Читать книгу Ход черных - Даниил Кучер - Страница 14

Джон рассказывал, Врач слушал. В это время с Врачом что-то происходило, но Джонатан не замечал этого. Не заметил, как они успели перейти на «ты». Не заметил, как в руках у собеседника появилась сигарета в мундштуке, и как его, Джона, монолог начал иссякать, превращаясь в неспешную беседу с опытным, чем-то похожим на отца человеком.

– Неудобно, конечно, что память возвращается еле-еле. Кусками… Но самое страшное – то, что я до сих пор Ее люблю! До сих пор в смятении! В жизни, блин, со мной такого не было, и быть не могло, но я ничего не могу с этим поделать. Чтобы я, да в петлю полез!? Да еще и из-за бабы! Воспоминания смешались в какую-то дикую кашу, до сих пор не могу четко вспомнить того, как вообще оказался в том месте. Кажется, ехал с каким-то очень странным дальнобойщиком и, по видимому, заснул в кабине. Видел жесткий кошмар, хотя почему-то знаю, что обычно сплю без сновидений. Зашел в это чертово кафе перекусить, и тут Она. Я как только ее увидел, сразу понял, что мне конец. Притом, я уверен, у меня в жизни с женщинами проблем не было совсем. Это даже описать не получается. Я пробовал всю дорогу – не выходит. Видел я телок с телом покруче, но не то, понимаешь? Это как хорошую порнуху смотришь – там красиво все, разврат, и вообще… А пытаешься сам такое замутить – и получается домашнее рыгалово без вкуса и запаха. И вроде все то же, и девки красивые, и сам спортсмен, а все равно не то…

Джон неожиданно понял, что уже несколько минут трясет руками, словно зажав в них невидимый хрустальный шар. Однако развести ладони не смог даже после этого. Владимир Александрович понимающе хмыкнул. Беседа шла как нужно, пациент выговаривался сам, без побуждений, даже направлять его пока не приходилось. Было, правда, что-то странное в этом человеке, вернее, в том, как он говорил. Произношение было безупречным, но лексикон не укладывался ни в один из шаблонов. Не говорят такие люди «я в смятении». Не выдают таких примеров. На первый взгляд – просто окультурившийся «браток», но вот то, как четко и правильно он выговаривает слова… Родной язык Джона – английский, это было понятно сразу. На этот очевидный вывод транспарантом указывал и псевдоним. Врач был уверен, что имя вымышленное, в его работе это было абсолютно нормально. Волновало другое – пациент действовал совершенно уверенно и реагировал крайне адекватно. Учитывая его анамнез, этого не должно было быть. Человек в его состоянии не идет к психиатру прямо из петли. Он идет домой. В отель, если не помнит где дом. К друзьям. В полицию, на крайний случай. Если он действительно не помнит о себе почти ничего. Этот же действовал логично и обдуманно, что никак не свидетельствовало о психическом расстройстве. И при всем этом, врач был уверен – Джонатан не врал!

– Отлично понимаю, поверь. И ты решил…

– Само собой, решил подсесть. Хотя не сразу. Опять же, знаешь, у меня глаз наметан. Если девушка сидит в ресторане одна – это всегда что-то значит. И это всегда видно по тому, как сидит. Может, ждет кого-то, тогда обычно – глаза в телефон, и поза такая, – Джонатан запнулся, подбирая слова, – замкнутая. Типа, она под защитой, но защита еще не пришла. Бывает – «в активном поиске». Тогда расположится в кресле, вся такая – красивая наружу. Косметичка, зеркальце – все дела. Прайс-лист на лицо. Вернее на лице. Я не про шлюх – там вообще сразу все ясно. Но, типа, сразу понятно на какой машине к ней нужно подъезжать. И на какой не нужно. А здесь – разрыв шаблона. Она как будто ждет, но только тебя, понимаешь? Причем, как будто всю жизнь. И ты, – Джон ткнул во врача пальцем и сразу смутился от своего жеста, – как будто ждал именно ее. И это за один взгляд, представляешь? Там сразу все – и удивление, и радость, и вызов – как будто с высот королевской башни!

Тянущая пустота в животе Владимира Александровича росла. Отражалась от темных зашторенных окон, потихоньку, подбиралась к горлу. Он совершенно четко понял, что лексический конфликт пациента – осознанный. Джон играл дурачка, причем играл профессионально, и не задумываясь. Но не врал.

