Читать книгу Цугцванг. Два королевства - Дарья Фиалкова - Страница 1

Какая ирония, Хаук никогда и не мечтал попасть в королевский дворец иосмерийцев, хотя порой задумывался как выглядит место, породившее его отца. И вот теперь, кажется, у него появилась такая возможность, хотя он вовсе этого не желал. Разве что вступить туда вместе со знаменами победителя.

– Иосмерийская сука! – Именно так отец – король Тхиена – Вальгард Рэнгвольд обращался к омеге, произведшему Хаука на свет. – Хитрая иосмерийская гадина, которая по воле случая заползла в мою постель! Если бы я знал… Если бы я только знал, каким вероломным ты окажешься!

Иосмерийца звали Валентин. И он был необычайно привлекателен, если верить собственным уже порядком потускневшим воспоминаниям, хотя тогда Хаук этого не понимал. Иосмерийские омеги всегда отличались статью: высоким ростом, отличным сложением и мужественной красотой, которая не уступала их дикой спеси, редко предоставляя возможность выживать в тхиенских гаремах. Воины по натуре, они не ломались, предпочитая честную смерть унизительному служению.

– А ты дурак, высокочтимый король Вальгард, если думал, что ребенок привяжет меня к тебе. Что я смогу полюбить тебя, неотесанного грубого варвара, пахнущего псиной и конской мочой! – Он сплюнул на ковер. – Да лучше сдохнуть!

Король в два шага сократил расстояние и с силой ударил омегу в лицо с кулака. Тот пошатнулся, но не упал. Хотя сила удара явно была рассчитана на то, чтобы повергнуть противника навзничь.

В будуар ворвались стражники, они окружили Валентина, скрутили ему руки, заставляя встать на колени. Шестеро против одного.

– И сдохнешь, принц, еще как сдохнешь. За измену своему королю и супругу. – Король коснулся его лица, стирая с губ кровь. Осторожно, словно лаская, но омега отдернулся.

– Ты не супруг мне, да и не король! В жизни не признавал ваши дикие обычаи.

– Я могу отдать тебя на растерзание моим воинам. Будешь ходить за обозами и принимать их желание, пока не сдохнешь, принц. Или могу бросить тебя в донжон до конца твоей жалкой жизни, но боюсь, что ты и там как паук будешь вить свою паутину.

– Боишься? – с издевкой переспросил он. – Король Тхиена боится ничтожного иосмерийского омегу?

Король снова его ударил. И в этот раз он бы точно отлетел, если бы не поддержка стражников. В ответ Валентин заливисто рассмеялся, пока в глазах короля не застыла дикая злоба, граничащая с отчаянием. Казалось, тот был готов забить омегу до смерти, но вовремя заметил маленького Хаука, прячущегося за роскошной кроватью.

– Что ты там делаешь, малыш? Иди сюда, – ласково позвал король, а затем добавил для стражников: – Четыре дюжины плетей, чтобы укротить его норов, а затем заприте в темнице… Я приду к нему позже.

В тот день Хаук видел его в последний раз, Валентина казнили спустя два месяца. Это произошло в главном дворе замка. «…иосмерийский ублюдок был похож на тень от себя самого, – рассказывал Риг, его старший брат. – Они выволокли его и кинули в ноги палачу, а затем зачитали обвинение. Измена. Заговор с целью убить короля… Голову ему отсекли не сразу, в четыре удара. Слышал бы ты, как он визжал! Ублюдочный… ублюдок!».

Риг никогда не отличался достаточным красноречием. Но он был наследником, на год старше Хаука, и его впервые допустили на казнь. Чужая кровь вскружила ему голову похлеще молодого вина. Хаук же не чувствовал ни скорби, ни даже злости от услышанного.

Валентин никогда его не любил.

