Читать книгу Остров Надежды - Дара Преображенская - Страница 5

….Ярко светит солнце, порой светит, но не греет, однако и этого мне бывает достаточно. Здесь я обосновалась – в пещере, таких много на берегу, и тепло, и от ветров шквальных уберечься можно. Спички у меня есть, можно затем будет поленья жечь и сидеть возле огня, впитывая его тепло.

После того, как Остров Надежды продали японцам, все уехали на Большую Землю: кто с сожалением, кто с радостью, потому что поближе к цивилизации. Я не пожелала уезжать навсегда, уезжать отсюда, а, ведь, я вросла глубоко корнями в эту родную землю. И Россия теперь казалась мне чужой и не согревала сердце моё. Одиночество, сплошное одиночество….

И Аню давно не видела. После смерти бабушки Егорьи я осталась её единственной опорой и надеждой. Я её вырастила и проводила во Владивосток, затем она уехала в Хабаровск. Слёзы давно высохли, а пролила я их немало. Что ж, если умереть мне суждено, умру здесь, на Острове Надежды, но никуда не уеду, никуда. Вместе с Олеженькой моим и родителями, бабушкой Егорьей покой найду.

Краски уже были заготовлены, я их развожу олифой и наношу осторожно на холст (а рамы раньше дед Михей делал – он мастер по столярным работам). Где же он теперь, дед Михей? На холсте начали сначала возникать отдельные мазки, затем постепенно появился образ моей Ани, младшей сестры. Я рисовала её по памяти, хотя, вообще-то, предпочитаю работать с натуры, подмечая малейшие особенности внешности, характера натурщика.

Очень часто в наше художественное училище приглашались пожилые люди, ветераны тыла и войны, и мы, молча, с замиранием сердец их изображали. Нине Сергеевне, преподавателю композиции и рисунка, нравился мой стиль, она по обыкновению вставала позади меня и наблюдала за моей работой. Я не замечала её присутствия, а когда, всё же, замечала, отрывалась от работы. Нина Сергеевна улыбалась и тихонько (чтобы не отвлекать других учеников), произносила:

– Работай, работай, Света. Я твои рисунки хочу на выставку в Москву отправить.

– На выставку в Москву?

– Ну, да, ты будешь представлять наше училище. У тебя точные широкие мазки, твёрдые линии. Да и глаза персонажей у тебя получаются живыми, будто, душа там.

– Нина Сергеевна, разве кроме меня больше не у кого рисунки отправить? – спрашивала я.

– Им ещё предстоит только руку набить, – спокойно отвечала Нина Сергеевна.

Выставка и в самом деле состоялась, и я заняла на ней первое место. Помню, тогда мне выслали хороший гонорар (пять тысяч рублей). Деньги я отдала бабушке Егорье, купила чайный сервиз (старый-то давно треснул и имел неприглядный вид).

Холст запечатлел серо-голубые глаза и чуть рыжеватые волосы. Образ моей дорогой Ани становился всё явственней и отчётливей. Она сидела возле окна с раскрытой на коленях книгой. На подоконнике – ярко-красное яблоко. И яблоко, и глаза Ани привлекали внимание зрителя. А там, за окном я изобразила наш древний дуб, без него – никак, он тоже был мне дорог, как и всё здесь, на моём Острове Надежды.

По средам сюда сначала заезжал катерок с Большой Земли, это отец Николай, наш священник, приезжал, чтобы забрать всё необходимое из заброшенной старенькой церквушки, несмотря на то, что всё ценное уже давно было вывезено. Думается мне, просто отец Николай, как и я, скучал по острову, хотел погулять по его родным тропкам, постоять возле Векового Дуба, пообщаться с ним по душам. Даже наш священник отец Николай согласился покинуть остров, правда, не сразу, его долго уговаривать пришлось.

– А что, если японцы, которые прибудут сюда, окажутся православными? – предположил он, обратившись к одной даме с администрации.

Приехала тогда целая комиссия с Большой Земли, аж из Москвы. Ходили по острову, смотрели всё, убеждали оставшихся стариков уехать, сулили большие перспективы. Дама махнула рукой:

– Нет, японцы все буддисты. Не нужен им ваш храм.

Отец Николай сокрушался:

– Зачем продали остров-то? Здесь и природа красивая, и рыбы много, и люди все добрые. Экология чистая.

– Да что Вы, отец Николай. Людям – большая трудность быть оторванными от цивилизации. И разрыв с семьями. Да и государству невыгодно прокладывать дороги, возить топливо, продукты, да и медицинской помощи здесь нет, а за здоровьем наших стариков следить нужно.

