Читать книгу Остров Надежды - Дара Преображенская - Страница 3

Глава 1
«Одна»

Оглавление

«Одиночество всегда отталкивает,

Всегда пугает.

Но не бойся его,

У тебя есть время подумать на досуге,

Сосредоточиться на своей душе

И понять,

Что же ей действительно нужно…..»

(Мысли на досуге).

……


….Остров Надежды – маленький, забытый Богом и людьми с Большой Земли клочок земли, со всех сторон окружённый Океаном. Поблизости ничего нет, никаких ориентиров. Ближайшая цивилизация – Курильская Гряда, отстоящая от нас на сотни и сотни километров. Иногда в туманной дымке при освещении солнцем ты вдруг начинаешь видеть очертания этой гряды, но доплыть до неё – не так уж близко.

Наш Остров Надежды даже не на всех картах отмечен, в Географическом Обществе, обществе Геодезии и Картографии до сих пор ведутся споры о том, существует ли в Океане этот затерянный остров Надежды – самая крайняя восточная оконечность Государства Российского. Или нет. Чем закончится этот спор неизвестно, но Остров Надежды, всё же, существует. И доказательство этого – наше маленькое поселение в глубине острова.

Обычно русские поселения всегда как-то назывались, было название и у нашей небольшой деревеньки, как это значилось по истории.

Историю я знала всегда хорошо даже в школе всегда у меня пятёрки были; мне нравилось представлять себе все исторические события во всех красках и во всём цвете. Поэтому воображение у меня было всегда хорошее. Деревенька наша называлась Степановкой, только вот доподлинно неизвестно, от кого, какого человека пошло это название.

Пожилые жители, охочие до разных легенд и сказаний, говорили, что деревня названа, якобы, в честь какого-то приближённого самого Ермака, который после гибели своего друга в водах Сибири дошёл-таки до конца своего пути, освоил восточные земли русские и пустил корни свои здесь вместе с теми казаками, что сопровождали его в великом походе. Звали казака Степаном Еремеевым, был он человеком верующим, как и всякий русский в то время. Построил он крепкий дом «о пяти стенах», церквушку имени Архангела Михаила, женился на тунгуске.

Ходили слухи том, что Степан Еремеев очень влюблён был в прекрасную тунгуску, покорён её необыкновенной красотою.

Постепенно деревенька разрослась, прибывал туда торговый люд, а многие бежали от гнева Ивана Грозного, а затем позже от Смутного времени, когда на Большой Земле царствовал голод, и некуда было деться простому люду, как податься в бега от безысходности.

Торговали пушниной с тунгусами, китайцами, покупали шелка, бумагу, фарфор. Но тут приключилась беда – заболела прекрасная тунгуска и умерла от неизвестной болезни. Долго горевал Степан Еремеев, велел похоронить свою жену по русскому обычаю со всеми почестями, так как, выходя замуж, тунгусская красавица приняла православие.

Возле Побережья холм есть, а на нём – большой валун. Говорили, что валун этот был поставлен в честь жены Степана Еремеева – красавицы тунгуски. Имя её не сохранилось в памяти народной, но валун этот действительно стоит на холме, и я сама часто прихожу туда, прислоняюсь головой к ровной сероватой поверхности камня, мысленно общаюсь с ним, и как-то на душе легче становится.

Наша Степановка действительно небольшая деревенька. Раньше до революции там было двадцать хозяйств, а сейчас – и того меньше – всего двенадцать. Люди разъехались на Большую Землю искать лучшей участи, зарабатывать деньги. Так и осиротела наша Степановка.

Во время Отечественной Войны много добровольцев ушло из Степановки и почти никто не вернулся с полей боёв. Никто кроме нашего деда Михея. Он даже летом надевает на голову ушанку и пилит доски, рубит дрова, что-то по хозяйству поделывает.

– Дед Михей, почему ты в ушанке-то своей? – спрашивали односельчане.

Он пожимал плечами, затягивался папироской, испускал густое облако дыма, аж до слёз продирающее, и говорил, похлопывая себя по бёдрам:

– А что, контузия это старая. Вот до сих пор и страдаю. Мёрзну шибко.

