Читать книгу Сезон страсти - Даниэла Стил - Страница 3

Будильник зазвонил сразу после шести. Она пошевелилась, высунула руку из-под одеяла и отключила сигнал. Можно было притвориться, что она его не услышала. Можно было снова уснуть. Ей не нужно никуда идти… ведь это не… но тут зазвонил телефон.

– Черт! – Кейтлин Харпер села в кровати – длинные волосы, вчера заплетенные в косички, теперь спутались, лицо от загара стало коричневым. Телефон снова зазвонил – вздохнув, подавив зевок, она ответила. Рот у нее был нежный, улыбчивый, когда она была счастлива, но сегодня ее зеленые глаза смотрели слишком серьезно. Теперь она проснулась. Было бы куда проще уснуть и все забыть.

– Доброе утро, Кейт!

Она улыбнулась, услышав знакомый голос. Так и знала – это Фелисия. Больше никто не знал, где сейчас Кейт.

– Чем ты занимаешься в такую рань?

– Да как обычно.

Лицо Кейт расплылось в широкой улыбке:

– В шесть утра? Еще как необычно!

Привычки Лисии были ей известны как свои пять пальцев. Фелисия Норман и в восемь-то поднималась с трудом, и в задачи секретаря входило оберегать ее от любых мероприятий, которые начинались раньше десяти. Встать в шесть часов для нее просто не представлялось возможным. Только ради Кейт она могла заставить себя подняться даже в столь неудобное время.

– Тебе больше заняться нечем, как только контролировать меня, да, Лисия?

– В общем-то, нечем. Ну, что новенького? – По голосу было ясно, что Фелисия изо всех сил старается проснуться. Светлые волосы до плеч, красиво подстриженные, сейчас разбросаны по подушке, рукой с безупречным маникюром она протирает небесно-голубые глаза. Точеное личико модели, как и у Кейт. Только она была постарше Кейт на двенадцать лет.

– Ничего, глупышка. Я тебя люблю. Со мной все хорошо, честное слово.

– Ну и прекрасно. Я подумала – может, ты захочешь сходить со мной туда?

Туда. Таинственное обозначение таинственного места. Фелисия готова два часа провести за рулем, чтобы встретиться с подругой в загадочном «туда». И зачем? Лучше Кейт отправится одна. Она знала – нельзя постоянно держаться за чужую юбку. И так уж слишком долго.

– Нет, Лисия, я сама справлюсь. Будешь целыми днями со мной возиться – и магазину придет конец.

Фелисия Норман была директором одного из самых роскошных модных магазинов в Сан-Франциско. Кейт познакомилась с ней, когда была моделью.

– Да перестань! По мне никто даже скучать не будет!

Но обе понимали – это не так. К тому же Кейт не знала, что сегодня Фелисия присутствует на показе мод Норелла. Вся зимняя коллекция! Через три дня – Халстон. На следующей неделе – Бласс. Это поражало воображение кого угодно, даже Фелисии. Но Кейт была далека от всего этого. Вот уже несколько месяцев ей было не до сезонных линий одежды.

– Как там мой маленький друг? – Голос Фелисии потеплел, стал нежным, и к Кейт вернулась улыбка. Счастливая улыбка. Она положила руку на округлившийся живот. Еще три недели… три недели… а Том…

– У него все прекрасно.

– Почему ты так уверена, что будет мальчик? Даже меня убедила! – Фелисия улыбнулась, вспомнив о том, как на прошлой неделе заказала на седьмом этаже кучу нарядов для малыша. – Впрочем, теперь в его интересах родиться мальчиком!

Обе рассмеялись.

– Точно будет мальчик. Том сказал…

Повисла пауза. Слова сорвались с языка.

– В общем, солнышко, сиделка мне сегодня не нужна. Оставайся в Сан-Франциско, поспи еще пару часов и за работу. Если понадобишься, я позвоню. Обещаю.

– Где-то я уже это слышала. – В телефоне зазвучал мягкий грудной смех Фелисии. – Если ждать твоих звонков, то умрешь от старости. Кстати, можно я зайду на выходных?

– Снова? А тебя не затруднит?

Последние четыре месяца она навещала подругу каждые выходные. Но Кейт ждала этих визитов, так что и вопрос Фелисии, и ответ Кейт были чистой формальностью.

– Что тебе принести?

– Ни-че-го! Фелисия Норман, если ты притащишь мне еще один наряд для беременных, я точно взвою! Куда я буду в этом ходить? В супермаркет? Я живу в ковбойском городке, Ваша Светлость. Мужчины здесь носят майки, а женщины – халаты. Так и живем. – Кейт явно развеселилась, а вот Фелисия – не очень.

– Ты сама и виновата, черт возьми! Я тебе говорила…

– Ой, отвяжись уже. Мне тут хорошо. – Кейт улыбнулась сама себе.

– Ты просто чокнутая. Все твои беременные причуды. Ладно, родишь, и мозги на место встанут, – так надеялась Фелисия. Она присматривала подходящие апартаменты и уже нашла не то две, не то три роскошные квартиры по соседству с ней, на Телеграф-Хилл. А Кейт хотела остаться здесь. Но скоро она выберется отсюда. Еще пара месяцев – и выберется.

– Слушай, Лисия, – Кейт посмотрела на будильник, – мне пора собираться. Еще ехать три часа. – Она вытянулась на кровати в надежде, что ноги не сведет судорогой и не придется выпрыгивать из постели – вряд ли у нее получилось бы выпрыгнуть.

– Да, вот еще что скажу. Лучше тебе туда не ездить, хотя бы пока малыш не родится. Нет никакого смысла…

– Лисия, я тебя люблю. Пока! – И Кейт тактично повесила трубку. Она не раз слышала эти разговоры и сама знала, что делает. То, что нужно. То, что ей хочется. Да и был ли у нее выбор? Как она могла не приехать?

Она медленно перекатилась на край кровати, уселась и глубоко вздохнула, окинув взглядом горы за окном. Мысли ее были далеко-далеко. В прошлой жизни…

– Том… – прошептала она нежно. Всего одно слово. Она даже не была уверена, что произнесла его вслух. Том… разве может он быть не здесь? Почему он не выбегает из ванной, не поет в душе, не дразнится из кухни… да ушел ли он? Еще так недавно ей стоило лишь позвать его по имени, чтобы услышать его голос. Он был рядом с ней. Всегда. Большой, белокурый, восхитительный Том, любивший смех и объятия, любивший дарить ей радость. Том, с которым она познакомилась в первый год в колледже, когда футбольная команда приехала в Сан-Франциско и она случайно оказалась на матче, а потом так же случайно – на какой-то вечеринке, и кто-то оказался знаком с кем-то из футболистов… безумие. И счастье. С ней в жизни не случалось ничего подобного. Ей было восемнадцать, и она влюбилась в него с первого взгляда. В футболиста? Поначалу это казалось ей смешным. Ну да, в футболиста. Но он был не просто футболистом. Он был особенным. Он был Томом Харпером. Теплым, любящим, бесконечно понимающим Томом, сыном шахтера из Пенсильвании и официантки, которые изо всех сил бились, чтобы Том мог учиться в школе. Томом, дни и ночи работавшим, чтобы поступить в колледж, и поступившим уже после того, как добился успеха на футбольном поприще. Он стал звездой. Потом – профи. А потом – суперзвездой. Можно даже сказать – героем нации. Том Харпер. А потом они встретились. Когда он стал звездой. Том…

– Здравствуй, принцесса. – Его взгляд был теплым, как летний дождь.

– Привет. – Она почувствовала себя так глупо. «Привет» – все, что она смогла сказать. Ей было нечего сказать, но что-то маленькое и тугое шевельнулось у нее под ложечкой, и пришлось отвести взгляд. Его ярко-голубые глаза, его взгляд, его улыбка – все это было слишком, и смотреть в эти глаза было так же больно, как смотреть на солнце.

– Ты из Сан-Франциско? – Он улыбался ей с высоты неоглядного роста. Огромный, мощный мужчина, в прекрасной форме, как того требовала профессия. Интересно, что он о ней подумал? Может быть, посчитал смешной? Подростком или даже ребенком?

– Да, я из Сан-Франциско. А ты? – И оба рассмеялись, потому что все знали, откуда родом Том Харпер. А команда была из Чикаго.

– Что ж ты так стесняешься?

– Я… это… вот черт!

И оба снова рассмеялись, и потом как-то сразу стало легче, и они сбежали от всех, отправившись на поиски гамбургеров.

– Твои друзья не заскучают?