Уже после, когда повзрослел, Хаук понял почему. Принц Валентин был двоюродным братом короля Камиля – тогдашнего правителя Иосмерии. Во время осады полуострова Ардо его захватили в плен, доставили в столицу Тхиена – Сверу, и отдали в пользование короля Вальгарда, который счел своим долгом сделать его своим мужем и выбить из иосмерийского принца всю спесь своим же членом.

Жизненный уклад в Иосмерии не предполагал, что омега может быть лишь игрушкой для плотских утех. Омеги в этом королевстве наравне с остальными служили в войсках и неоднократно одерживали победы над воинами Тхиена. Они свободно путешествовали, учились, разбирались в политике и вели равно такую же жизнь, как и альфы. От того любому тхиенцу вдвое слаще было поставить на место языкатых иосмерийцев в своей постели. И пусть для этого их приходилось сажать на цепь и связывать – гордость альф страдала лишь чуть.

Камил Иосмерийский тоже был омегой, как и его сын Бастиль – нынешний правитель, взошедший на трон около семи лет назад. Тхиенцы ненавидели иосмерийцев с пеленок, на что те отвечали им взаимностью. И хоть Хаук и был наполовину иосмерийцем – это не избавило его от негативного отношения ко всей их братии. Иосмерийцы олицетворяли все, что было искренне противно Тхиену.

Распутство.

Дерзость.

Непокорность.

Их женщины-беты воевали плечом к плечу со своими мужчинами, а высшая знать, состоящая по большей части из омег, обращалась со своими альфами так, словно и вовсе в них не нуждалась. Иосмерийские омеги позволяли себе заводить детей вне брака и это не считалось для них бесчестьем, даже Бастиль – их молодой король, не достигнув тридцатилетия, успел обзавестись бастардом, ко всеобщему сожалению, альфой. Альфы в Иосмерии не наследовали, они подчинялись омегам: становясь любовниками, придворными слугами и лишь изредка мужьями, что по меньшей мере казалось возмутительным.

В Тхиене любой альфа мог взять себе хоть с десяток жен и столько же мужей, если в состоянии был их содержать. У короля Вальгарда – его отца – был один из самых больших гаремов, насчитывающий порядка пяти сотен жителей. И около семи дюжин детей, более половины из которых уже перешагнули порог шестнадцатилетия. Бывало, отец шутил, что к концу жизни наберется целая армия из его отпрысков. Сыновей-омег он щедро раздаривал своим же военачальникам – главам самых родовитых кланов – в мужья, подкрепляя власть, которая оставалась незыблема вот уже четверть века.

Хаук был вторым в очереди на престол. Поэтому уже с юных лет начал искупать свое сомнительное происхождение службой во благо Тхиена против иосмерийских нападок на их земли с Юга. В одиннадцать лет Хаук попал в подчинение Гудреду Адельстайну, который и обучил его всему после смерти принца Валентина. И по сей день Хаук постигал науку быть настоящим воином – драться на мечах, убивать без сожаления и брать свое. За что его и прозвали Арнбранд – Меч Хищной Птицы.

Хаук ни разу не знал поражений в бою до сего дня, потому что всегда сражался честно и свирепо, как разъяренный медведь. Но стоило ли ждать открытой игры от Иосмерийской Ведьмы, как ее прозвали – Наннет Бижон? С короткой стрижкой и в легких доспехах, она вполне могла бы сойти за воина-мужчину, но то, как покачивались ее бедра в седле, не оставляло места для заблуждений. Презренная женщина.

Их разведывательный отряд около месяца базировался на приграничной территории в горах Каскаузе, куда редко поднимались местные жители – иосмерийцы, но отчего-то решила заглянуть она. Как позже Хаук узнал все дело было в пастушке, с которой закрутил любовь один из его воинов. Акцент и то, что он назвал ее «иосмерийской подстилкой» во время соития, предрешило их судьбу.

– Глупее твоих воинов, только твой король, – рассмеялась она в лицо Хауку, когда внезапно ночью иосмерийки разбили их лагерь и взяли выживших в плен. – Только тхиенец способен гадить там, где ест.

