Читать книгу Офис-дзен (сборник) - Даниэль Орлов - Страница 13

Хорошо быть водопроводчиком. Хорошо утром надеть зеленый в ржавых пятнах комбинезон, тяжёлые китайские башмаки на рифлёной подошве и старую куртку из телячьей кожи с нашивкой «US AIRFORCE». Хорошо выйти из дома в семь часов утра и направиться на планёрку, где сидеть в прокуренной комнате с розовыми обоями. С обоями, протёртыми там, где локоть, там, где спина, там, где голова и там, где мысли о премии. Это в районе карниза. Слева от жёлтого пятна. Снизу от трещины. Выше календаря за 1997 год со скотч-терьером. Туда смотрят все, когда говорят о планах на квартал. Туда смотрят, когда нужно сказать «идите вы все!» И туда же смотрят, когда нужно молчать и делать вид, что понимаешь, как ты ничтожен и незаменим. Но до этого момента хорошо выйти из дома и идти по улице. По улице, через которую ты ходил в школу. Вдоль которой ты гулял со своей первой женой, со своей второй женой и со своей третьей женой. Мимо садика, в котором ты курил, пока собака первой жены нюхала деревья. Мимо магазина «цветы», в котором ты покупал цветы для этих своих жён.

Хорошо зайти в лабаз на площади и поздороваться с продавщицей ночной смены, уютно читающей книжку, обёрнутую в газету. Хорошо купить бутылку кефира, коржик и пачку сигарет «Пётр первый». Хорошо выкурить первую сигарету во дворике и наблюдать, как какой-то мужик в расстегнутом пальто, отряхивает от грязного снега свой баварский автомобиль. Как он протирает тряпкой фары. Как садиться внутрь и обречённо выезжает через арку. И при этом хорошо быть водопроводчиком, основная забота которого проводить воду.

Но хрен там. Я сижу в баварском автомобиле и жду, когда прогреется салон и думаю. Я думаю, что машину пора менять. Через полгода закончится гарантия, а полгода – это мало. Я смотрю на водопроводчика в куртке с нашивкой. Он курит и глядит на небо. Я не могу курить так рано. Мало того, не хочу. Я сижу в автомобиле и думаю. Думаю, что есть смысл заехать в магазин и купить себе свежую рубашку и новый галстук. Ходить два дня в одном и том же галстуке – неприлично. Те, кому нечего делать, посчитают, что я не ночевал дома. А я не ночевал дома. Я думаю, что мне сорок лет, я самостоятельный человек, и у меня есть сорок причин не ночевать дома. Но я выбираю всегда одну и не самую оригинальную. Когда перестаешь оправдываться перед другими и задавать вопросы себе, высвобождается невероятное количество времени. Если не задавать вопросов, можно прожить успешную жизнь. Многим удаётся. Их любят родственники.

Водопроводчик докуривает сигарету, лыбится и скрывается за металлической дверью. А я встаю в пробку в половину восьмого утра. Пробка в половину восьмого утра – это смешно. В девять – не смешно. В половину десятого – совсем не смешно. А в половину восьмого – это неприличный анекдот. Машина нагрелась, я чувствую запах своих подмышек. Нужно купить рубашку. Заехать в гипермаркет и купить рубашку. Но я не покупаю рубашки в гипермаркетах, как не называю рубашки сорочками. Я не называю приятелей друзьями, подруг – любимыми, а собственный член популярным словом. Этим словом я разговариваю с другими людьми. Странно разговаривать с людьми именем собственного члена. В этих разговорах нет сексуального подтекста. Там вообще нет подтекста. Там только красивый ритмичный текст про то, что если, блядь, договор не будет выполнен в срок, все отправятся к именам чужих членов. Отправятся без надежды на финансовую компенсацию. Без надежды на оплату договора. Без права существовать. Без надежды родиться вновь. Без слов любви. Без слов ненависти. В рабочем порядке. Но быстро. Так быстро, что даже главный директор не успеет выйти из своего квадратного кабинета, чтобы перейти в круглую переговорную комнату. Он ещё только проходит мимо стола своей прекрасной секретарши. Он ещё только думает о том, что зря он с ней спал три года назад. И зря он с ней спал на прошлой неделе. А Их уже нет. Есть другие, которых много, и имена которых даже не стоит запоминать. Они всё равно позвонят и представятся. И никаких авансов!

А если не разговаривать именами чужих репродуктивных органов, то придёт пиздец. И это тяжёлая мысль. Её неприятно думать. Неприятно думать тяжёлые мысли, когда стоишь в пробке и пахнешь. Приятно думать лёгкие мысли. Например думать, что у неё огромная круглая спальня. У неё кровать из карельской берёзы. У неё тонкое бельё и тонкие пальцы, на которых она не носит колец. У неё синий японский автомобиль. И она замужем. А ты ушёл. Ушёл, пока в квартире спали. Тебе не станут звонить. Тебя не станут ждать. У неё хватает дел без этого. У тебя хватает дел без неё. Это приятно. Гармония мира в том, чтобы всем было приятно. И мир справедлив, если ему не надоедать.

Проще – это когда сознательно не делаешь сложно. Когда заботишься о ёмкости жизненного кода. Никаких нагромождений. Жизнь должна помещаться на дискету. Она должна начинаться на кончике члена, а заканчиваться на кончике острого и прекрасного меча в твоих собственных руках. Не в руках главного директора. И не в руках его секретарши. Её руки для другого. Ей уже объяснили для чего ей руки. Неделю назад объяснил главный директор. Он умеет объяснять. Он, вообще, умеет выражать свои мысли. У него есть мысли, и это уже часть легенды. Но сейчас не про это. Сейчас про жизнь. Про ту, что должна заканчиваться на кончике меча в твоих собственных руках. Чтобы можно было в любой момент с гортанным криком «ёб твою мать» начертить острым кончиком иероглиф собственного имени на любой плоской поверхности. А дальше уже саке и прочие радости.

И я сворачиваю с проспекта, нахожу гипермаркет и покупаю себе рубашку. Два десятка иголок, десяток скрепок, целлулоид под воротником. Я стою посреди парковки под мелким противным снегом и надеваю на себя свежее кимоно. Надеваю на свежий дзюбан, повязываю оби и коси-химо. Прекрасное свежее кимоно в прекрасную тонкую полоску. И это уже хорошо. Не так хорошо, как быть водопроводчиком, но всё же.