– Кто знает? – Она сидела на краешке стула рядом с ним, качала длинной ногой, и ее улыбка сияла над сочным гамбургером. Там, на вечеринке, ей назначили свидание, но это уже не имело значения. Теперь она отправилась на свидание с Томом Харпером. В это невозможно было поверить. Он был ничуть не похож на легенду, о которой она была наслышана. Просто мужчина, который ей нравился. Вне зависимости от того, звезда ли он. Просто потому что он был ей симпатичен. Нет… не просто симпатичен… но она не могла понять, что с ней происходит. Она чувствовала только, как маленькая бабочка радостно билась у нее в животе каждый раз, когда она смотрела на него. Интересно, видит ли он это?

– Ты часто так делаешь, принцесса? Часто сбегаешь со свиданий? – Он посмотрел на нее с деланой строгостью, и оба вновь расхохотались.

– Никогда. Честное слово.

– От меня лучше не убегать.

– Так точно, сэр.

Весь вечер они дразнили друг друга и смеялись друг над другом, и ей казалось, что они уже давно знакомы, хотя она все еще смущалась. С ним она чувствовала себя маленькой девочкой под надежной защитой – странное ощущение, но ей нравилось. После гамбургеров они отправились кататься по Кармелю и гулять по океанскому побережью. Он даже не пытался к ней приставать – они гуляли, и держались за руки и до рассвета делились историями из детства и юности. «А сейчас я тебе такое расскажу…»

– Ты красавица, Кейт. Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

В ответ она рассмеялась и провела по его спине перепачканной в песке рукой; он ответил тем же. Кейт показалось, что он хочет ее поцеловать, но он этого не сделал… а ей все сильнее хотелось поцеловать его.

– Ну, хватит, я серьезно! Чем ты хочешь заниматься?

Она пожала плечами:

– Не знаю. Я только что поступила в колледж. Может быть, политологией, а может, литературой. Приносить пользу обществу и все такое. Но как знать? Вдруг после выпуска я стану торговать косметикой в Саксе?

Или сбежит из колледжа, станет волонтером на горнолыжных курортах. Или учительницей, медсестрой, пожарным… черт возьми, да откуда ей знать? Глупый Том.

Он снова улыбнулся той лучезарной улыбкой, от которой она таяла и растекалась в лужицу.

– Сколько тебе лет, Кейт?

Он задавал тьму-тьмущую вопросов и смотрел при этом так, словно ему давно уже все было известно о Кейт, а спрашивал он просто для проформы. Иногда ей казалось, что он и так знает все ответы.

– В прошлом месяце исполнилось восемнадцать. А тебе?

– Двадцать восемь, любовь моя. На десять лет больше, чем тебе. Почти старость. В моей профессии, во всяком случае. – Произнося эти слова, он заметно напрягся.

– А что будет, когда ты выйдешь в отставку?

– Станем вместе торговать косметикой в Саксе.

Она рассмеялась. В нем, должно быть, под два метра роста. Представить себе Тома Харпера, продающего что-нибудь меньше линкора, было весьма затруднительно.

– Чем вообще занимаются футболисты в отставке?

– Женятся. Заводят детей. Пьют пиво. Толстеют. Продают страховку. Мало ли хороших вещей в жизни?

– Это так ужасно!

Она чуть заметно улыбнулась, глядя на море. Рука Тома легла ей на плечи.

– Ты считаешь? – Он задумался о продаже страховки, а потом вновь посмотрел на Кейт: – Разве жениться и завести детей – ужасно, Кейт?

Она пожала плечами:

– Не знаю. До этого еще так далеко!

– Ты совсем юная, – сказал он таким рассудительным тоном, что Кейт не смогла сдержать смех.

– Да уж, дедуля.

– Так чем ты думаешь заниматься, когда закончишь колледж?

– Честно? Хочу поехать в Европу. Поживу там пару лет, повеселюсь, поработаю, а там видно будет. Наверное, к тому моменту я буду уже по горло сыта учебной дисциплиной. – Учиться ей предстояло три года.

– Вот как ты это называешь. Дисциплина… – Он улыбнулся при мысли о веселой, немного шумной толпе богатеньких детишек, которых видел на вечеринке. Все отправились в Стэнфорд. Все при деньгах, красиво одеты, у каждого – припаркованный у обочины тротуара новенький «Морган» или «Корвет». – А в Европу – это куда?

– В Вену или в Милан. Может быть, в Болонью или в Мюнхен. Я еще не решила, но в какой-нибудь маленький город.

– Так-так.

– Ой, перестань! – Ей невыносимо хотелось поцеловать его. Она улыбнулась в темноту. Сидит, можно сказать, в объятиях Тома Харпера. Бо́льшая часть женщин слюной бы изошла при одной мысли о таком. А они сидят и болтают, как дети, обо всем подряд, и его рука лежит у нее на плече. Ее родители ничуть не обрадовались бы. При этой мысли она с трудом сдержала смех.

– Расскажи мне о своих предках. – Он словно читал ее мысли. – Какие они?

– Скучные. Но милые. Я у них – единственный ребенок, к тому же поздний. Они возлагают на меня большие надежды.

– Ты их оправдываешь?

– Всегда старалась. Но вообще – зря я это делала. Теперь они привыкли, другого и не ждут. Вот почему мне хочется съехать от них на пару лет. Может быть, после учебы поеду за границу, а то и следующим летом.

– На папины деньги, конечно, – сказал он с таким превосходством, что Кейт одарила его рассерженным взглядом зеленых глаз.

– Ничего подобного! Я сама зарабатываю и буду в состоянии оплатить поездку. Если, конечно, найду здесь работу.

– Ну прости, принцесса. Я просто подумал… я же не знал, а все твои приятели с виду очень обеспеченные. Я немало таких видел в Мичигане. Все они были из Гросс-Пойнта, Скоттсдейла или еще откуда-нибудь, все едино.

Кейт кивнула. Ей не хотелось с ним спорить. Она просто не хотела, чтобы ее причисляли к этим ребятам. Она все понимала и не возмущалась, когда ее ассоциировали с ними, но их образ жизни ей не нравился. Все достижимое уже достигнуто. Ни трудностей, ни тревог, ни борьбы. Они получили все сразу. Может быть, Кейт и не стала исключением, но, по крайней мере, она отдавала себе в этом отчет.

– И как же ты зарабатываешь? – Он снова смеялся над ней, и Кейт наконец рассердило такое отношение.

– Я модель.

– Вот как? Позируешь для журналов? – Его немало удивило это заявление. Конечно, внешность Кейт была самая подходящая, но он решил, что она вообще нигде не работает. И тут вдруг – модель. Неплохая подработка, есть чем гордиться. Он снова посмотрел на Кейт, и ее взгляд стал мягче.

– Много чем занимаюсь. Прошлым летом заключила контракт. Обычно меня просто зовут на модные показы в магазины вроде «I. Magnin», знаешь такой, в Саксе. Обидно приезжать в город только ради этого, но платят хорошо, и можно не зависеть от родителей. Порой бывает весело.

Он представил, как она идет по подиуму – тоненький молодой олененок в пятисотдолларовом платье. Или, может быть, она демонстрирует не такие вещи. Хотя на ней что угодно будет смотреться изумительно. Том мало что знал о моде, но тут угадал.

– Значит, вот чем ты хочешь заняться в Европе, когда закончишь колледж? Модельным бизнесом? – Он смотрел на нее с интересом, по-прежнему держа теплую руку у нее на плече. Кейт было с ним уютно.

– Только под угрозой голодной смерти. Я хочу совсем другого.

– Чего же?

Он притянул ее ближе. Он казался ей взрослым и в то же время ровесником. И впервые в жизни ей захотелось заняться любовью. Глупо, конечно. Она была невинна, она совсем его не знала, но он стал бы идеальным первым мужчиной. Такой чуткий, такой понимающий – иначе она и представить его не могла.

– Ну же, Кейт, что ты будешь делать в Европе?

Услышав дразнящие нотки в его голосе, она не смогла сдержать улыбку. Ей всегда хотелось старшего брата, который вот так бы с ней разговаривал.

– Не знаю. Может быть, в газете работать. Или в журнале. Стать репортером, скажем, в Париже или в Риме.

Рассказывая это, она вся светилась. Он взъерошил ей волосы.

– Слушай, детка, а чем тебе не угодил модельный бизнес? Можно хорошо устроиться и жить как королева. Зачем тебе все эти репортажи о пожарах и убийствах? А если уж работать в газете, так можно и здесь.

– У папы случится нервный срыв. – Она хихикнула.