Хаук не спешил выдавать себя и то, кем является, поэтому промолчал на прямое оскорбление. Впрочем, как к пленным, к ним относились довольно сносно. Никаких избиений или пыток, видимо это было припасено для наилучшего времяпрепровождения в столице Иосмерии – Хетханне. Лишившись лошадей им приходилось пешком идти на привязи за чужими скакунами, колонна была настолько тесной, что стоило сделать один неосторожный шаг и все валились на землю, увлекаемые друг другом.

Зато это позволяло сосредоточиться сначала на исследовании немногочисленного конного отряда Бижон, состоящего исключительно из женщин, а затем и на собственных мыслях. Хаук вспоминал своего почившего родителя, который вырос во дворце Хетханны, где теперь обитает распутный король Бастиль и его двор. Учитывая, что Хаук знал о том, как во вражеском лагере обращаются с военнопленными, им бы стоило удавиться еще до прибытия. Иосмерийцы продавали свои трофеи обратно в Тхиен, не оставляя себе, как это делали они. Но то, что с ними проворачивали до продажи…

Они называли это «Укрощение варвара». Немногие, испытав подобное на себе, не ломались, больше трети попросту не выживало. Ну, а те, кто выжил, не хотели такой жизни вовсе. Возвращаясь в Тхиен, они влачили жалкое существование, проклиная пленителей до последнего вдоха.

Судьба же Хаука решилась в предпоследнюю ночь перед прибытием в Хетханну. Когда отряд остановился на ночевку, Наннет отчего-то возжелала варвара-альфу себе в постель и Хаука отвязали от колонны, доставив к ней в палатку. Она сидела за столом и даже не обернулась, когда его втолкнули внутрь и задернули полы за спиной.

Хауку показалось странным то, что она так безрассудно подставила себя. Но, возможно, все дело было в том, что Наннет не знала кто он – лишь догадывалась, что Хаук был лидером отряда – мелкой сошкой, в ее скудном понимании. У него хоть и были связаны руки за спиной, но все еще оставалась сила, чтобы убивать подобных ей. Всего один рывок и ее песенка спета, каким бы искусным воином она себя не считала. Безрассудно ждать покорности от того, кому нечего терять, и Хаук воспользовался своим шансом – бросился на нее, желая сшибить весом собственного тела.

Наннет легко спорхнула со стула, как по сигналу, схватилась за спинку, приподняв в воздухе, и шарахнула его, что есть силы по груди. Так, что дерево кусками полетело в разные стороны. Дыхание перехватило и Хаук на секунду опешил.

Следующий сильный удар пришелся по голове. Пустота. Боль. Кружение. Очнулся он с онемевшими, все еще связанными за спиной руками, на полевом матрасе со спущенными до колен штанами. Доспехов на Наннет уже не было и сидела она ноги врозь у него на бедрах. Ее острые груди под сорочкой встопорщились от холода, пока такие же ледяные пальцы ощупывали его узел.

– Что-то с тобой не так, – недовольно произнесла она, поджав губы. А затем подняла сорочку ему же на голову. – Ох! Раздери тебя Бездна! – вульгарно выругалась она.

И Хаук знал, что предстало ее взгляду. Метка с гербом королевской семьи, которую делали в гареме всем детям, опасаясь подмены младенца. Колючие пальцы коснулись знака и острый ноготь врезался в кожу.

– Кто ты, отродье бездны?

– В Тхиене тебе уже выдали бы плетей, женщина, за твой грязный язык, – с напускным спокойствием ответил Хаук. На секунду ему даже понравилось ее замешательство и нотки страха в голосе.

Наннет вернула на место сорочку и внимательно уставилась ему в лицо.

– Мне следовало сразу догадаться, увидев твои глаза, Арнбранд. В твоих жилах течет кровь иосмерийской знати…

– Так ты поскачешь на моем члене, потаскуха? – нагло ухмыльнулся Хаук и Наннет наотмашь ударила его по лицу.

