Читать книгу Интоксикация - Даниил Львович Горбунов - Страница 9

Она

Сава ушёл в армию. Вава поступил в мед. Дед предложил устроить меня на работу в местную газету – писать и публиковать статьи для её Интернет-сайта. У него остались там связи ещё с советских времён, когда он активно творил. Внука Аркадия Галстунского взяли без лишних слов, глупо было упускать такую возможность.

Наш бурный роман с Яной Яновной был в самом разгаре. Мы познакомились, когда я ещё учился в школе, под Новый год: мать привела меня на корпоратив к юристам своим, там я её и увидел. Дочь какого-то чина из следственного комитета, отец – огненно-рыжий, сама блондинка. Пялился на неё откровенно весь вечер – и она на «белый танец» меня пригласила! Кому ещё так везёт в жизни, думал я тогда, но сейчас внутри извивается червь сомнений: а если сразу была фальшь во всём этом? Холодный расчёт, ещё с того корпоратива.

Незаурядный для женщины прагматизм – вот что меня в Яне Яновне покорило. На втором свидании я подарил ей единственный за все годы наших отношений букет (это был последний раз, когда я посещал цветочный магазин). Тогда и выяснилось: лучший подарок для неё – деньги в конверте. С оглядкой на её внешность я впервые в жизни поймал себя на мыслях о долгосрочной перспективе отношений.

Дом Яны Яновны находился в пригороде. Полгода мы жили от выходных до выходных, от каникул до каникул, летом она поступила в вуз. Я пытался беседовать с дедом о том, чтобы с нами её поселить, но получил резкий отрицательный ответ. А папа в очередной раз напомнил, как «сам в своё время отца не послушал и теперь в коммуналке живёт». Тогда я расстроился, а сейчас вспоминаю тот разговор и понимаю, каким был чудаком малолетним на букву «м»…

Вот тут-то её прагматизм и проявился впервые не лучшим образом. Приветливое отношение деда Яна Яновна восприняла, как заведомую готовность принять её «без экзаменов» в нашу семью. То, что ей придётся брать общежитие, оказалось для неё страшным сюрпризом. Тогда состоялась наша первая крупная ссора.

После этого я перестал считать наши конфликты и вскоре воспринимал их уже как нечто само собой разумеющееся. Заодно окончательно похоронил воскресшую на мгновение веру в женщин. Я готов был пойти с ней на компромисс, но компромисс не бывает односторонним по определению.

Мы с Климкой пересекались редко, хоть и учились в одном вузе на похожих специальностях: он – на лингвиста, я – на журналиста. До сих пор не понимаю, как это случилось: то ли Климка совсем не умел жить без моего постоянного рядом присутствия; то ли завидовал, что у меня есть Яна Яновна; то ли просто слишком поздно вступил в пубертатный возраст… Как-то на паре с ним переписываюсь и получаю сообщение: «Я сегодня первый раз в жизни признался в любви – ощущения непередаваемые!..»

Я даже лекцию слушать перестал. Вот те на! Совсем я от жизни отстал, ничего себе… Он ничего раньше не говорил, даже не намекал мне. Ай да Климка! А я думал, он умрёт девственником.

Пишу в ответ: «А она? … это ОНА ведь, надеюсь?» – выделяю капсом местоимение женского рода, скрывая удивление за грубым юмором. Климка не понимает: «Что она? Она – ничего». Так и не добился в тот раз от него даже фото.

Передаю с Климкиных слов; не знаю, что из этой истории правда, а что враньё. Он подобрал её где-то на улице, но рассказывал так, словно он – булгаковский Мастер, а она – Маргарита. Только вместо мимоз она несла в руках жёлтый телефон и шла, уткнувшись в него, да ещё и в наушниках. И то ли попёрлась на красный свет, то ли трамвай её чуть не задавил, но Климка якобы спас ей жизнь, а она вместо благодарности бросила в ответ: «Было бы, что спасать…» На этом месте мой желудок всегда сжимается: Климку зомбировали именно эти её слова, и он бежал за ней до самого дома как собачонка. Она не гнала его, «и даже вынула из уха один наушник» – Климка каждый раз это повторял каким-то особым тоном, как будто наушник стал первопричиной всему. У подъезда она заявила: «Адрес запомнил? Вечером жду». Само собой разумеется, Климка пришёл и… на следующее утро ехал на пары уже от неё.

Случилось так, что с ней Вава познакомился раньше меня: он шёл домой и встретил их с Климкой на улице. На мой вопрос: «И как?» ответ набирался дольше, чем надо: «Тебе – не понравится» (пунктуация сохранена). Я сразу понял, о чём он, и отправил смайлик. Позже Вава выразился грубо и лаконично: «она затащила его в постель». Было бы всё так просто, я бы сам познакомил с Климкой кого-нибудь.

Вот своё с ней знакомство запомнил. Была глубокая осень, мы с дедом курили на балконе вдвоём. Смотрю – они гуляют, идут! Климка в руке розочку белую вниз головой волочит. Свистнул, помахал им, спустился.

Ростом она была выше Климки. Лицо как у новорожденного младенца – не сразу понятно, что девичье. Брови как будто фломастером нарисованы, широкие глаза по форме близки к идеальному кругу – я думал, такое бывает только в мультфильмах. Густая короткая стрижка «под мальчика» напоминает парик: из-за регулярной покраски волосы давно потеряли естественный цвет. Из-под синей поношенной олимпийки торчит чёрный ворот толстовки, на ногах серые кеды и джинсы, резанные бритвой.  Первая мысль, когда её увидел вблизи: «Ну и вкус, оказывается, у тебя, Климушка!»

Дед смотрит на нас с балкона, она показывает пальцем прямо вверх на него и что-то бормочет Климу на ухо.

– Я ей сказал, что твой дед – писатель Галстунский, – пояснил Климка, когда я к ним подошёл.

– Неправда! – тут же воскликнул я, – Климка тебя обманул. На самом деле  это я – писатель-постмодернист с мировым именем, Аркадий Павлович Галстунский, очень приятно познакомиться. А там, на балконе Иннокентий Яковлевич, мой внук – так, журналюшка, ничего особенного.

Климка прыснул, у неё глаза сделались размером с монету в пять рублей, дед ничего не услышал.

Прошлись втроём до лицея. Я рассказал о своей первой статье – тогда очень гордился, собственный текст на сайте увидев. Он прочитал в оригинале «Ромео и Джульетта» Шекспира. Она демонстративно молчала, явно выражая неудовольствие от моего присутствия. Я не могу мириться с таким поведением.

– А ты сама читала книги моего деда… ой, то есть, мои? – я нарочито спросил с такой интонацией, чтобы было непонятно, серьёзно я спрашиваю или издеваюсь.

– Мать читала, – сказала она.

– Она не любит читать, – пояснил Климка и немедленно получил от неё кулаком под рёбра. Мне хватило такта не комментировать это вслух.

– Дать автограф? – я приподнял одну бровь, имитируя наглый флирт.

Климка хихикнул снова, но как-то натужно.

– Я спрошу, – буркнула она и больше не реагировала ни на что.

Автограф для её матери дед потом дал по просьбе Климки. А после встречи вторая о ней была мысль, когда я вернулся домой: «Это надолго, и добром не кончится».

Звали её Юля.