– Как я его понимаю. – Он привлек ее к себе еще ближе, словно стараясь защитить от неведомого зла.

– Ну ты и зануда, Том Харпер. Я – классно пишу, и репортер из меня выйдет что надо.

– Ты классно пишешь? Кто тебе такое сказал?

– Я! И еще я когда-нибудь напишу книгу.

Черт, проболталась! Она замолчала и отвела взгляд.

– Ты всерьез это задумала, Кейт? – Его голос был нежен, как утренний туман, и она кивнула. – Значит, напишешь.

Он был с ней мягок, он не хотел рушить девичьи мечты.

– Я тоже когда-то хотел написать книгу, но оставил эту затею.

– А почему? – спросила она взволнованно, и Тому с трудом удалось сохранить серьезное выражение лица. Ему нравилась эмоциональность Кейт.

– Потому что из меня паршивый писатель. Может, ты за меня напишешь?

Они немного посидели в тишине, глядя на море, наслаждаясь легким ночным бризом. Он накинул ей на плечи парку, и они тесно прижались друг к другу – совсем одни на пустынном пляже. Прошла целая вечность, прежде чем Том нарушил тишину:

– А твои родители? Кем они хотят тебя видеть?

– После учебы?

Он кивнул.

– Хотят, чтобы я занималась чем-нибудь, по их мнению, интересным. В музее бы работала, в школе бы преподавала, в университете. А лучше всего – чтобы удачно вышла замуж. Тоска берет от всего этого! А ты чем займешься, когда в газетах перестанут писать о том, какой ты крутой футболист?

Она лежала на песке – совсем ребенок с виду, но взгляд ее глаз был по-женски заигрывающим, и это не укрылось от внимания Тома.

– Я уже сказал. Выйду в отставку, и будем вместе работать над книгой.

Она ничего не ответила. Они сидели в тишине и смотрели, как восходит солнце, а потом поехали назад, в Сан-Франциско.

– Может, позавтракаем вместе, прежде чем разойтись?

Они были в Пало-Альто, и английская спортивная машинка, которую Том взял в прокате для поездок по городу, уже подъезжала к улице Кейт.

– Мне, наверное, домой пора.

Если мама узнает, что Кейт где-то веселилась всю ночь, серьезный разговор обеспечен, но, может быть, подружки прикроют. Она же их прикрывала. Две из четырех уже потеряли невинность, а третья изо всех сил старалась с ней разделаться. Кейт было на все это наплевать – во всяком случае, до встречи с Томом.

– А как насчет завтра?

Кейт приуныла:

– Не могу. Завтра я пообещала родителям поужинать с ними, и мы уже взяли билеты на симфонию. Давай как-нибудь потом?

Черт. Черт. Черт. Потом он улетит, и они больше никогда не увидятся.

Ее лицо стало таким грустным, что Тому внезапно захотелось ее поцеловать. Не как ребенка – как женщину. Захотелось прижать ее к груди и услышать, как бьется ее сердце. Захотелось… но он силой воли отогнал нехорошие мысли. Она была слишком юной.

– Потом вряд ли получится, принцесса. Завтра у нас игра. Нужно пораньше лечь спать, до десяти. Но не переживай. Может, мы немножко пообщаемся перед отлетом. Хочешь проводить меня на самолет?

– Конечно!

Ну вот, уже не такое печальное личико.

– А на матч придешь?

Видимо, он заметил в ее взгляде что-то такое, потому что рассмеялся и сказал:

– Ах да. Скажи честно, ведь ты футбол терпеть не можешь?

– Ну что ты! – Но по ее смеху Том сразу все понял. – Почему сразу терпеть не могу?

– Во всяком случае, не очень любишь, верно? – Он совсем развеселился. Разве не чудо? Ребенок, студентка колледжа, девочка из благовоспитанной семьи. С ума сойти. Честное слово, с ума сойти.

– Да, вы правы, мистер Харпер. Я – не главная в мире футбольная фанатка. И что? Это так страшно?

Он посмотрел на нее сверху вниз и широко улыбнулся:

– Да нет, совсем ничего страшного. – На самом деле он даже обрадовался. Он до смерти устал от фанаток.

Тут они подъехали к дому Кейт, и большое приключение подошло к концу.

– Ладно, детка, я тебе позвоню.

Она хотела заставить его пообещать, несколько раз повторить, что он точно позвонит, отменить ради него ужин с родителями… но, черт возьми, ведь перед ней был сам Том Харпер. А она кто такая? Простая девчонка. Он никогда ей не позвонит. Напустив на себя безразличие, она кивнула ему на прощанье, улыбнулась и стала выбираться из машины, но не успела ступить на тротуар – Том Харпер крепко схватил ее за руку.

– Вот что, Кейт. Не выдумывай всякую чепуху. Я обещал тебе позвонить – я тебе позвоню.

Он и это понял. Он все понимал. Она снова улыбнулась, на этот раз с облегчением:

– Ладно, ладно. Я просто подумала…

Том отпустил руку Кейт и легонько погладил девушку по щеке.

– Я понял, о чем ты подумала, но ты не права.

– Честно? – Их глаза надолго встретились.

– Да. – Он произнес это короткое слово так мягко и нежно, как никто никогда с ней не говорил. – А теперь иди спать. Я позвоню чуть позже.

И он позвонил. Два раза утром и один – поздно вечером, когда она вернулась с семейного ужина. Он лежал в кровати, но не мог уснуть. Они решили встретиться на следующий день после игры. Но на этот раз все вышло иначе – в суете, в спешке. Команда Тома выиграла матч, он был взволнован, и Кейт тоже занервничала. Эта встреча была бесконечно далека от предрассветных бесед по душам в Кармеле. Здесь был обычный день из жизни Тома Харпера, переполненной событиями, и шумный бар аэропорта перед полетом в Даллас, на следующий матч. Футболисты из команды Тома проходили мимо и махали ему рукой, две женщины взяли у него автограф, бармен знай себе таращился на Тома и подмигивал, и все это прекрасно дополняли бесконечные взгляды и перешептывания: «Том Харпер здесь! Да вы что, правда? Да! Ну ничего себе, сам Том Харпер»!

Какие уж тут разговоры?

– Полетели в Даллас?

– Что? – Кейт была обескуражена. – Когда?

– Сейчас.

– Сейчас?

Он улыбнулся в ответ на это изумление:

– А что такого?

– Ты с ума сошел… мне надо… экзамены…

Он посмотрел в ее глаза – глаза испуганной маленькой девочки, и внезапно все понял. Поездка в Кармель – не самое страшное в жизни, Кейт ему доверилась, Кейт пошла на риск. Но путешествие в Даллас – это уже серьезно. Хорошо, он будет с ней мягок. Ведь это – особенная девушка.

– Расслабься, принцесса. Я пошутил. Но, может быть, после твоих экзаменов мы еще встретимся?

Он произнес эти слова очень тихо. По счастью, в этот момент никто не подошел к нему взять автограф или поздравить с победой. Он затаил дыхание. Кейт пристально посмотрела на него.

– Да, да, конечно. – Она вся дрожала, но это была приятная дрожь.

– Хорошо, еще обсудим. – Он не хотел на нее давить, навязываться. Все – полушуткой, не всерьез. Они постояли еще немного, и Кейт подумала: интересно, захочет ли Том ее поцеловать? И в ту же секунду, одарив ее ленивой нежной улыбкой, он наклонился к ней и чуть коснулся губами ее губ, а потом она обвила его руками, и поцелуй стал крепче. У Кейт замерло дыхание и закружилась голова, а потом все кончилось, Том ушел, и она осталась одна в толпе.

Он позвонил ей в тот же вечер. И дальше – каждый вечер, целый месяц. Он куда только ее ни приглашал, но всякий раз она то не могла, то не успевала, то был показ мод, то она собиралась куда-то с родителями, то… по правде сказать, она просто была не готова к «тому самому». Об этом она не говорила Тому, но он понял сам.

– Что ты хочешь мне сказать, принцесса? Что мы больше не увидимся?

– Ничего подобного, просто не могу сейчас, вот и все.

– Чушь собачья. Давай-ка тащи свою тощую маленькую задницу в Кливленд, не то я сам приеду. – Он смеялся, и она знала – бояться нечего. Том не причинит ей зла. Он – самый лучший, самый благородный. Ну, может быть, немного испорченный. Но он твердо стоял на своем – он ждет ее приезда. У него были на то причины. Пусть уедет подальше от родителей, однокурсников и рутины. Он подарит ей не просто ночь – медовый месяц.

– В Кливленд? В эти выходные? – Ее голос дрожал.