Не слишком сильно, но и не по касанию, как девчонка.

– Язык у тебя тхиенский.

– И не только язык, – парировал он. Бояться уже было нечего.

Наннет не особо обрадовалась его разговорчивости. Желание позабавиться с ним явно пропало, хотя Хаук не возражал. У него даже немного привстал, глядя на очертания сбитого тела под тонкой тканью сорочки. Сиськи у Наннет Бижон были тяжелые и большие, как раз как он любил.

Наннет приказала, чтобы его увели и приставили дополнительную охрану.

– Думаю, король Бастиль захочет с тобой пообщаться, – мимоходом сообщила она. – А может и самолично спустить шкуру.

И Хаук не сомневался, что именно так оно и будет. Ведь все, что он делал с момента гибели своего иосмерийского отца – это пытался доказать всему свету, что он истинно тхиенский наследник.

***

По прибытии в столицу Хаук расстался со своим отрядом.

Взрослые альфы озирались по сторонам, как маленькие дети в ужасе от будущего, которое вскоре должно было их настигнуть. Одна маленькая ошибка и такой печальный исход, как говорил Гудред: не хочешь заделаться в евнухи – не попадай в плен. Хаук хотел бы что-то сделать для них, но пока это не казалось возможным.

– Смотри в пол, когда будешь говорить с королем, если, конечно, хочешь остаться при глазах, тхиенец, – посоветовала ему на прощание Наннет.

Его забрали придворные слуги в ливреях королевских цветов. Хаука позабавило, что он возвышался над ними подобно башне. Высокий рост был его проклятьем в юношеские годы, особенно, когда он легко обогнал в этом Рига. Зато потом в тренировках ему было легче вывести соперника из равновесия, нанося удары сверху. Невольное преимущество, которым он пользовался даже здесь на землях противника.

Слуги привели его в обшарпанную комнатенку рядом с кухней и выдали чистое полотенце, более походившее на грубый отрез ткани. Хаук ступил внутрь и дверь за его спиной захлопнулась, затем спустя мгновение задернулся засов. При этом руки ему так никто и не развязал, после стало понятно почему.

За ширмой находилась полная горячущей воды ванна, а рядом на табурете лежал набор для бритья. Мыло, чаша, лезвие и помазок из конского волоса. И вот он неожиданный шанс на мирный уход. Лечь в ванну и вскрыть себе вены или вымыться и поскрести лезвием лицо? Хаук задумался об этом, уже отмокая в воде, приятно ласкающей ноющие перетянутые веревкой запястья и натруженные в каждой мышце ноги, после долгого перехода.

Довольно быстро пришло понимание того, что ославиться трусом не его выбор. Пусть себе режут вены другие, он встретится с Бастилем и будет смотреть ему в глаза, чтобы кузен не сомневался в том, что Хаук его не боится. Ни один тхиенец не будет пасовать перед иосмерийцем.

Замок не бил в глаза показной роскошью, по крайней мере та его часть, в которой он успел побывать. Хорошо укрепленный, с глубоким рвом по внешнему периметру и откидными воротами, представляя из себя загадку. Неразгаданную тайну. В детстве, когда Хаук имел возможность пошастать по крепости, между практическими занятиями и уроками, ему нравилось обнаруживать «слепые зоны». Места, о которых мечтал бы узнать противник, дерзко решив захватить столичный оплот. Хаук никогда не рассказывал об этом Ригу, возможно, потому что в своих фантазиях представлял, как берет Сверу и подвигает брата на троне…

Они не были дружны с Ригом, чувствуя конкуренцию друг в друге. Король Вальгард не отвернулся от сына после казни супруга, что вполне могло бы статься. И Хаук, чувствуя благосклонность отца, тянулся к нему с утроенной силой в едином порыве доказать, что это доверие полностью оправдано.