– Я подсел. Меня сразу отшили – нормальный расклад. Если бы она этого не сделала, я бы сам ушел. Не интересуют меня девочки с низкой самооценкой. Проявил настойчивость, попробовал заинтриговать – не работает. Смеется надо мной. Хорошо, уже не гонит. А дальше – пошла вода, разговорились. И пиздец. Если бы я за ее столом хоть пригубил чего – решил бы, что отравила. Даже сам ход разговора с трудом могу вспомнить. Просто в какой-то момент она взяла и начала выворачивать меня наизнанку. Говорила о себе. О женщинах вообще. О нас, мужчинах, и о том, какие мы идиоты. Об эволюции. И слушая все это, я понимаю – она права, мать твою! Она все, что я в своих глазах значу, показала с другой стороны. Минут за двадцать. Пробовал спорить – смеется, и отвечает так, что понимаю – лучше бы молчал. А уйти не могу. Никак. И чем дальше она меня разрушает, тем сильнее я ее, суку такую, люблю! Представляешь? А под конец говорит, мол, пошел вон, холоп. Сжалься уже хоть сам над собой. Не унижай Вселенную. И все. Занавес. Я уже реально петлю примерял, когда стрельба началась. Тут, видимо, рефлексы вывели, ушел я оттуда. Грамотно ушел, да и повезло немного с машиной – открытая с ключами стояла. Еду оттуда, а сам – в трансе каком-то. И петля перед глазами. Попустило немного по дороге, но все равно понимаю, что дело дрянь. Черепушка течет. В машине мобила была от хозяина, сориентировался, сделал несколько звонков по контактам – так на тебя и вышел. Спасибо, кстати, что так поздно согласился принять. Что делать, отец? Я вроде идиотом себя ни когда не считал, нервы у меня – как струны от рояля…

С каждой следующей секундой Врач все сильнее убеждался, что перед ним – крайне опасный человек. Возникали неудобные вопросы вроде: «А откуда человек, потерявший память, и нашедший телефон психиатра в краденом мобильнике, знает о расценках, и о том, по карману ли ему все это?» Уверен, что денег хватит? Или не собирается платить вообще? Спокойно рассказывает незнакомому человеку о том, как угнал машину. А ведь в ходе терапии Врачу придется задавать и более серьезные вопросы. Как это иногда случалось, очки Владимира Александровича немного запотели, и он снял их, чтобы протереть специальной салфеткой. Но почему-то, вместо того, чтобы надеть обратно, руки психиатра аккуратно положили их в футляр, и сплелись вместе в совершенно не характерном для Врача жесте. Впрочем, в это мгновение перед пациентом сидел уже не Врач. Но Джонатан не мог этого видеть. Только тяжелые гардины и люстра молча свидетельствовали незаметным метаморфозам.

– …и я все время думал над ее словами. Ведь как не крути, но она права. Разве есть во всем мире хоть что-то прекраснее? Если женщина не воплощение совершенства, то, что же тогда?

– Женщина… – Губы Собеседника чуть улыбнулись. — А ты сам как думаешь, что такое женщина? Чем проняла тебя эта богиня? Биологическим превосходством над мужчинами? Тычинки – пестики? Мужчина, по предназначению – жертва, Она – Алтарь? — Сплетенные между собой пальцы Врача становились чуть тоньше и чуть длиннее. — Ты, друг, столкнулся с нередким, но крайне запущенным случаем психического заболевания, которое сейчас все больше и больше распространяется среди женщин. Его полное медицинское название и классификация тебе ничего не скажут, поэтому мы с тобой сейчас его подробно разберем, и ты сам все поймешь. У девочки – совсем тяжелая стадия, когда болезнь уже начинает приносить вред окружающим. Но, к сожалению, по закону поместить ее в стационар, где ей самое место – нельзя. Разве что кто-нибудь сжалится и вылечит в приватном порядке…

Если бы Джон мог сейчас смотреть на что-то, кроме пропасти в глазах Собеседника, то непременно изумился бы тому, что еще несколько мгновений назад это пожилое лицо обрамляла вполне солидная и ухоженная седая борода. Теперь же, между узкими бледноватыми губами и хищным подбородком располагалось только множество морщин, причудливо менявших свой рисунок с каждым словом хозяина. Менялась и обстановка в комнате, но внимание пациента находилось сейчас совсем в другом месте…

– Ну да вернемся к нашей теме – к женщинам. Вернее к образу, который построен этими чудными губками в твоей голове. Сейчас все повторится. Я буду говорить, а ты слушай – как тогда – с Ней… Итак, рассмотрим психологическую составляющую процесса размножения в современной среде. Как ты, конечно, понимаешь, ни один мужчина реально не наделает столько потомков, сколько он физически может. Так же как и женщина – мать тридцати детей в нашем обществе практически нонсенс. Двигатели процесса в данном случае следующие.