– Да, солнышко, в Кливленд. Уж прости, что не в Милан.

– Что ж ты!

Но все-таки она поехала. Кливленд оказался противным, а Том – просто воплощением мечты. Когда она прилетела, он уже ждал ее в аэропорту, и на его лице была написана самая счастливая улыбка, которую она только видела в своей жизни. Он стоял у входа и любовался ею, сжимая в руке алую розу на длинном стебле. Двоюродный брат кого-то из команды предоставил им домик – простой, без изысков, совсем как Том, который был таким ласковым с Кейт и взял ее так нежно, что ей захотелось повторить. Вот чего он добивался – он хотел, чтобы Кейт хотела его. Теперь она принадлежала только ему, и они оба это знали.

– Я люблю тебя, принцесса.

– И я тебя. – Она смущенно взглянула на него; длинные темные волосы мягкой волной падали ей на плечо. Так странно – с ним она была раскованной, ничуть не смущалась.

– Ты выйдешь за меня, Кейт?

– Шутишь? – Она широко распахнула глаза.

Они лежали в постели, обнаженные, и смотрели на умирающий огонь в камине. Было три часа утра, на следующий день Тому предстоял матч, но теперь в его жизни появилось кое-что поважнее матча.

– Нет, Кейт, я серьезно.

– Даже не знаю… – Но в ее глазах зажглось любопытство, и это было самое главное. – Я никогда ни о чем таком не думала, мне казалось, все это будет совсем не скоро. Мне всего восемнадцать, и потом… – она обвела его серьезным и в то же время озорным взглядом, – предки так разозлятся!

– Почему? Дело во мне или в том, что тебе еще рано?

Он знал ответ, но ждал, пока Кейт подберет нужные слова.

– Ладно, я все понял.

Он смеялся, но в глазах стояла обида, и Кейт поспешно обвила его руками.

– Я люблю тебя, Том. И если выйду за тебя, то потому что я тебя люблю, а не потому что ты такой крутой. Я люблю тебя за то, что ты Том Харпер, а не за все прочее. И плевать мне, кто что подумает. Но дело в другом… я никогда об этом не думала… хотела еще погулять на свободе.

– Чушь собачья, солнышко. Тоже мне, нашлась гуляка.

Оба знали – он прав. Ну разве не бред? Все мечтают выйти замуж за Тома Харпера, а тут он предлагает ей себя на блюдечке с голубой каемочкой. Она ощутила прилив гордости. Теперь она – женщина. Больше того, теперь она – женщина Тома Харпера.

– Сказать вам кое-что, сэр? Вы потрясающий.

– И вы потрясающая, мисс Кейтлин.

Она скорчила гримаску:

– Терпеть не могу это имя!

Но тут он поцеловал ее, и она забыла обо всем. А потом он вдруг выпрыгнул из постели и пошел в кухню за пивом. Она любовалась его широкими плечами, мощными бедрами, длинными ногами; обнаженный, он был само совершенство, он был самым красивым мужчиной на свете. Она внезапно зарделась от смущения, когда он повернулся посмотреть на нее, и отвела глаза, но румянец так и горел на щеках.

Он присел рядом с ней на кровать и поцеловал.

– Не бойся смотреть на меня, принцесса. Это прекрасно.

Она кивнула и отхлебнула пива.

– Ты такой красивый… – прошептала она чуть слышно, и он легонько погладил Кейт по плечу, любуясь при этом ее грудью.

– Не болтай чепухи! Лучше слушай, что я придумал. Если ты пока не хочешь замуж, может, мы просто поживем вместе?

Он был очень доволен этой идеей, и Кейт улыбнулась:

– Знаешь что? Ты изумителен. Ты будто даришь мне луну на голубой атласной ленточке.

– А ты хотела на красной бархатной?

Она покачала головой.

– Тогда в чем дело?

– Можно немножко повременить?

– Зачем? Кейт, нам несказанно повезло. Мы знаем друг друга лучше, чем любой из нас знает кого угодно. Мы целый месяц общались по телефону, делились самыми сокровенными планами, мечтами, надеждами. Мы знаем все, что нужно знать. Ты согласна?

Она снова кивнула; в глазах стояли слезы.

– А если все изменится? Вдруг…

Он понял, чем она обеспокоена:

– Родители будут против?

Она кивнула. Быстро он ее раскусил!

– Мы все уладим, принцесса. Не волнуйся. А если хочешь еще немного подрасти, я согласен один семестр подождать. Что скажешь?

Ожидание было чистой формальностью. Подумаешь, каких-то полгода до конца учебы, а потом лето. Он знал – все уже решено. И, если честно, она тоже это знала. Он нежно, медленно, ласково провел губами от ее губ к шее, поиграл с сосками языком, но, чувствуя, как Кейт извивается в его объятиях, подумал, что не нужно беспокоить ее третий раз за ночь. Он боялся причинить ей боль, поэтому с той же нежностью, с которой рассказывал обо всем, он ласкал языком ее бедра, пока не услышал тихий стон. Эта ночь навсегда стала ее самым приятным воспоминанием.

Улетая обратно в Сан-Франциско, Кейт плакала. Ей было невыносимо больно расставаться с Томом. Он был нужен ей, как воздух. Теперь она стала его женщиной. Вернувшись домой в Пало-Альто, она увидела букет роз – подарок Тома. Так о ней не заботились даже родители, всегда погруженные в свои дела, холодные, отчужденные. Том был совсем другим. Он звонил несколько раз в день, и они часами разговаривали. Казалось, он всегда был рядом. Спустя неделю после путешествия в Кливленд он прилетел к ней в Сан-Франциско; еще один его приятель предоставил им квартиру.

Том был внимателен и благоразумен. Он укрывал Кейт от внимания репортеров. К концу учебного года она точно знала, что останется с ним навсегда. За шесть недель они исколесили всю страну, и дальше так продолжаться просто не могло. Наконец учеба закончилась. Том как раз заключил контракт в Сан-Франциско, и все складывалось как нельзя лучше. Можно было снять там квартиру и сопровождать его на матчи в других городах. Они всегда будут вместе – Кейт знала это. Для нее не было ничего важнее Тома. Доучиться можно и потом, через год, через два, когда он уйдет из спорта – какая разница? Нет ничего страшного в том, чтобы сделать перерыв. Подумаешь, учеба!

Однако родители Кейт были иного мнения.

– Ты с ума сошла, Кейтлин? – Отец наконец перестал расхаживать взад-вперед по комнате, остановился у камина и смерил дочь взглядом, в котором читались злость и недоумение. – Бросишь колледж, и что дальше? Будешь жить с ним? Рожать незаконных детей? Хорошо еще, если от него же, а то футболисты все делают командой.

Глаза отца метали молнии; он уже не стеснялся в выражениях, и Кейт заметила, как напрягся Том.

– Папа, о чем ты говоришь? Никого рожать я пока не собираюсь. – Ее голос дрожал.

– Нет? Уверена? А что ты собираешься делать? Какую жалкую, убогую, никчемную жизнь ты хочешь прожить? На что ты нацелена? Сидеть в барах и смотреть по телевизору футбол, а по вторникам ходить в боулинг?

– Господи, папа, я всего лишь сказала, что люблю Тома и хочу сделать перерыв в учебе. Как ты можешь…

– Очень просто! Ты сама не ведаешь, что творишь, – презрительно сказал он. Мать, неподвижно сидевшая в кресле, всем своим видом выражала безмолвное согласие.

– Можно сказать пару слов, сэр? – Том впервые подал голос. Он пришел, только чтобы поддержать Кейт, потому что знал – ей предстоит непростой разговор с родителями, в который он не собирался вмешиваться. Но отец девушки перешел все границы, и больше того – был явно в восторге от своего поведения. Это читалось в его глазах. Том повернулся к нему, желая все спокойно обсудить. – Мне кажется, у вас сложилось неправильное представление о моем образе жизни. Да, конечно, я не юрист и не биржевой брокер; труд футболиста нельзя назвать интеллектуальным, но такова моя работа, отнимающая все силы и по-своему непростая. Футболисты – такие же люди, как все. Хорошие и плохие, умные и не очень. И потом, Кейт необязательно общаться с моей командой. Я веду очень тихую, спокойную жизнь, и вряд ли вы будете против…

– Я против вашего присутствия в жизни моей дочери, мистер Харпер, – зло оборвал Тома отец Кейт. – Это очевидно. А что касается тебя, Кейтлин, если ты посмеешь так с нами поступить, связаться с этим человеком, бросить учебу, то все с тобой ясно, и я больше не хочу видеть тебя в моем доме. Можешь собирать свои вещи и отправляться, куда считаешь нужным. Я не буду больше иметь с тобой никаких дел и матери запрещаю.