Когда Хаук закончил омовение в комнату вошел незнакомый омега, окинув его взглядом с головы до ног, и сморщив свой острый орлиный нос. Скорее всего, унюхал запах псины и конской мочи, ведь именно так для иосмерийцев пах тхиенец?

– Меня зовут маркиз Орно, но вы можете обращаться ко мне: «Ваше Сиятельство». Я провожу вас к королю, – сухо сообщил он на родном языке. – Не советую устраивать мне сюрпризы, иначе я с радостью продырявлю вас, как решето.

Хаук не стал притворяться, что не понял языка.

– Меня даже не удостоят чести прикрыть свой срам перед честным народом?

Маркиз Орно щелкнул пальцами и вперед вынесли чистую одежду. Белье, рубашку, сюртук, бриджи и белые чулки, а бритвенный набор поспешно убрали. Видимо, чтобы Хаук не захватил с собой лезвие для задушевной беседы с королем.

Когда с одеванием было покончено, они приступили к прогулке по бесконечным коридорам. Хаук всю дорогу пытался принюхаться к маркизу, но так ничего и не почувствовал. В Тхиене омеги использовали специальные крема, которые усиливали их аромат, чем привлекали чрезмерное внимание альф и стимулировали их желание. Но маркиз, видимо, подобным не интересовался.

Его страстью были рюши. Они свисали с манжеток, воротника рубашки, по бокам бриджей и внутреннего выреза атласного жилета. Хауку стало интересно, умеет ли маркиз по-настоящему драться? Или его угрозы простая бравада?

Маркиз остановился у тяжелых двустворчатых дверей и обернулся к Хауку.

– Не разглядывайте короля, он этого не любит.

– Слухи врут и король Бастиль не столь прекрасен, как о нем говорят? – не удержал своей язвительности Хаук.

Маркиз хмыкнул.

– Нет, скорее все дело в том, кто вы.

– А кто я? Его кузен? – Слова вязли на зубах, Хаук прекрасно понимал, что Бастиль скорее отправит его на дыбу, чем обнимет и признает родство.

– Что же, время рассудит… – Маркиз распахнул двери и жестом пригласил его войти.

Хаук догадался, что его позвали не в тронный зал и даже не в приемную. Это была опочивальня короля, вернее ее предпокои. Обстановка внутри была дорогой, но не роскошной, как это описывали бродячие менестрели. Хотя, что они могли знать, продажные забулдыги? Два огромных окна на северной стороне смотрели в королевский сад. Стены украсили шкурами и гобеленами с изображениями охоты и древних сражений, а на полу расстелили толстый ковер, в котором нога утопала по щиколотку. Бастиль мог бы ходить по нему босиком, лаская свои изнеженные ступни.

Хаук подошел к окну и посмотрел за горизонт, близился полдень, а король еще даже не вышел из спальни. В Тхиене день начинался с восходом солнца, и никто – даже король – не мог себе позволить нежиться в постели сколько ему заблагорассудится. Маркиз не решился составить ему компанию, поэтому Хаук понял, что его удел – это ожидание. Бастиль может позабавиться с ним, как кошка с мышкой, но Хаук все еще надеялся, что сможет выйти из этой игры с достоинством.

Двери покоев распахнулись спустя три четверти часа, впуская стражу – женщин с арбалетами – личной охраной короля, если верить слухам. Следом шел молодой альфа в странном газовом наряде и трое омег, который из них Бастиль понять было сложно, потому что все они имели сходный цвет волос и одежду. Хаук и не подумал опустить взгляд, когда омеги заметили его присутствие.

Женщины направили на него свои арбалеты и презрительно поджали губы. Они были одеты как мужчины, в высокие бриджи из тонкой оленьей кожи и наглухо застегнутые сюртуки, после знакомства с Наннет Бижон Хауку даже показалась немного эротичной эта игра в мужчин у столь хрупких созданий, созданных для того, чтобы дарить жизнь.