Дед Михей знает много басен, анекдотов, особенно связанных с войной. Он один остался, как перст на всей земле. Местные бабы иногда захаживают к нему, приносят кто продукты, кто – что-нибудь из одежды. Тётка Мария штопает ему регулярно. А дед помогает по хозяйству – кому что-то смастерит, кому мужскую работу сделает в меру своих сил.

В последнее время дед Михей сдал очень, похлопывает себя по бороде и приговаривает:

– А что, старость – не радость. Всех своих схоронил уже давно, вот и самому уже скоро на Тот свет собираться пора. Там ужо меня ждут мои.

Я думаю, грустно станет в Степановке, если дед Михей помрёт.

После Перестройки сельцо наше ещё меньше стало. Молодёжь разбежалась, устроила свои жизни на Большой Земле. Кое-кто даже Большим Человеком сделался. В последнее время насчитывалось в селе семь дворов, но мы все, как одна семья. Раньше у нас даже школа была, но теперь её закрыли, дети учатся на Большой Земле, живут там же в городке под названием Усолье, их раз в неделю привозит катерок или какой-нибудь сухогруз, если очень скучают. Однако сейчас детей у нас уже не осталось. Они лишь на каникулы приезжают к старикам с Большой Земли, а то и вообще их не видно по многу лет.

Из молодёжи на Острове осталась я и моя младшая сестра Анна, но она тоже два года назад окончательно перебралась в Хабаровск, работает там адвокатом. Мы с ней регулярно переписываемся, но давно я её не видела. Аня училась в единственной школе на нашем Острове Надежды; я преподавала тогда живопись, потому что недавно закончила художественное училище, а будущем собиралась поступать в институт Искусств в Санкт-Петербурге. Собиралась, но не сложилось как-то…..

Хоть школа у нас и была небольшая, но я скажу так, образование в ней давалось хорошего качества, потому что учителя здесь все свои, и каждый любил свою работу, преподавал с любовью к школе, к своему предмету. Таких преподавателей на Большой Земле очень мало, чтобы с такой любовью учить детей. Но теперь уже школы нет, всё ушло; Степановка живёт своей жизнью. Аня пишет из Хабаровска, что очень скучает, я скучаю ещё больше.

Тётка Мария вот на днях приболела, но я-то знаю, что не болезнь это вовсе, расстраивается она из-за своего непутёвого племянника Сергея. Сергей запил, хотя раньше был председателем совхоза – очень ответственный мужик, да и руки у него золотые – он из любой уже старой, казалось бы, ненужной вещи может смастерить отличную вещь. Вот, например, шкаф в моём доме с зеркалом – его рук дело. Такой шкаф на рынке за хорошую цену продать можно, а зеркало овальное с тончайшим узором из проволоки – его работа. Я часто любуюсь этим шкафом (да, много в нашей Степановке талантливых людей).

А затем совхоз развалился во времена Перестройки и «лихих девяностых». Денег нет, работы нет. Подался Сергей на Большую Землю, но с бизнесом у него как-то не сложилось.

– Не умею, – говорит, – я спекулировать. Советской Властью не приучен.

Вернулся обратно в Степановку ферму поднимать. Жена его, пока он искал заработка, в Хабаровске загуляла не то с каким-то бизнесменом заезжим, не то с милиционером. А затем они поспешно уехали на Большую Землю, а затем ценным письмом пришли документы на развод – Сергею Ильичу нужно было лишь подписать, и все дела. Подписал Сергей, хотел даже сначала ехать разбираться, показать неверной жене «кузькину мать», да потом рукой махнул.

Я много трав знаю. Бабка моя Егорья была травницей народной, от неё я и получила этот дар. Собрала на росе травку («конский хвост» называется), заговорила её и отдала тётке Марье.

– Лечи, – говорю, – Сергея. На будущую Пасху поправится.

Курс лечения я вычитала в бабушкиной тетрадке с уже пожелтевшими страницами и кое-где истёршимися записями, сделанными рукою самой бабушки Егорьи.

