время и пространство благодаря тысячам связывающих нас людей.

L’dor vador – так на иврите звучит один из фундаментальных догматов иудаизма, он переводится как «от поколения к поколению». Я десятая и младшая внучка Иосифа Шапиро, состоятельного фабриканта, добившегося успеха собственными силами, общественного деятеля, лидера современного движения ортодоксов – председателя президиума Месивта Тиферет Иерусалим[9], казначея «Тора Умесора»[10], вице-президента Любавичской[11] иешивы, члена национального совета Союза ортодоксальных еврейских конгрегаций. Я десятая и младшая внучка Беатрис Шапиро, его красавицы жены с добрым сердцем, которой восхищались и которой подражали религиозные женщины целого поколения со всего мира. Я дочь их старшего сына, Пола. Все, что я собой представляю, все, что я знаю о жизни, начинается именно с этих фактов.

Тем утром я проснулась, и в моей жизни все было так же, как раньше. В ней была определенность, предсказуемость. Глядя, например, на свою ладонь, я понимала, что это моя ладонь. Нога была ногой. Лицо – лицом. Моя история – моей историей. В конце концов, будущее предсказать невозможно, но о прошлом у всех нас есть определенное представление. Вечером того дня, когда я ложилась спать, вся моя история – вся прожитая жизнь – рассыпалась, превратилась в руины, подобно заброшенному древнему городу.

Медитация дзен, популяризированная индийским мудрецом двадцатого века Раманой Махарши, проходит так: ученик для начала задает себе вопрос «Кто я?». Я женщина. Я мать. Я жена. Я писатель. Я дочь. Я внучка. Я племянница. Я двоюродная сестра. Я есть, я есть, я есть. Смысл в том, что постепенно «Я есть» растворяется. Стоит нам перебрать многочисленные ярлыки и штампы, делающие нас тем, кем мы сами себя считаем, и становится понятно: нет никакого «я», нет никакого «мы». Так постигается истинная природа скоротечности времени. Такое упражнение положено делать еще долго после того, как будут перечислены наиболее очевидные столпы нашей идентичности, до тех пор, пока мы не исчерпаем всех возможных понятий, которые считаем применимыми к самим себе. Но как быть, если «Я есть» исчерпывает себя в самом начале списка?