Читать книгу Псевдоним(б). В поисках Шекспира - Даниэль де Труа - Страница 8

Александр протянул руку и взял со столика чашку с кофе. Двигатели самолета гудели ровно и монотонно, неумолимо возвращая ко сну. Он сделал два больших глотка. Смотреть сны порой бывает приятно, но сон есть сон, а жизнь есть жизнь. Надо вспомнить все до мельчайших подробностей, каждая упущенная деталь может стоить очень дорого. Может стоить и самой жизни. Но было кое-что и поценнее жизни. Прежде всего, любимые им люди…

Вечером после отъезда Мигеля он получил приглашение на конференцию в Оксфорд и принялся за работу. Потом поел. Было четыре часа утра, это он запомнил точно. Вот такой получился ранний завтрак. Потом помыл посуду, аккуратно расставил все по своим местам и бодрым шагом покинул кухню. Кофе пить не стал – спать и так не хотелось. Проверил электронную почту. От пропавшего Мигеля не было ни строчки, зато пришло приглашение из Оксфорда – быстро они работают! Причем оказалось, что приглашение отправили даже раньше, чем Свенсен ему позвонил и Александр дал свое согласие на участие в конференции.

Да, они работали быстро, а он – медленно. «Но верно», – подбодрил себя Александр и вышел на сайт, где было выложено отсканированное Первое Фолио, загрузил первые страницы и в который раз стал разглядывать титульный лист со знаменитой гравюрой-портретом Шекспира работы Дройсхута и стихотворным обращением к читателю Бена Джонсона.

Что можно было перевести так:

Читателю

Что значит «гравер боролся с природой, стараясь превзойти жизнь»? Что скрывает в себе фраза: «…если б смог изобразить его остроумие»? Или остроту ума. Значит ли, что это не портрет автора, раз читателю следует смотреть не на портрет, а в текст?

В любом случае, ученые не отождествляли себя с читателями и прежде всего предпочитали смотреть на портрет.

Александр, конечно, знал, что видят в этом портрете антистратфордианцы, те, кто считает имя «Шекспир» псевдонимом. А видят они два правых рукава на камзоле, немного скошенный рот, и – главное – лицо на портрете, подозрительно смахивающее на маску венецианского типа: не античную, условную, а именно карнавальную, с ярко выраженными чертами лица.

Кроме того, это странное обращение к читателю известного поэта Бена Джонсона! Он еще для Елизаветы Первой писал сценарии маскарадных представлений, до которых она была страстная охотница, а затем был обласкан Яковом Первым, став для него едва ли не любимым драматургом.

Итак, на титульном листе портрет-маска. Некоторые даже видят на шее след, где эта маска соприкасается с живой плотью.

Традиционные же шекспироведы, разумеется, ничего такого в упор не видят. Они видят гравюру, изображающую Уильяма нашего Шекспира, со всеми ее допустимыми условностями. И это, между прочим, их полное право.

Что же хотел найти Александр, он и сам не понимал. И это давало ему колоссальные преимущества перед другими, теми, которые твердо знают, что ищут, знают, что хотят найти. И находят то, что видят. Но видят порой то, чего на самом деле нет, то, что хотят увидеть…

То ли потому, что Александр и вправду смотрел в Первое Фолио незамутненным взглядом, то ли ему просто повезло, но он нашел в этой книге книг то, чего остальные не замечали вот уже почти четыреста лет. То, что лежало, казалось бы, на самом виду – на последней странице. Александр нашел след того, кто писал под псевдонимом Шекспир. Но об этом пока рано было говорить: сначала необходимо выстроить стройную систему, все как следует проверить. Правда, он уже рассказал о своих находках жене и теще, которые в тот день, когда его посетило первое озарение, заехали к нему на Академическую. Да и Мигелю проболтался вчера ночью в пылу спора.

Александр просидел за компьютером до десяти утра. Закончив работать, он заварил крепкий кофе, устроился поудобнее в кресле и устало прикрыл глаза. «А не съездить ли мне к Татьяне?» Жена не жила с ним уже три месяца. Не то что бы она ушла – просто в очередной раз уехала с сыном к маме. Никитина школа находится в цент ре, поэтому все равно, откуда возить, и Таня часто уезжала к Светлане Никодимовне.