Мужчине – найти здоровую, красивую женщину. Заметь, ведь понятие красоты (я имею в виду нормальные, общепринятые в здоровых культурах критерии) не просто так существуют. Нам нравится полная грудь – это свидетельство готовности женщины выкормить ребенка. Ведь даже в наш просвещенный век лучше материнского молока для ребенка пока ничего не придумали. Широкие бедра – легкие роды. Отсутствие лишнего жира, и проявлений уродства говорят о здоровой генетике. И так далее. Красота. Естественная.

Потом – Доброта. Ведь опять-таки, мы инстинктивно хотим, чтобы нашими детьми занималась родная мать, а не чужая тетка-воспитатель. Кому нравится, когда мать жестока к ребенку? Никому. Да и нам самим доброе слово приятно. Чтобы домой с работы возвращаться хотелось. Чтобы обняли при встрече.

Ну, и наконец, приветствуется наличие элементарных навыков выживания в современном мире. Я имею в виду – чтоб не дура была. Хотя это уже факультативно. На любителя, я бы сказал. Вот, собственно, и все. Все остальное мужчина требует от себя.

Так вот, возвращаясь к жестокой биологии, получается, что принципиальной разницы в процессе размножения между женскими особями НЕТ. Если отбросить явные отклонения, то ТТХ девяноста процентов практически одинаковы. Все основные различия лежат в области, которая на процесс размножения не влияет НИКАК. Чем твоя пассия отличается от симпатичной первокурсницы?.. А?.. Чего молчишь?

– Я же говорил, – Джон словно подобрался, и на его лице читалась скука, недоверие и разочарование, – этого не объяснить… Прописные истины я знаю, не дурак. Тоже мне, нашелся мозгоправ… На такие выкладки у меня бы и самого ума хватило. Она-то как раз и не укладывается в эти шаблоны. Она как королева из сказки…

– Точно! Молодец. Именно из сказки. Сказки – ключевое слово. Хотя и не отдавая себе отчета в этом, больные, как твоя возлюбленная, женщины понимают вышеуказанную истину. Но их болезнь вынуждает их идти на любые хитрости, чтобы выделиться из ряда соседок по прилавку. Чтобы привлечь того – самого—самого. Ведь попыток так мало. Тут все средства хороши… А какие у них могут быть средства? Ведь, как мы уже определили, все их личные качества, которые у нас принято рассматривать и ценить, на указанный процесс не влияют! Только сказки. И суть всех этих сказок проста и незамысловата – я самая лучшая! И вот именно такую сказку, только очень страшную, тебе и рассказали.

– То есть, она просто врет? – Джон, наконец, отвел глаза, однако в них не было ни удивления, ни замешательства. – Мозги мне пудрит? Я, знаешь ли, и сам это понимаю…

– Врет, конечно, но не в том, про что ты сейчас думаешь. – Уголки тонких губ чуть приподнялись. Из-под них вырвались два облака сигаретного дыма и заплелись вокруг держащих мундштук пальцев. – Она врала, когда давала тебе понять, что довольна и счастлива. Они все держатся на этой лжи. Она больна, как и ее несчастные сестры. Очень тяжело больна.

– Больна? Чем? – В глазах Джона мелькнул интерес. И хрустальные капли люстры заинтриговано звякнули в унисон.

– Видишь ли, тут мы подходим к самому главному. Суть этой болезни в том, что некоторые женщины эти сказки рассказывают настолько хорошо, что им начинают верить. Такие, как ты. И те, что получше тебя… Стремительно растут запросы, ведь если я так хороша, и мужчину мне нужно получше! И вот все новые дурные головы ложатся на плаху. Рушатся рамки трезвой самооценки. Своя «стоимость» начинает определяться уже не по реально полезным для репродукции и воспитания детей качествам, а по уровню и количеству покоренных идиотов. Безнаказанность рождает уверенность. И вот, они сами начинают верить в те сказки, которые рассказывают. Начинают врать себе. И сами себе верить. Я самая лучшая! А если я самая лучшая, то что передо мной мужчины? Ведь они готовы на все ради меня! На этом этапе за реальностью самооценки рушится реальность оценки партнера. Те, у кого хватает ума послать это сумасшедшее существо на три буквы, автоматически заносятся в список «дураков, не способных оценить мою прелесть». Важно, что любые реально полезные качества этих людей уже игнорируются. Сказки становятся все прекраснее. И вот Горгона смотрит в зеркало…