– Ясно, наверное, хорошо заплатили японцы, – говорил священник.

– И это тоже. Деньги-то, ведь, никому не лишние, особенно в наше время.

Дама заулыбалась:

– Да Вы не пере6живайте, отец Николай, все жители острова будут обеспечены комфортабельными квартирами. За одинокими установим патронаж службы соцзащиты. Никого не забудем.

– А как же Родина, Марья Александровна?

– А что, Родина? Что Вы имеете в виду, отец Николай?

– У многих из них здесь родные похоронены. Я сам их отпевал. Да и связи прочные.

Кажется, администраторша что-то возразила, но отец Николай остался при своём мнении. И всё же, остров ему пришлось покинуть вместе с остальными жителями – нужно было ехать в Епархию, откуда ему пришло письмо. Отцу Николаю, всё же, легче покидать остров в отличие от меня – он родом не отсюда, да и молодой он ещё, у него всё впереди.

Катерок нынче не приехал. Я наблюдала раньше со скалы и видела священника и ещё двух служительниц, женщин средних лет, которые много лет жили и работали при храме нашем – Святого Николая Чудотворца, Св. Варвары.

….Два года назад разговоры только велись о продаже Острова Надежды, но все думали, что это – лишь слух и сплетни с Большой Земли. Дед Михей рукой махал, он не верил этому. А тётка Марья лишь сокрушалась:

– Куда же мы теперь денемся, ежели остров наш чужеземцам продадут?

Многие старики даже плакали. Продавщица Софья только радовалась и улыбалась во всю ширь своего пухлого веснушчатого лица.

– Мне легче торговать в городе-то, и тут и выручка маленькая, и зарплаты – кот наплакал. На Курилах у меня есть брат, к нему подамся, а то, может, и в Хабаровск к сыну поеду. Всё одно – там цивилизация, а, значит, и жизнь ключом бьёт.

– Цивилизация! – иронично передразнивал её дед Михей и закуривал свою цигарку. Остров покидать он никак не хотел, только всё равно уговорили его в пансион устроить во Владивостоке. Одинокий старик заботы требует, а здесь о нём некому будет позаботиться, не откуда помощи ждать.

…….

Затем я увидела на Острове каких-то незнакомых людей. Это были японцы. Раньше я никогда не видела японцев по-настоящему, лишь только по телевизору, который я смотрю не так уж часто. Они обосновались в нашей Степановке. Сначала жили в наших домах, а затем началось строительство нового поселения. Отсюда до моего укромного местечка доносились звуки стройки, я оставляла свою работу и выходила, чтобы наблюдать за тем, что делали японцы. Когда они принялись разрушать мой родной посёлок, моё сердце кровью обливалось. Мне захотелось вдруг выбежать из своего укрытия, наброситься на этих незнакомых странных японцев и кричать:

– Что вы делаете!

Но я не могла, ведь никто не знал, что я осталась на проданном Острове. Меня потеряли из виду, так как накануне сделала вид, что уехала, а сама сошла на берег и сказала дядьке Антону (у него частный катер), что забыла свои вещи в доме, вернусь-де позже со всеми. Я не вернулась, дядька Антон затерялся на Большой Земле, вот и мой след также был утерян. Остров Надежды продан, а я осталась незаконно здесь.

Помню, когда тётка Марья, тётка Степанида собирали свои вещи, я плакала.

– Ну и уезжайте! – в отчаянии сказала я, – я не могу! Не могу! Здесь мои предки похоронены.

– Так, ведь, если тебя здесь обнаружат, тебя депортируют, – возражала тётка Степанида, толстая деревенская баба. Когда-то её коровы давали самое вкусное самое жирное во всей Степановке молоко. В последние годы осталась у неё только одна корова Бурёнка, а в прошлом году она совсем занемогла, и её пришлось зарезать на мясо. Степанида долго горевала по своей Бурёнке, но ничего не поделаешь – такова правда жизни.

– Ну, и пусть депортируют! А я всё равно останусь, не дамся им!

В слезах я дошла до Старого Дуба, долго плакала, приложившись к его толстому стволу, вспоминала отца, мать, бабушку Егорью, Олега. Все они нашли покой на Острове. Дуб молчал, укрыв меня от палящих лучей Солнца своей нежной ласковой листвой. Затем на кладбище пошла, сидела возле могилок, говорила с теми, кто был близок мне, но кто ушёл.