– Склонитесь перед королем, варвар! – последовал приказ от одной из них. – Руки скрестить за спиной! Глаза в пол! Живо!

Хаук хотел бы поспорить, что его короля в этой комнате нет, но все же не стал, опасаясь, что они тут же выстрелят, чтобы продемонстрировать силу и выслужиться перед королем. Иосмерийские суки были свирепы, как дикие вепри. Колени не хотели гнуться, когда он все-таки выполнил их приказ, но глаза не опустил, высоко держа голову, за что и получил прикладом арбалета в лицо. Кожа над бровью лопнула и по виску потекла кровь.

Небольшая демонстрация чтобы приструнить варвара.

– Смотреть в пол! – громко приказала она, и Хауку захотелось броситься на нее, выдавить наглые глаза из глазниц и скормить их ей. – Мне повторить?

Она не уточнила: слова или действия? Хаук вскинул разбитую бровь и улыбнулся.

– Попробуй… – на чистом иосмерийском ответил он. Это был язык, впитанный с пеленок от отца, который ненавидел собственного сына. Проклятый язык врага.

Когда она снова замахнулась кто-то окликнул:

– Сибилла, хватит!

Она тут же поклонилась и отступила.

– Да, мой король…

Хаук не удержался, оказалось, что ни один из тех омег, что пришли со стражей, не был королем. Бастиль неслышно появился в комнате вслед за ними и теперь наблюдал за происходящим из отдаленного уголка. Хаук не в силах был отвести взгляд, когда смог разглядеть его фигуру за спинами других.

Омега не просто поражал своей красотой, будто под гипнозом он притягивал внимание и не отпускал. Его плечи укрывал королевский плащ с меховой опушкой, тот лился по спине как река крови, волочась по полу минимум футов на пять за ним. Ворот слепяще-белой рубашки расстегнут, демонстрируя длинную загорелую шею, ключицы и маленький островок груди. Лицо короля было будто вырублено в камне: никаких мягких линий сплошные углы и впадины. Единственным чувственным мазком на этом полотне были полные губы, пусть в глазах Бастиля, таких же синих, как и его собственные, и стоял невыносимый холод.

В нем читалось явное сходство с Валентином: фигура, грация и этот золотистый цвет волос, который сложно было отнести к блонду, но и русым не назовешь. Бастиль взял от его отца гораздо больше, чем сам Хаук. Но красота не так важна как то, что у него внутри. В его изящной голове.

Бастиль заметил, что Хаук его бесцеремонно рассматривает, но, к удивлению, проигнорировал настырный интерес и вальяжно присел на диванчик. Единственный альфа из свиты устремился к нему и опустился у ног, как домашний пудель, за что тот ободряюще потрепал его по макушке.

– Бертран, вы не поверите кого нам поймала Наннет… – глухо обронил Бастиль, обращаясь к кому-то из своих омег.

Некий Бертран сделал шаг навстречу. Хаук с удивлением отметил, насколько хорошо сложены все омеги, так словно с лошади не слезали с пеленок.

– О, я вижу, мой король, – ответил тот с усмешкой. – Как неосмотрительно отправлять второго в очереди на престол с отрядом в горы. И уж тем более так глупо выдавать себя.

Король, не глядя, погладил альфу по щеке и тот довольно потерся о его колено. Наряд фаворита не вызывал сомнений в его предназначении – шлюха-альфа, коих при иосмерийском дворе водилось немало. Ни капли гордости в глазах, лишь покорность и нега.

– Арнбранд всегда был сторожевой овчаркой Вальгарда, – заговорил Бастиль, так словно в комнате они были одни. – Дрался с упоением за каждую кость с его стола. Печальное зрелище…

Хаук едва скрыл рык, который хотел прорваться сквозь горло. Их цель была вывести его из себя и им это почти удалось. Ненависть, годами взращиваемая тысячами способов, клокотала внутри, как полный олова чан на огне. Но, прежде чем бросаться на них, стоило попытаться хотя бы в малости помочь своим собратьям по несчастью.

