Читать книгу Интоксикация - Даниил Львович Горбунов - Страница 4

Климентий «МЕНТ» Потакаев

Не буду врать, что не помню себя до знакомства с Климкой, но представить себя без него я не могу. Это неиссякаемый источник света и доброты, сохраняющий веру в человечество одним фактом своего существования. Как поётся в одной набившей оскомину песне, «таких друзей больше нет».

В моменты творческого кризиса я обращался за помощью именно к Климке и даже позволял читать мои незаконченные статьи. Одну из них он, с моего разрешения, перевёл на английский язык и куда-то отправил. В результате выиграл грант на стипендию, единственный с лингвистического факультета. Я в шутку заявил: «Теперь ты мне должен отстёгивать ежемесячно», а Климка принял это за чистую монету и всерьёз собирался со мной делиться. Разумеется, я с него ничего не взял, просто попросил помочь мне с английским, но впоследствии пожалел, узнав, куда были потрачены эти деньги.

Мы познакомились в детском саду. Я не был букой и индивидуалистом, никого от себя не прогонял, но свою позицию обозначал предельно ясно: «Или все играют по моим правилам, или я играю один». Впрочем, к обсуждению всегда был готов. Климка безоговорочно принимал любые мои условия – со мной ему было интересно играть во что угодно. Больше всего мы любили кукольный домик с крохотной мебелью: столами, стульями, настоящей ванной, кухней, плитой… Мы расставляли солдатиков снаружи и внутри, и изображали захват домика, это у нас называлось «играть в чеченцев». Половина солдатиков были «чеченцы», половина – «наши»; «чеченцы» должны были заложить бомбу в газопровод (это меня научил Климка), а «наши» – им помешать. Стульчики и столы во все стороны разлетались, из кроватей мы «баррикады» делали, в ванной комнате обязательно кого-нибудь «ножом закалывали». Никакой «контр страйк» не сравнится с тем, что это была за игра!

Девчонкам всё это страшно не нравилось, они прогоняли от домика нас, жаловались воспиталке. Одна сопля даже наступила ногой на солдатика, который обычно у нас исполнял роль «чеченского полевого командира». Не знаю, нарочно или случайно она это сделала, но именно тогда я впервые в жизни познал женское коварство. Климка в слёзы, я побежал за ней, догнал в туалете и отвесил пару кренделей. Чтоб не больно было, но поучительно. Рёву было в тысячу раз больше, чем положено, меня как-то наказали. А на следующий день во время тихого часа Климка пустил ей в постель громадную чёрную жужелицу – он специально принёс её в тубусе из-под конфет «Bonibon» и полдня прятал среди кубиков. Визгу было в миллион раз больше, чем вчера рёву. И хотя все видели, кто это сделал, воспиталка опять наказала меня, а я и не отпирался. Мне было очень досадно, что идею с жужелицей Климка осуществил раньше меня.

На моей памяти это был его последний аморальный поступок. Зато с тех пор кукольный домик поступил в наше полное безоговорочное распоряжение: девчонки при нашем появлении с Климкой просто разбегались, да и не только они – многие пацаны после этого случая тоже предпочитали держаться от нас подальше. В этом, конечно, заслуга моя – не научили меня в детстве стереотипу «девочек нельзя бить». Конечно, тогда я не отдавал себе в этом отчёта, а сейчас, перефразируя классика, задаю вопрос: «Если женщин нельзя бить, то им всё позволено?»

После детского сада вместе пошли в школу. О том, чтобы нас записали в один класс, позаботилась Климкина мама. В детстве я видел её едва ли не чаще, чем собственную мать – время от времени она сама приводила меня домой из садика. Помню дежурные мамины извинения и слова: «Не знаю даже, как благодарить вас, Татьяна Власовна!» Та, разумеется, отвечала: «Ну что вы, ничего не надо!» Мне очень нравилось возвращаться домой вместе с Климкой, и я даже слегка огорчался, когда кто-то из родителей всё-таки меня забирал.

Четыре года подряд мы сидели с Климкой за одной партой и точно как в детском саду держались от других обособленно. Одноклассники пытались исподтишка над нами подтрунивать, но несколько показательных разбитых носов и брошенных в унитаз портфелей сделали своё дело: нас оставили в покое.

Потом развод родителей, переезд к деду – и мне пришлось перейти в другую школу. С балкона квартиры деда виден лицей с гуманитарным уклоном, туда меня и отдали. Всю первую четверть мы не виделись, а в каникулы я приехал к Климке в гости и узнал: без меня его в школе совсем загнобили. Привыкший прятаться за мою спину, он был не в состоянии дать отпор. Татьяна Власовна заговорила со мной, как со взрослым: поделилась планами перевести Климку в лицей и попросила на досуге научить «бить в глаз». Кроме меня, поставить ему удар было некому: её муж погиб в Чечне. Тогда я об этом услышал впервые.

Позднее, когда мы обсуждали это с Климкой уже в более-менее зрелом возрасте, на вопрос «Каково ему было играть в «чеченцев» со мной?» он отвечал: «Не знаю, я об этом не думал, просто играл и всё». Вот такой человек.

В лицее мне понравилось. Ребята дружнее, уроки интереснее. Я поговорил с дедом, он устроил протекцию, и в один прекрасный день посреди второй четверти прямо во время урока к нам в класс вошёл Климка!

Я с ребятами знакомил его, а имена-то у нас созвучны, и все хихикали: «Сегодня Кент, завтра Мент!» – есть такая загадка тюремная про змею в пустыне. Ментом Климка не стал, а кличка прижилась.