Кейт подняла на него полные слез глаза. В них плескались боль и гнев.

– Ты поняла?

Она отвела взгляд.

– Может, еще раз подумаешь?

– Нет, я все решила. – Кейт наконец собралась с духом. – Вы поступаете неправильно и очень… очень подло. – Она с трудом подавила всхлип.

– Вот как? Если ты думаешь, что я восемнадцать лет только и ждал этой минуты, только и мечтал выгнать из дома родную дочь, единственного ребенка, ты сильно ошибаешься. Мы с матерью все для тебя делали. Мы хотели сделать тебя счастливой, учили тебя всему, что знали и умели, не жалели ни сил, ни средств, а ты так с нами поступила. Значит, восемнадцать лет мы не знали, с кем живем, значит, мы воспитали предательницу. Все равно что вырастили не свою дочь, а чью-то чужую.

Том слушал, и его ужас все возрастал, но внезапно он понял – они правы. Теперь она им чужая. Теперь она – только его. И он будет еще больше любить ее и еще трепетнее о ней заботиться. Какие же они уроды!

– Ты больше нам не дочь, Кейтлин. Наша дочь никогда бы так не поступила.

Последние слова отец произнес с нарочитой торжественностью, и из сжатого горла Кейт вырвался нервный, истерический смех:

– А как я поступила? Бросила колледж? Ты знаешь, сколько студентов бросают его из года в год?

– Не прикидывайся, мы оба понимаем, в чем дело. – Он свирепо взглянул на Тома. – Ты сама испачкалась в этой грязи, ты осознанно продолжаешь туда лезть, и не имеет уже никакого значения, бросила ты колледж или нет. Колледж – только часть целого. Речь о твоем отношении к жизни, твоих целях, твоих амбициях. Ты совершила из ряда вон выходящий поступок, Кейтлин, и больше нас ничто не связывает. Я закончил. Теперь, – он перевел взгляд с дочери на жену, – собирай свои вещи, и побыстрее. Мать и так устала.

По виду матери трудно было сказать, устала она или в ужасе от всего происходящего; она так и сидела в кресле, безразлично глядя на дочь. Ее тусклые глаза ничего не выражали. Том решил, что она в ступоре. Наконец она поднялась и все с тем же безучастным видом открыла дверь комнаты, до этого плотно запертую, чтобы служанка не смогла подслушать разговор. Стоя в дверном проеме, она повернулась и посмотрела на Кейт, которая тяжело и медленно поднималась со стула.

– Я подожду, пока ты будешь собираться, Кейт. Мне нужно видеть, что ты с собой возьмешь.

– Зачем? Ты боишься, что я заберу серебро? – Кейт ошеломленно взглянула на мать.

– Это у тебя не выйдет, оно закрыто. – Она выскользнула из комнаты, Кейт двинулась было следом, но внезапно остановилась и посмотрела на Тома, затем на отца, на лице которого было написано глубокое отвращение.

– Забудьте об этом.

– О чем забыть? – Отец, казалось, только теперь осознал потерю.

– Ничего мне от вас не надо. Я ухожу. Можете забрать все мои вещи.

– Как мило с твоей стороны.

И, не говоря ни слова, Кейт вышла из комнаты. Мать ждала в зале, сурово и плотно сжав губы.

– Собралась?

– Я ничего не взяла, мама. У меня все есть.

Больше никто не произнес ни звука, пока в дверях Кейт не повернулась к родителям и, посмотрев на них в последний раз, не сказала одно-единственное слово:

– Прощайте.

И тут же ринулась к Тому, который крепко и нежно обнял ее за плечи. Ему хотелось сейчас только одного – вернуться, убить ее отца и потрясти мать из стороны в сторону, пока зубы не застучат. Господи, да что же это за люди такие? Из чего они сделаны? Как можно так обращаться с единственным ребенком? Он вспомнил свою мать, чуткую и любящую, и к горлу подступили слезы, но Том сдержал их, вспомнив, через что сейчас прошла Кейт. Он прижал ее к себе и, пока они шли к его машине, всю дорогу сжимал в объятиях, сильно-сильно, чтобы его руки, сердце и тепло тела сказали ей то, что бессильны были выразить слова. Больше он не позволит ей пережить подобный ужас.

– Все хорошо, малышка. Все в порядке, красавица моя, и я тебя люблю…

Но она не плакала, нет. Только чуть дрожала в его руках, и когда подняла на него глаза, то взгляд их был слишком серьезен; однако она выдавила из себя улыбку:

– Прости, что тебе пришлось такое увидеть, Том.

– Прости, что тебе пришлось такое пережить.

Она едва заметно кивнула и выскользнула из его объятий. Он открыл ей дверцу машины и сам забрался следом.

– Ну что ж, – сказала она тихо, когда он сел рядом с ней. – Вот мы и остались одни. Отец сказал, что больше знать меня не хочет. Что я предательница. – Она глубоко вздохнула. Кого она предала, полюбив Тома, бросив колледж? Учеба в Стэнфорде – одна из семейных традиций. А еще – брак по расчету. Случки – брезгливо сказал отец, узнав о ее отношениях с «ничтожеством», сыном шахтера. Она забыла, кто она такая, кто ее родители, бабушки и дедушки… забыла, как нужно жить, какие выбирать колледжи, клубы, мужей и жен. Ее мать – президент юношеской лиги, отец – глава юридической фирмы. Но Кейт выбрала Тома и, потрясенная, сидит рядом с ним. Он обеспокоенно посмотрел на нее.

– Он еще передумает. – Том погладил ее руку и завел машину.

– Может быть. А может быть, и нет.

Он поцеловал ее со всей нежностью, на какую был способен, и взъерошил ей волосы.

– Поехали домой, малышка.

В ту неделю их домом стала квартира футболиста из новой команды Тома. Но совсем скоро Кейт ожидал сюрприз. Всю неделю Том был занят и наконец нашел квартиру. Прекрасный домик в викторианском стиле стоял на холме, откуда открывался вид на залив. Том подвел Кейт к двери, вложил ей в руку ключи, а потом поднял ее на руки и донес до третьего этажа, до порога их новой квартиры. Кейт смеялась и визжала. Это напоминало игру в дочки-матери, только все было по-настоящему, а значит, еще лучше.

Он был с ней бесконечно добр и мягок, особенно когда оба осознали, что Кейт больше не сможет общаться с родителями. Том не понимал, как такое возможно. Семья для него означала любовь, нерушимую связь с близкими людьми, которые никогда не оставят, как бы сильно ни сердились. Но Кейт понимала, в чем дело. Ее родители считали, что дочь обязана стать такой же, как они. Влюбившись в человека не их круга, она совершила непростительную ошибку, она посмела стать другой – нарушить правила, уничтожить семейные ценности. Она их ранила – они ранили ее в ответ. Они всегда будут злиться и оправдывать свой поступок, пока у них не хватит мужества признаться самим себе, как больно им жить без дочери. Но даже когда это случится, мать все обсудит с подружками по бриджу, а отец – с деловыми партнерами, и те быстро переубедят их, объяснив, что они правильно поступили и что другого выхода не было. Кейт все знала. Отныне Том стал для нее всем – отцом, матерью, другом, братом, – и в его руках она расцвела.

Она разъезжала с ним по всей стране, участвовала в модных показах, писала стихи, вела хозяйство, иногда общалась со старыми друзьями – правда, все реже и реже – и с командой Тома, многие футболисты из которой начали ей нравиться. Но бо́льшую часть времени Кейт и Том проводили наедине, и он стал центром ее вселенной. Через год после переезда на новую квартиру они поженились. Ничто не могло омрачить радостного события, хотя были два неприятных эпизода. Во-первых, родители Кейт отказались прийти на свадьбу – впрочем, никто не удивился. А во-вторых, Том, сидя в баре, сильно вспылил и побил кого-то. Для него настали тяжелые времена. Команда Сан-Франциско была не то что прежняя команда Тома, да к тому же в ней он оказался чуть ли не самым старым. По большому счету, ничего страшного в том баре не произошло, но газеты раздули отвратительный скандал. Кейт посчитала все это глупостью, Том посмеялся – в конце концов, свадьба была важнее.