И Зеркало становится их Богом. Лучшей подругой. Потому что это единственная особь, к которой они не испытывают ревности. Красоте которой можно искренне радоваться и сочувствовать недостаткам. Прогрессирует эгоцентризм. Они перестают видеть красоту вне себя – это доставляет им страдания. А потом… Ну да тебе это уже не надо. Не нужно ее ненавидеть. Лучше пожалей…

Джон молчал. Это было очень тяжелое молчание. Массивные часы на стене с неизбежностью пробили одиннадцать часов. Обычно Врач отключал их бой на время сеансов при помощи небольшого пульта, если, конечно это не было предусмотрено терапией. Но сейчас Врача здесь не было

– Но тогда почему? Зачем Это нужно?

– А зачем нужна косметика? Скрыть недостатки внешности. Красивой девушке косметика ни к чему. Чем лицо уродливее, тем больше нужно теней, пудры и туши. Ну а Сказки нужны, чтобы скрыть уродство души… И чем этой косметики больше… Ведь я говорил об этом. Императив «я самая-самая» очень силен. Он, будучи введенным в подсознание как доминанта, лишает человека проявлений когнитивных диссонансов. Человек перестает замечать большинство своих внутренних противоречий. Но они никуда не деваются. Крыша едет. Но человек выглядит счастливым. Он, черт подери, им является! И только иногда она на секунду прозревает, но ужас перед тем, что ей открывается, моментально бросает ее обратно – в благодатную долину собственной лжи. Все как с пудрой и тенями. Зачем чистой душе сказки?

– Бедная…

– Задумайся над тем, какой ей был смысл тебе все это рассказывать?

– …

– Да чтобы получить удовольствие от собственного мнимого превосходства, чтобы глядя на твою реакцию еще раз поверить, что все это правда. Она же себе, а не тебе эту сказку рассказывала! И именно твой акт самоубийства должен был возложить главную жертву к Ее алтарю. Пойми, что чем чернее душа, тем толще свечка под иконой. Осознай, сколь тяжела Ее ноша, если ей потребовалось пойти на такие меры?

Врач откинулся в кресле, наблюдая за реакцией пациента. Джон пытался что-то возразить – и тут же осекался. Стройная композиция доводов собиралась и сразу ломалась, как волны о каменистый мыс. Между тем, с Врачом что-то происходило. Если бы бедный Джонатан сейчас отвлекся от водоворота своих мыслей и пригляделся к собеседнику, то наверняка решил бы, что спятил, увидев то, как меняются черты лица, голос, одежда. Как из ниоткуда на столе появляется пузатый, исходящий паром чайник. Горячий чай с волшебным журчанием наполняет синюю кружку. Серебряный челнок дважды пересекает пространство между сахарницей и темным прудом. На темной глади напитка на секунду отражается морщинистое лицо, но оно моментально исчезает в водовороте. В памяти остаются только длинные пряди белых волос, и два темных провала на месте глаз. Бледная рука с длинными, но ухоженными ногтями берет кружку. Очень бережно и аккуратно, словно человек боится раздавить ее. Губы – необычно тонкие, с хищными изгибами, улыбаются. А вот обитатели неестественно глубоких глазниц – нет. По такому лицу невозможно отличить ярость от хохота. Рисунок множества мелких морщин выглядит как разорванный посередине результат творчества паука-абстракциониста. С первого взгляда он похож на ожившую мумию вождя краснокожих. Со второго – на последнего джентльмена Викторианской эпохи. Возможно, через сто-двести лет он станет носить джинсы и рваную майку «Арии», но пока на нем элегантный костюм-троечка и лакированные туфли с острыми носами. Плащ и шляпа отдыхают на столе, делая его похожим на закрытый чехлом рояль. Это Мастер. Тот, что без Маргариты. Но Джон не видит перемен… Меняется и голос, но Джон не слышит…

– Тебе не в чем винить себя. Люди намного лучше тебя ломали копья об эту башню. Ума не приложу, на кой черт ей взбрело в голову устраивать перед тобой это представление. Тебе не повезло. Хотя, постой-ка. А как, ты говоришь, попал в это кафе?