Вернувшись в своё укрытие, я развела огонь, вскипятила воду и заварила вермишель быстрого приготовления, поела. Портрет Ани я решила дописать там, возле Дуба, там и вдохновение бывает, и невидимая поддержка Великого Древнего Дуба чувствуется. Лицо получилось какое-то грустное, но такое родное, близкое сердцу. Аня, Аня моя, где же ты? Долго ли я продержусь на Острове среди этих чужих узкоглазых людей? Когда я вернулась в свою пещеру, меня там ждал сюрприз. Едва моё сердце не выпрыгнуло и груди, когда я поняла, что не одна, а чьи-то глаза внимательно наблюдают за мной. Взгляд я почувствовала, поэтому обернулась. Миска с лапшой выскользнула из моих рук от страха и неожиданности и тут же очутилась на уже нагретых камнях пещеры.

У него были чёрные волосы и узкие глаза и одет он был в яркую оранжевую футболку и джинсы. Стройный худой.

– Ой!

Я побросала со страху кисти, мольберт с портретом Анны и принялась бежать, куда глаза глядят.

«Господи, богородица, помоги, спаси от погибели!»

– Эй, эй! – кричал он вдогонку.

Сердце моё едва не выпрыгнуло из моей груди, я отчётливо слышала, как оно билось где-то внутри, будто, о рёбра, затем замерло. Я чувствовала предобморочное состояние, но всё-таки заставила себя обернуться назад. Всё случилось слишком быстро, слишком неожиданно, а мне было жаль оставлять свой мольберт с дорогим мне лицом. Я видела издалека, как японец (он был довольно молод, и, наверное, по-японски хорош собой), поднял мой мольберт, взял неоконченную картину в руки и долго-долго разглядывал её. Я чувствовала себя осквернённой, поэтому всё пытливее и пытливее вглядывалась в пещеру и фигуру незнакомца. Что он собирался сделать с картиной? Я так нуждалась в защите в тот момент, но все, кого я знала, кого любила, покинули остров несколько дней назад. Я чувствовала себя преданной ими всеми.

Только вековой Дуб – хозяин острова и сама родная земля, куда я, как и этот Дуб, вросла всем своим существом, могли дать мне силы, вселить в меня надежду. Только они одни, ибо сил у меня давно никаких не было.

Затем он посмотрел на меня, так как поняла, что я никуда не убежала, а всё так же внимательно всматриваюсь в него, как и он, в мою картину. Я увидела, как он сделал мне знак приблизиться к нему. Что оставалось мне делать? Я сделала первые неуверенные шаги в сторону пещеры. Желудок нервно урчал от голода, но мне было сейчас совсем не до еды. На свой страх и риск я неуверенно приблизилась к незнакомцу. Он всё ещё был занят разглядыванием моей работы, затем показал на себя и произнёс:

– Хашимото.

– Это что, твоё имя? – спросила я, смотря на него.

Он энергично закивал, как могут кивать только японцы. Я не думала раньше, что они могут быть такими красивыми…… После этого японец Хашимото показал на меня.

– Что? Ты хочешь знать моё имя? – вновь спросила я его, всё ещё сомневаясь в том, что он способен понять меня.

Он вновь кивнул.

– Меня Светой зовут.

– Свэта?

– Да, Света.

Он снова показал на меня.

– А ты хочешь знать, что я тут делаю, и откуда я взялась?

Он закивал.

– Я ниоткуда не взялась, я всегда здесь жила, это – моя родина.

– Нет никого, – сказал он.

Мне стало легче, потому что незнакомец знал русский язык, говорил он с большим акцентом, но, всё же, я понимала его.

– Они….все уехали после того, как…..Остров продали вашей стране.

Он снова показал на меня.

– Я? Ты хочешь знать, почему я здесь осталась?

Он кивнул:

– Хочу знать, Свэта…..

– Не смогла я. Здесь похоронены мои родители, мой жених. Здесь прошло моё детство, здесь я родилась. Здесь бабушка моя Егорья, она….она умерла пять лет назад.

Японец улыбнулся.

– Почему ты улыбаешься?

– Хашимото понимай Свэта.

– А откуда ты русский-то знаешь?

– Хашимото работал во Владивостоке год, – сказал японец.

– Ты работал в течение года во Владивостоке? – спросила я.

– Да.

Он всё ещё держал мою картину, и это смутило меня.

– Я раньше в школе рисование преподавала, когда здесь ещё школа была. А сейчас пишу картины. Так… руки сами тянутся к краскам и кистям.

Я посмотрела на свою работу. Лицо моей младшей сестры Ани получилось живым.

– Тебе что, нравится?

– Да, очень хорошо. Хашимото нравится.

– Это – портрет моей младшей сестры Ани. Она уехала во Владивосток, затем в Хабаровск и живёт там.