Теща болела, и Татьяна ездила ее навещать. Сначала на пару дней, потом на пару недель, а теперь болезнь затянулась, стала, видимо, хронической. Странная вещь! Пока с тещей живешь, никакой болезни нет и в помине, но как только Татьяна возвращалась к Александру, начинались звонки с истериками: некому воды подать… за лекарствами сходить… за хлебом… все ее бросили… конец… умирает! В общем, болезнь брала за горло, да так, что Тане нужно было все бросать и бежать со всех ног спасать «умирающую», а не то уже гудит перед нашим подъездом «скорая помощь», грозит забрать Светлану Никодимовну в темные недра пятидесятой больницы. Но теща туда не едет, она там уже однажды была, и ей не понравилось. Тесно и кормят плохо. И не дают любимых лекарств. Дают нелюбимые.

Последний раз они виделись с женой первого сентября, когда Никита пошел в третий класс. Нет, это не дело. Надо ей позвонить. Александр набрал номер ее домашнего телефона. Подошла теща.

Она была бодрой, даже слишком бодрой, женщиной, добивающей шестой десяток лет жизни. Своей и своих близких. Александр язвительно усмехнулся, вспомнив, как Светлана Никодимовна юлой носится по маленькой хрущевской кухне. Как она месит вечное тесто, по старинке вручную взбивая его в огромных кастрюлях, и при этом не только не устает, но даже и дыхание у нее не сбивается. Тесто взбивает – дыхание не сбивает, по привычке срифмовал он. Но, спохватившись, перешел на суровую прозу. Да она здоровая как лошадь – на ней пахать можно. И нужно! А вечно прикидывается больной.

– Светлана Никодимовна! Добрый день. Как вы себя чувствуете?

– В кои-то веки поинтересовался! Нормально чувствую, если б не Таня, давно бы в гроб слегла, тебе на радость.

– Ну зачем вы так говорите, слово материально…

– У тебя только слово и материально! Словом твоим семью не накормишь и на себя его не наденешь. Кто тебя в филологи тянул? Был бы математиком, как папа. Сейчас бы кафедрами заведовал, деканом бы стал, факультет свой открыл, деньги лопатой греб.

Александр помрачнел. Песня та же – поет она же…

– Кстати, Сашенька, как папа?

– Не знаю.

– Как это ты не знаешь? Ладно, на меня тебе наплевать, но родители! Таким родителям достался такой… Шекспир доморощенный! Привет папе с мамой передай обязательно.

Родителей Александра теща уважала за их состоятельность, известность, интеллигентность. И даже побаивалась.

– Передам. Таню можно позвать к телефону?

– Нет ее. Они с Никитой в театр ушли. К обеду вернутся.

– Утром в театр?

– На утренний детский спектакль. Ты не знаешь, что по воскресеньям дают утренние спектакли для детей?

– А сегодня что, воскресенье?

– Здрасьте вам…

– Я заеду сегодня?

– Заезжай, осчастливь нас всех. Хоть на ребенка посмотришь, а то небось забыл, что у тебя сын растет. Папаня…

В трубке раздались короткие гудки.

Светлана Никодимовна презирала Александра за безвольный, как она считала, характер, за скромные заработки, за то, что он филолог и занимается наукой – сочетание, по ее мнению, бессмысленное и бесперспективное. Хотя сама Светлана Никодимовна тоже была филологом и преподавала русский язык иностранцам в Лумумбарии или, если официально, в институте имени Патриса Лумумбы. Студенты и бывшие студенты часто дарили ей дорогие подарки, даже деньги, которыми она никогда не гнушалась. Александр знал, что Светлана Никодимовна до введения ЕГЭ занималась репетиторством с гарантией поступления в институт, и догадывался, что она берет взятки за экзамены.

Деньги Светлана Никодимовна любила беззаветно. Деньги и все, что с ними связано: украшения, особенно в золотой оправе или в крайнем случае в серебряной, шубы, машины, деликатесы, рестораны. И при таком гедонистическом отношении к жизни даже взятки не спасали – денег Светлане Никодимовне не хватало. Она всю жизнь прожила в хрущобе, трехкомнатной, но хрущобе.

В молодости она была красива и пользовалась успехом у мужчин. В двадцать лет залетела, аборт делать не стала «по здоровью» – якобы врачи запретили. Татьяну родила без мужа, взяла академ, но потом все-таки доучилась в университете. Дочь Светлана Никодимовна воспитывала сама, а отца Тани всю жизнь шантажировала, запрещая видеться с ребенком и пугая тем, что, если он попытается познакомиться с дочерью или перестанет им помогать, она все расскажет его жене. Несмотря на красоту, Светлана Никодимовна замуж не вышла – никто из тех, кого она считала достойными себя, с ребенком не взял. И вероятно, поэтому мужиков она ненавидела лютой ненавистью. Но по-прежнему страстно хотела замуж.