Свидетелем стал приятель Тома по команде, подружкой невесты – девушка, с которой Кейт делила комнату в Стэнфорде. Скромная свадьба состоялась в здании городского совета, и статья о ней тут же появилась в «Спортс Иллюстрейтид». Теперь Кейт принадлежала Тому всецело и навсегда. Она была невозможно хороша в свадебном платье – пышном, из белой органзы, с изящной вышивкой, глубоким вырезом и огромными винтажными буфами на плечах. Это был подарок Фелисии, которая пришла в восторг от свадьбы юной, похожей на олененка модели и прославленного футболиста. Она подобрала для Кейт лучшее платье из весенней коллекции.

Невеста казалась совсем ребенком; ее длинные волосы были уложены в сложную прическу в викторианском стиле и украшены ландышами. Она держала в руке букетик тех же душистых белых цветов. Когда они с Томом обменялись широкими золотыми кольцами и были объявлены мужем и женой, в их глазах стояли слезы.

Медовый месяц новобрачные провели в Европе, путешествуя по любимым местам Кейт. Том впервые был за границей, и оба приобрели ценный опыт. Он увидел много нового, а она повзрослела.

Первый год после свадьбы они провели в идиллии. Кейт всюду следовала за Томом, все повторяла за ним, а в свободное время писала стихи и вела дневник. Ей не нравилось только одно – финансовая зависимость от Тома. Благодаря Фелисии она могла себе позволить участвовать во всех модных показах, но из-за разъездов, связанных с работой Тома, у нее никак не получалось на них присутствовать. Маленького дохода от вклада, открытого бабушкой на имя Кейт, едва хватало на карманные расходы, и невозможно было ответить на щедрые подарки Тома. На первую годовщину свадьбы она сообщила ему о принятом решении – перестать сопровождать его в поездках и участвовать во всех модных показах. Ей казалось, так будет правильно, но он был иного мнения. Ему было и без того трудно общаться с командой, но еще труднее было расстаться с женой. Ему нужна была Кейт. Однако Кейт считала, ему нужна жена, способная зарабатывать. Она была непреклонна, и он сдался. А три месяца спустя сломал ногу во время матча.

– Ну, принцесса, вот и конец игре. – Дома он шутил с ней, но оба понимали – возможно, это конец карьеры. Тому было уже за тридцать – старость для футболиста. Перелом оказался сложный, нога – в очень плохом состоянии. К тому же Том устал от игры – во всяком случае, если верить его словам. Он хотел другого будущего – упорядоченной жизни, детей. Перейдя в команду Сан-Франциско, он лишился уверенности в себе; непонятно, что послужило тому причиной – дух команды или постоянные подколки тренера, который прозвал его «стариканом». Такое обращение приводило Тома в бешенство, но он терпел и втайне всей душой ненавидел тренера.

Вдобавок ему не нравилось так надолго оставлять Кейт одну. Молодой жене было всего двадцать, и ей хотелось проводить с мужем гораздо больше времени, чем позволяли обстоятельства. Теперь у нее появилась эта возможность, ведь Том никуда не ездил из-за ноги. То есть он думал, что у нее появилась эта возможность. Не тут-то было. Кейт перестала появляться дома, с головой уйдя в модные показы. К тому же она дважды в неделю уезжала в Штаты, на литературные курсы для женщин.

– В следующем семестре такая классная прог-рамма!

– Здорово.

Рассказывая об этих курсах, она радовалась, как ребенок. А он чувствовал себя под стать своему прозвищу. Старикан. Скучный, нервный, одинокий старый человек. Он не годился для игры, не годился для Кейт. Ему начало казаться, будто он вообще ни на что не годится. Не прошло и месяца, как он снова подрался в баре и был доставлен в полицейский участок. История тут же попала в газеты. Том постоянно говорил об этом, ему начали сниться кошмары. Что ему грозит? Но все обошлось, обвинения были сняты, и Том отправил пострадавшему чек на крупную сумму. Нога лучше не стала, а Кейт все пропадала на модных показах. Ничего не изменилось. Месяц спустя, все в том же баре он сломал другому парню челюсть. На этот раз приговор был суровым, и пришлось заплатить колоссальный штраф. Тренер команды молчал, и его молчание было угрожающим.

– Может, тебе бросить футбол и заняться боксом, солнышко? – предложила Кейт, еще считавшая выходки Тома забавными.

– Знаешь что, детка, может, тебе все это и весело, а вот мне ни хрена не весело. Я двинусь раньше, чем дождусь, пока пройдет эта нога, черт бы ее побрал!

И тут до Кейт наконец дошло. Да он же в отчаянии! И, возможно, причиной тому не только нога. На следующий день она вернулась домой с подарком. В конце концов, ради этого она и участвовала во всех модных показах. Она купила два билета в Париж.

Путешествие вышло что надо. Две недели они провели в Париже, неделю – в Каннах, пять дней – в Дакаре, а выходные – в Лондоне. Том баловал ее, как только мог, а она ужасно гордилась, что сама оплатила поездку. Они вернулись домой отдохнувшими, и нога Тома наконец прошла. Жизнь стала даже лучше, чем раньше, – больше никаких драк, только работа в команде. Кейт исполнился двадцать один год, и на день рождения Том подарил ей машину. «Мерседес».

На вторую годовщину свадьбы Том повез Кейт в Гонолулу – и снова очутился в участке. Последствиями драки в баре отеля «Кахала Хилтон» стали две статьи – одна в «Тайм», просто отвратительная; другая – в «Ньюсвик», еще хуже. И в придачу – репортажи во всех газетах страны. Джекпот, ничего не скажешь. Только «Тайм» рассказал Кейт, что стало причиной драки. Там же было высказано предположение, что контракт с Томом собираются прервать. Ему исполнилось три-дцать два. Он десять лет был профессиональным футболистом.

– Почему ты не сказал мне? – обиженно спросила она. – Это все из-за драк?

Он покачал головой и отвел взгляд; в уголках его рта появились складки.

– Нет. У этого паршивца, тренера, есть пунктик насчет возраста. Он просто зациклен на нем. Драки – это ерунда. Все дерутся. Расмуссен чаще раздает пинки прохожим, чем соперникам. Джонас в том году чуть не помер от передоза. Гилберт – педик. Это все можно простить. Но только не возраст. Я слишком стар, Кейт. Мне тридцать два, и я не знаю, что делать, когда с футболом будет покончено. Это все, что я могу сказать. – В его голосе были слезы, как и в глазах Кейт.

– Почему бы тебе просто не перейти в другую команду?

Он наконец посмотрел на нее, и взгляд его был мрачен:

– Потому что я слишком стар, Кейт. Все, приехали. Конечная остановка. Все знают об этом, вот и издеваются. Понимают, что бьют по больному.

– Ну, так уйди красиво. В мире столько занятий! Можешь стать спортивным комментатором, директором, тренером…

Он лишь покачал головой:

– Я искал. Все отказывают.

– Ну и ладно. Еще что-нибудь придумаешь. Тебе сейчас не так уж нужна работа. Можем вместе пойти учиться. – Она старалась сохранить жизнелюбие, хотела видеть Тома счастливым, готова была поделиться с ним своей юностью, но он лишь печально улыбался в ответ.

– Детка, я тебя так люблю… – Он заключил ее в объятия. Может быть, все это было неважно. Может быть, самое важное у них было. Поддержка Кейт помогла, но ненадолго – он продержался чуть больше года. После того как они отпраздновали третью годовщину, дела пошли еще хуже. Контракт Тома был под вопросом, и он опять начал драться. На этот раз он уложил сразу двоих, провел два месяца в тюрьме и заплатил штраф в тысячу долларов. Еще пять тысяч с него потребовала команда. Тому предъявили иск по несправедливому обвинению. Он проиграл. Его временно отстранили от участия в команде. У Кейт случился выкидыш. Она даже не знала, что беременна. Том чуть с ума не сошел. В больнице он плакал больше, чем она. Ему казалось, он убил ребенка. Все произошедшее выбило Кейт из колеи. Тома отстранили на год, и она уже знала, что случится дальше – драки, штрафы и тюрьма. Но Том был так добр к ней, так нежен, так мягок. Он был мужчиной ее мечты. При этом от будущего она ждала только неприятностей.

– Может, проведем этот год в Европе?

Он лишь безразлично пожал плечами в ответ на предложение Кейт. Целыми днями он тосковал, думая о ребенке, которого они потеряли. Но еще больше пугали мысли о карьере. Когда закончится срок, он больше не вернется в игру. Он слишком стар, чтобы восстанавливать репутацию.

– Ну, тогда мы откроем бизнес!