Местами я не могла разобрать её аккуратный почерк, но в памяти сохранилось живое общение с бабушкой. Когда я была совсем маленькой, она будила меня спозаранку, ещё темно было, и даже ни одна собака нигде не лаяла. Я с ленцой потягивалась, зевала. Мне, как беззаботному ребёнку, конечно же, хотелось спать аж до полудня, а затем отправиться купаться и перебирать гальки и гравий на берегу. Среди этих природных камушков встречаются и красивые экземпляры. Однажды я нашла размером с яйцо камень, весь голубой, а в центре, словно лента, будто, полоса белая.

Такие необыкновенные экземплярчики я, естественно, копила, собирала, а затем, разложив их, внимательно рассматривала на солнце. Созерцание было моим любимым занятием. Бабушка Егорья целовала меня, тормошила.

– Вставай, вставай, соня! Ещё ночная роса не просохла, нужно успеть, а иначе поздно будет. Травки потеряют свои целебные свойства.

– Но, бабушка, а можно я ещё немного поваляюсь, совсем, совсем немного? Можно, бабушка?

– Нельзя, дитятко. Я, ведь, не из праздности и назидания тебя бужу. Если мы хотим людям помочь, то нужно поспешать.

– Бабушка, а почему травки целебные нужно по росе до рассвета собирать? – спрашивала я, ещё раз потягиваясь, затем окончательно просыпаясь, так как меня начинало раздирать любопытство.

В дороге к холму и старому Дубу, где росли бабушкины травы, она рассказывала мне всё, что сама знала.

– А это потому нужно собирать так рано наши травки, Светланка, что за ночь они впитали энергию луны. Если до рассвета успеть, то эту энергию мы сохраним в травинках, и она никуда не рассеется.

– А если на солнышке собирать?

– Солнце – Отец наш, а Луна – Мать. Солнце создаёт травы, напитывает их силой, но она неполная ещё, если нет энергии Матери.

Бабушка Егорья доставала из своей котомки чистые льняные мешочки и давала мне часть их.

– Прежде, чем собирать травы целебные, помолись, попроси разрешения у Неба и у Травного мира. Если тебе позволено будет, почувствуешь тепло в сердце и успокоение. Радость посетит тебя. И только тогда собирай. А иначе травы не поделятся с тобой своей целебной силою. Всё в этом мире живое, у всего есть Душа, ибо так Господь Бог повелел. Никогда не собирай травы с нечистыми мыслями или если у тебя есть беспокойство на душе.

– Почему, бабушка?

– Ну, как же? Если твои мысли не наполнены чистотой и радостью, ты свои грязные мысли и беспокойство передашь травам, и это не поможет болящему.

Но больше всего меня поражал Старый Дуб, который рос на холме чуть поодаль от Степановки. Никто доподлинно не знал, сколько лет этому древнему Дубу, только он всегда казался эдаким могучим богатырём, словно воин он охранял Остров Надежды. Летом в его раскидистой тени можно было жару переждать. Одинокий путник мог прилечь в его тени и уснуть, а затем, отдохнувшим, пойти дальше. Зимой Дуб смотрелся особенно живописно, и я не раз рисовала его и запечатлевала на своих картинах. Бабушка кланялась Древнему Буду, крестилась, обращалась к Нему, шепча слова молитвы.

– Бабушка, а почему ты разговариваешь в Дубом? – спрашивала я.

– А как же, дитятко, ведь, это – не просто Дуб, Он же – Хранитель острова, Он здесь – хозяин. Как же мне к нему не обращаться? Он, будто, отец мой родной, родовое Древо, и ты, Светланка, приходи к Дубу, общайся с Ним, если тебе станет тяжело на душе, а не с одним живым человеком ты не сможешь поделиться. Сама тогда почувствуешь и ощутишь, что тебе станет легче.

Если б знала бабушка, как она была права! Когда я выросла, спустя много лет, я, действительно, приходила к Дубу и разговаривала с ним. И все мои сомнения рассеивались, и спокойная я уходила обратно в дом.

Бабушка рассказывала много о каждой травке, о каждом деревце и кустике, о каждом цветке, говорила об их целебных свойствах. А я, молча, запоминала, потому что бабушка рассказывала очень интересно и увлекательно.

– Вырастишь, тоже будешь помогать людям, в тебе этот дар есть, – говорила она.

Остров Надежды

Подняться наверх