Читать книгу Семья. О генеалогии, отцовстве и любви - Дани Шапиро - Страница 7

Существует много видов шока. Человек этого не знает, пока не переживет несколько серьезных потрясений. Мне довелось ответить на телефонный звонок, в котором мне сообщили, что мои родители попали в автокатастрофу и, возможно, не выживут. Мне пришлось, сидя в кабинете врача, услышать диагноз, поставленный нашему сыну: редкая болезнь с часто фатальным исходом. Это было как удар, как порез, как стремительное падение – как если бы меня физически вытолкнули назад, в бездну. Сейчас все было совершенно по-другому. Меня, будто плащ, окутала пелена нереальности. Я чувствовала отупение, не верила в происходящее. Воздух казался густым, как слизь. Ничего не сходилось.

– Может, они ошиблись?

Майкл молча посмотрел на меня.

– Пробирки перепутали? Не те этикетки наклеили?

Я хваталась за соломинку, за единственно возможное объяснение. Человеческий фактор. В тот момент мне казалось вполне возможным, что произошла большая ошибка, о которой я однажды, оправившись от ненужного стресса, буду рассказывать друзьям.

– Давай я попробую туда позвонить, – предложил Майкл.

Он помедлил у двери кабинета:

– Ты в порядке?

– Все нормально. – Голос резкий, натянутый как струна.

Оставшись в комнате одна, я рьяно принялась за сборы. Вынула из розетки зарядку от мобильного и аккуратно смотала вокруг нее провод. Сложила в дорогу компактные туалетные принадлежности и галочкой отметила их в списке. Проверила погоду в Сан-Франциско и положила в чемодан запасную кофту.

Расчетное количество поколений до БОП = 4,5

Меня и Сюзи разделяло четыре с половиной поколения до ближайшего общего предка. Поначалу мне показалось, что не так уж велик разрыв, однако в пределах одной и той же этнической группы, такой как восточноевропейские евреи-ашкеназы, почти каждый будет иметь общего предка в четырех с половиной поколениях. Близкие родственники – родители, дяди, тети, двоюродные, троюродные и даже четвероюродные братья и сестры – устанавливаются сайтами по исследованиям ДНК с большой степенью точности. Если у двух людей один и тот же отец, результаты бы это точно показали. Мы с Сюзи родственниками не были.

Где-то глубоко внутри меня словно протянули опасный и наэлектризованный оголенный провод. Я понимала, что означали результаты теста, будь это правдой. «Будь это правдой» – слова, которые я стану повторять себе снова и снова. «Будь это правдой» – слова, за которые я буду постоянно цепляться в каком-то детском неверии, которыми буду захлебываться, будто густой слизью.

Будь правдой то, что мы с Сюзи не сводные сестры, это бы значило одно: мой отец не был мне отцом. То, что он был отцом Сюзи, сомнений не вызывало. Она была на него похожа. У нее были его глаза и такой же овал лица. Она, получившая образование в иешиве жительница Нью-Йорка до мозга костей, походила на него манерой говорить, даже модуляциями голоса. Я же, наоборот, совершенно не была похожа ни на отца, ни на других родственников по отцовской линии. Я была светлокожей, очень светловолосой и голубоглазой. Всю жизнь мне приходилось отбиваться от замечаний, что я не похожа на еврейку, но у меня не было причины сомневаться в своей биологической связи с папой. Это был мой папа. Но теперь – среди минного поля сомнений – я не сомневалась в происхождении Сюзи по отцу. Только в своем собственном.

Чем беспорядочнее становились мысли, тем более выверенными были действия, будто аккуратно сложенными футболками и джинсами можно было все поправить. Снизу до меня доносился голос Майкла. Неужели в столь позднее время кто-то ответил на звонок? Где хотя бы находится эта самая Ancestry.com? Я представила себе огромный склад, заполненный тысячами пластиковых пробирок.

Я старалась все обдумать, но восприятие было притупленным, как будто по голове ударили кувалдой. В книге «Память, говори» Владимир Набоков задумывается над вопросом, как проанализировать затуманенное сознание, когда в арсенале только и есть что затуманенное сознание. Я начала с того, что было мне известно. Прежде всего, в моей ДНК пятьдесят два процента от восточноевропейских евреев-ашкеназов. Это же уму непостижимо! Я, безусловно, чистокровная еврейка, ведь оба моих родителя евреи. Меня воспитали в ортодоксальных традициях. То есть я была до мозга костей еврейкой. Свободно говорила на иврите, пока училась в старшей школе. Я всю жизнь парировала непрекращающуюся череду вопросов о моем этническом происхождении безупречным изложением истории своей семьи. Мою пластиковую пробирку случайно перепутали с пробиркой какой-нибудь полуеврейки, которая сейчас тоже поставлена в тупик результатом своего ДНК-теста.

В результатах также числился некий двоюродный брат, о существовании которого я не подозревала. Он был обозначен голубым значком, какие бывают на дверях мужского туалета, рядом со значком были инициалы. Именно этот факт, как позднее расскажет мне Майкл, стал для него настоящим сигналом тревоги. Но не для меня. Я, конечно, знала всех своих двоюродных братьев и сестер. Наличие еще одного лишь убедило меня, что произошла ошибка.

Когда Майкл снова поднялся ко мне, была уже почти полночь. Через четыре часа надо было выезжать в аэропорт. Мне было холодно. Он обнял меня, но я успела заметить его взгляд. И осознать, что никогда раньше не видела, чтобы он так на меня смотрел. Ни когда умерла моя мать. Ни когда заболел наш сын. Если описать этот взгляд, в нем было что-то граничащее с жалостью. Наше открытие бесповоротно переиначило не мое будущее, а мое прошлое. Разумеется, Майкл это понял до того, как нашел номер горячей линии на сайте Ancestry.com. Он понял это, как только увидел расшифровку моей этнической принадлежности. Как только узнал про двоюродного брата, который пробрался в нашу жизнь, словно лазутчик из чужого мира.

– Никакой ошибки нет, – тихо сказал он.

В последующие недели каждый, кому я рассказывала об этом вечере, говорил примерно одно и то же: «Перепутали, наверное. Не может этого быть». Они говорили покровительственно. С негодованием. Они говорили из добрых побуждений. И ошибались. Миллионы людей проводили исследования ДНК в Ancestry.com, и ни одной подобной ошибки не случилось.