Кейт была так чертовски молода, и ее оптимизм лишь усиливал его депрессию. Она не знала, каким сильным был ужас Тома оказаться на обочине жизни, стать трактористом или шахтером, как отец. Он не сумел грамотно вложить деньги, чтобы потом получать прибыль. Что он будет делать, черт побери? Рекламировать нижнее белье? Участвовать в модных показах на пару с Кейт? Или усадит ее писать мемуары великого футболиста? Или повесится? Только любовь к жене удерживала его от последнего. Хуже всего было то, что он хотел лишь играть в футбол, а больше ничего не хотел. О карьере тренера нечего было и думать. Бесконечными драками он подорвал свою репутацию.

Они отправились на неделю в Европу. Тому там совсем не понравилось. Тогда они поехали в Мехико. То же самое. Они вернулись домой, но и дома ему все было отвратительно. И больше всего ему был отвратителен он сам. Он пил и дрался, и репортеры следили за каждым его шагом. Но что ему было терять? Его уже отстранили от игры, и никто не станет восстанавливать с ним контракт. Он знал наверняка только одно – что хочет сына, и у его сына будет все.

Незадолго до Рождества выяснилось, что Кейт снова беременна. На этот раз оба вели себя осторожно. Кейт перестала участвовать в показах, а Том – пить и драться. Они сидели дома, окружая друг друга заботой и нежностью. Лишь иногда Кейт раздражалась или плакала, но никто не воспринимал всерьез такие вспышки, свойственные беременным, – Тома они только забавляли. Он даже перестал заморачиваться по поводу отстранения. Черт с ним. Переждет, а потом заставит их продлить контракт. Упросит, умолит. Все, что ему нужно, – лишь один победоносный год. Он заработает достаточно денег, чтобы обеспечить сына. Весь год он ради малыша будет играть как можно лучше. А Кейт он подарил норковую шубу на Рождество.

– Том, ты спятил! Куда я в ней пойду? – Она нацепила шубу поверх ночной рубашки и, широко улыбаясь, модельной походкой прошлась по комнате. Великолепный подарок! Но вдруг Том что-то скрывает от нее? Вдруг она чего-то не знает?

– Пойдешь в родильный дом, за сыном!

Еще он купил антикварную колыбель, английскую коляску за четыреста долларов, а для Кейт – кольцо с сапфиром. Он сошел с ума от любви к ней, и она любила его так же сильно. Но в глубине души она чего-то боялась. Рождество они встретили в Сан-Франциско, вдвоем, и Том строил планы о покупке дома. Небольшого, уютного дома в хорошем районе, чтобы растить малыша. Кейт была согласна с мужем, но не уверена, смогут ли они позволить себе дом. Близился Новый год, и она придумала провести его в Кармеле. Такое понравится им обоим.

– На Новый год? Чего ради, солнышко? Туман, холод. Ну, хочешь ты пиццу – пожалуйста. Маисовые лепешки – ладно. Клубнику – еще куда ни шло. Но ехать в декабре в Кармель? – Он улыбнулся и погладил животик, пока совсем плоский. Но скоро… скоро… от этой мысли ему стало тепло. Малыш… сынишка.

– Я хочу в Кармель, потому что там прошло наше первое свидание. Можно, можно? – Она была похожа на маленькую девочку, хотя ей вот-вот исполнялось двадцать три, и пять из них она была знакома с Томом. И, конечно, он не смог ей отказать.

– Если дама хочет в Кармель – пусть будет Кармель!

И они отправились в Кармель. Сняли лучший номер в лучшем отеле, и в эти три дня все было прекрасным – даже погода. Единственное, что тревожило Кейт, – постоянные траты. Том скупал на своем пути все, что считал необходимым для Кейт и малыша, и невозможно было пропустить ни один магазин. Но потом они вернулись в номер, выпили шампанского, и тревоги улеглись.

– Я уже говорила, как сильно люблю вас, мистер Харпер?

– С удовольствием послушаю еще раз, моя принцесса, моя Кейт. – Том заключил ее в объятия и притянул к себе. – Прости, что тебе пришлось все это пережить. Обещаю взяться за ум. Поверь мне, со всем этим дерьмом покончено.

– Значит, ты счастлив? – В его объятиях она была такой спокойной, такой прекрасной, как никогда.

– Я в жизни не был так счастлив. – И по нему видно было, что он не врет.

– Может, тогда пора уйти?

– Что ты имеешь в виду? – изумился Том.

– Я имею в виду футбол, милый. Может, ты заберешь деньги и сбежишь из команды? Больше не будет никаких скандалов, никаких заморочек, и никто не обзовет тебя стариканом. В нашем мире будем только мы и малыш.

– И голодная смерть.

– Ну что ты, солнышко! Мы бесконечно далеки от нее, – заверила Кейт, но в глубине души испугалась. Если все так плохо, к чему тогда норковая шуба, кольцо?

– Но все так непрочно! Мы не свили наше гнездышко, не сможем как следует обеспечить малыша даже на первые пять-десять лет. Однако еще один год успешных матчей все изменит.

– Можем выгодно вложить мои деньги за показы.

– Это твои деньги, – холодно ответил он. – Ты их хотела, ты их заработала. Я смогу заботиться о тебе и ребенке. И все на этом. Больше не обсуждается.

– Как скажешь.

Черты его лица стали мягче. Том и Кейт любили друг друга в вечернем полумраке, и ей вспомнился первый «медовый месяц» в Кливленде. Но на этот раз Том первым уснул в объятиях Кейт, и она смотрела на него – смотрела часами, размышляя, надеясь, что в этом году все сложится иначе, что команда войдет в положение Тома и никто не станет на него давить. Больше она ничего не хотела. Девочка становилась совсем взрослой.

На следующий день после того, как они вернулись в Сан-Франциско, в газетах появилась статья, где черным по белому было написано – с Томом Харпером покончено. Во всех серьезных газетах так и было написано – с ним покончено. Прочитав это, он чуть с ума не сошел. Ему сразу стало понятно, кто нанес этот удар… команда… команда… он – старикан… Не сказав ни слова Кейт, он хлопнул дверью и ушел из дома. Она увидела его только в шесть вечера. В новостях.

Он заявился домой к владельцу команды и угрожал убить его, потом подрался с тренером, который по стечению обстоятельств там оказался. И тот, и другой сообщили, что Том был пьян и вышел из-под контроля; по словам владельца команды, он вел себя как сумасшедший и нес какую-то чушь – якобы они сломали жизнь его сыну. Ведущий новостей тактично объяснил зрителям, что у Тома нет никакого сына; не нужно было объяснений, чтобы понять – Том двинулся рассудком. Сердце Кейт забилось где-то в горле. Ведущий продолжил рассказ – «мужчины вдвоем пытались усмирить Тома, но тот метался из стороны в сторону и разражался гневными тирадами. Внезапно он выхватил из кармана пистолет, наставил его на владельца команды, затем развернулся в сторону тренера и выстрелил. По счастью, он промахнулся, но раньше, чем кто-либо успел пошевелиться, он направил оружие на себя, неточно прицелился, выстрелил дважды и на этот раз попал. Тренер и владелец команды невредимы, Харпера увезли в больницу в тяжелом состоянии».

Ведущий замолчал и печально посмотрел с экрана на зрителей, потом мрачно добавил: «Трагедия для американского футбола».

На долю секунды Кейт показалось, что, если она сейчас переведет часы назад, ничего страшного не случится; или переключит канал и услышит, что все это неправда. Такого просто не может быть. Только не Том… пожалуйста, не Том… пожалуйста… она тихо застонала и тупо оглядела комнату, не зная, что теперь делать. По телевизору не сказали, в какой больнице Том. Как быть? Звонить в полицию? Членам команды? На телевидение? Почему ей никто не позвонил? Она вспомнила, что сама виновата – отключила телефон, желая пару часов вздремнуть. О, господи… что, если… что, если он уже мертв? Рыдая, она выключила телевизор и метнулась к телефону. Фелисия… Фелисия все знает… она поможет… Не раздумывая, она набрала рабочий номер Фелисии. Та была еще в магазине.

Услышав новости, Фелисия пришла в ужас и велела Кейт не предпринимать никаких действий. Пока помощница вызывала такси, Фелисия позвонила в полицию и все разузнала. Тома отвезли в городскую больницу Сан-Франциско. Он был в критическом состоянии, но главное – он был жив. Фелисия пулей метнулась на помощь, недоумевая, почему Кейт позвонила именно ей. У нее ведь должен быть кто-то еще? Мама, близкая подруга? Они с Кейт неплохо ладили, но общались не так уж много, и в основном по работе. Все свободное время Кейт проводила с Томом. Он был смыслом ее жизни, человек, умирающий сейчас в городской больнице.

Фелисия вошла в квартиру Кейт, оставив такси ждать у входа. Бедняжка кое-как оделась.

– Надевай туфли, и пойдем.

– Туфли? – На Кейт было жалко смотреть. – Туфли… – Ее глаза снова наполнились слезами, цвет лица стал серо-зеленым.

Фелисия достала из шкафа черные балетки.

– Держи.

Кейт обулась и вышла, не взяв ни пальто, ни сумки. Фелисии пришлось накинуть ей на плечи свое пальто. Сумка Кейт была не нужна – ведь, кроме больницы, она никуда не собиралась. Да и могла ли она покинуть Тома? Четыре дня Фелисия провела в больнице вместе с Кейт. Том не выходил из комы, и прогнозы были самые плохие, но все-таки он был жив. Последствия выстрела в любом случае будут серьезны – Том больше не сможет ходить, и невозможно сказать, что станет с его рассудком.

Фелисия ушла на работу, и, оставшись одна, Кейт совсем обезумела – металась, как заводная, от кровати Тома в коридор и обратно. За дверью палаты она могла дать волю слезам. Фелисия старалась изо всех сил, но заставить Кейт покинуть больницу было невозможно – она оплакивала Тома. Она сидела на кровати, смотрела в пустоту, плакала, курила, и врачи не могли дать ей успокоительное – оно повредило бы ребенку. Удивительно, как она вообще его не потеряла.

Газеты на чем свет стоит ругали Тома. Кейт на чем свет стоит ругала себя. Как она не усмотрела? Как не заподозрила неладного? Почему не попыталась помочь? Почему не восприняла всерьез его депрессию? Она одна во всем виновата. Больше винить некого. Причиняя себе невыносимую боль, она воскрешала в памяти день за днем. Футбол стал всей его жизнью, футбол и убил его. Мысли о том, что он чуть не стал причиной смерти двух ни в чем не повинных людей, ужасали, и Кейт не верила, чтобы он мог сделать нечто подобное. Только не Том. Но то, что он сделал, было еще хуже. Он погубил сам себя. Добряк Том, озверевший от мрачных мыслей, мечтавший лишь доиграть последний год, лишь обеспечить своего сына. Кейт старалась не думать о ребенке – только о Томе. Она мерила шагами комнату, плакала и уворачивалась от осаждавших ее репортеров. Этот кошмар продлился семь недель. Наконец Том пришел в сознание.

Слабый, сломленный, измученный, он понемногу выздоравливал. Стало ясно – он будет жить, вернее, жить будет то, во что он превратился. Ходить он уже никогда не сможет – только двигаться. А еще говорить. И думать. Но его сознание стало сознанием ребенка. Долгие дни в коме перенесли его в детство, средоточие нежности и любви. Он снова стал маленьким мальчиком, он не помнил выстрела, но узнал Кейт и расплакался в ее объятиях; сдавленные, беззвучные рыдания сотрясали все ее худенькое тельце. Он помнил, что она была ему близка, но не помнил, как. Иногда он принимал ее за мать, иногда за подругу. Он называл ее Кэти. Вот кто она теперь. Кэти. Больше не принцесса.

– Ты не уйдешь от меня?

Убитая горем, она покачала головой:

– Нет, Том.

– Никогда?

– Никогда. Я очень люблю тебя и никогда не оставлю.

Ее глаза вновь наполнились слезами, и силой воли она заставила себя думать о каких-то незначительных вещах. Нельзя думать о Томе, говоря эти слова – ее сердце не выдержит. Нельзя плакать. Нельзя, чтобы плакал Том.

– Я тоже тебя люблю. Ты хорошая. – Сияющие, наивные глаза семилетнего мальчишки смотрели на нее с небритого, бледного лица взрослого мужчины, усталого и безнадежно больного.

Прошло еще несколько недель, и он окончательно поправился, но это был уже не Том. Словно он куда-то ушел, оставив взамен себя маленького мальчика, выглядевшего в точности как он. Стало ясно – так будет всегда. Судебных разбирательств не последовало – все обвинения были сняты. Обвинять было некого, потому что больше не было Тома Харпера.

Три месяца спустя после того, что Кейт и Фелисия называли несчастьем, Тома перевели в санаторий в Кармеле. Фотографы осаждали машину «Скорой помощи», на которой его туда отвезли. Том все хотел помахать им рукой, и Кейт с большим трудом удерживала его от этого, всячески отвлекая; наконец он затих, вцепившись в ее руку. Она уже настолько привыкла к вниманию папарацци, что начала узнавать лица. Три месяца они мучили ее, выпытывая подробности, ослепляя вспышками фотокамер, забираясь даже на крышу дома, чтобы сверху сделать снимок их с Томом квартиры. Кейт некому было защитить – у нее не осталось семьи, и журналисты узнали об этом. С немыслимой жестокостью они раздували историю за историей, в подробностях описывая, как из-за Тома родители отреклись от Кейт и для них она умерла. Бессонными ночами она рыдала в подушку и молила, чтобы ее оставили в покое, – но не тут-то было. Папарацци донимали ее до тех пор, пока Тома не перевели в санаторий. А потом, как по волшебству, о Томе и Кейт все мгновенно забыли. Будто их обоих не стало. Впрочем, здесь была доля правды – их не стало для светского общества. Наконец-то.

Вслед за Томом покинула Сан-Франциско и Кейт. Новый дом уже ждал ее приезда. Фелисия просмотрела кучу объявлений и нашла то, что нужно. Хозяин дома, получивший его в наследство от матери, жил где-то на востоке, но продавать дом не хотел, собираясь в нем встретить старость. Пока же он, спрятанный в горах на севере Санта-Барбары, стал пристанищем для Кейт. До санатория в Кармеле, куда перевели Тома, отсюда было три часа езды. Фелисия заявила, что после родов Кейт обязана вернуться в Сан-Франциско, но будущей маме нравился этот тихий уголок – леса, поля, сбегающий по холму маленький ручей. Здесь хорошо было залечивать раны. Здесь хорошо было бы поселиться с Томом… но об этом Кейт, подписывая договор об аренде, старалась не думать.

Спустя четыре месяца дом стал для Кейт родным. Она проснулась на рассвете – в животе толкался малыш, которому уже было тесно. Лежа неподвижно, слушая, как он шевелится, Кейт думала, что однажды придется рассказать ему обо всем. Сначала она хотела вернуть девичью фамилию, но потом отбросила эту мысль. Она – Кейт Харпер, ее семья – Том Харпер и больше никто. Ей не нужна фамилия отца, который уже не считает Кейт своей дочерью. И малыш, когда родится, тоже получит фамилию Харпер. Теперь Том не понимал, почему у Кейт большой живот, а может быть, просто не обращал внимания. Дети такими вещами не интересуются, пока их это никак не коснулось. Она продолжала навещать Тома, сначала очень часто, потом чуть реже – из-за беременности ей становилось все тяжелее, – но не меньше двух раз в неделю. Она всегда была рядом. И всегда будет рядом, как раньше он всегда был рядом с ней. Никаких других вариантов быть не могло. Так распорядилась судьба, и Кейт смирилась. Она отдавала отчет в своих словах. Она знала – Том останется таким на всю жизнь, сколько бы эта жизнь ни продлилась. Может быть, «достаточно долго», как сказал врач, но вряд ли по-настоящему долго. А может быть – всего год или два. Так или иначе, скоро он начнет стареть, и никто не сможет ничего с этим поделать. Но Кейт будет любить его и таким. Она всегда будет любить его. Ведь он по-прежнему остался Томом, и порой, замечая в его глазах отблеск былого света, Кейт надеялась, что… но попытки обмануть себя были тщетны. Теперь не он будет о ней заботиться, а наоборот. Она даже плакать себе больше не позволяла.

Пообщавшись с Фелисией по телефону, Кейт поднялась с постели, открыла окно, глубоко вдохнула свежий летний воздух и улыбнулась сама себе. В саду расцвели цветы. Нужно нарвать их и привезти букет Тому. Которого она очень любит. И будет любить всю жизнь. Что бы ни случилось.

Часы на ночном столике показали шесть двадцать пять. Если она хочет успеть в больницу до десяти, через полчаса надо уже выехать. Было страшно так водить. Было страшно так взрослеть – но пришлось. Кейт Харпер уже ничуть не походила на ту маленькую девочку, какой была совсем недавно. Малыш в животе заворочался. Она стянула с себя ночную рубашку и встала под душ. Предстоял долгий день.