Сибилла заметила его настрой, приблизилась, и ткнула арбалет едва ли не в горло. Острие коснулось тонкой кожи под подбородком, оцарапывая.

– Ваше… Величество, – процедил Хаук, не глядя на нее.

– Да? – заинтересовался Бастиль.

– Ваше Величество, – едва не поперхнувшись словами, – я прошу снисхождения для моих воинов.

– И что же вы готовы предложить нам? – хмыкнул он.

Предложить? Хаук растерялся столь прозаическому вопросу.

– Свою жизнь?

Омеги, как и их король, в голос рассмеялись, трусливо переглядываясь друг с другом. Даже шлюшка у ног Бастиля хихикнула, неимоверно взбесив, будто Хаук превратился за секунду в уличного паяца.

– Ваша жизнь и так принадлежит нам, глупый. Вы – наш пленник. Наша собственность.

– Тогда чего же вы хотите от меня? Разве по иосмерийской традиции не положено продать пленника в Тхиен? Чем я отличаюсь от других? У меня ничего нет, чтобы предложить вам…

Бастиль скривил губы.

– Нам стоит озвучить таксу, дорогой кузен? – начал он, впервые напомнив об их родстве. – Вы единственный обладаете уникальным даром, Арнбранд, иосмерийской кровью. Если вы сдадите позиции и раскроете нам ценную информацию, мы помилуем и вас, и ваших людей. Мы отправим их без выкупа домой целыми и невредимыми, ну, а вы бессрочно останетесь нашим дорогим гостем. Нашим братом.

Хаук понимал, что это значит. Предательство. С губ Бастиля это звучало так обыденно, так понятно и просто… Но он не смог бы предать свой дом и свою семью. Кровь в его жилах была красной, а не тхиенской или иосмерийской. И Хаук готов был всю ее отдать за то, что считал для себя правильным.

– Этот вариант мне не подходит.

– Стоит предложить золото?

Хаук поморщился.

– Я не продаюсь.

Король в ответ на это заявление вульгарно фыркнул, словно все что происходило раньше было лишь красивым спектаклем. И Хаук быстро понял почему: различив пятна гнева на его щеках. Фривольный разговор был лишь затравкой к главному блюду, все они собрались чтобы выбить из него непокорность и, возможно, какую-то информацию.

– Вы просите милости, но говорите, что не товар, дорогой кузен? Тогда чем же вы можете нам послужить? Раскроете свою тесную пещерку для одного из моих друзей? – Бастиль кивнул головой на омег, которые продолжали стоять в отдалении. – Или поможете стряхнуть пыль с моих туфель своим языком?

– Боюсь, что не обладаю сноровкой ни в том, ни в другом… – Хаук запоздало догадался, что нужно склонить голову. Хотя бы сделать вид, что его предыдущая просьба имеет униженный оттенок. Пусть варианты предложенные Бастилем были вопиющими и все нутро Хаука воспротивилось происходящему.

Лизать туфли или отдаться омеге? Какой альфа на это пойдет? И неужели омегам подобное доставляет удовольствие?

– Тогда ваших воинов оскопят сегодня же и без выкупа выставят за ворота замка. Пусть дохнут, как бешенные собаки на потеху зрителям, – безжалостно отрезал Бастиль, и Хаук понял, что это не шутка. Прочитал по глазам.

Иосмерийцы славились своей жестокостью к врагам. Хаук с детства помнил историю, которую ему однажды в гареме поведал Валентин. О юном иосмерийском омеге, который пожалел тхиенского воина и решил его выходить, раненного после битвы. Воин принимал еду из рук омеги, выносил его заботу и с радостью делил кров, а когда достаточно окреп и смог ходить, изнасиловал и убил иосмерийца. Родичи омеги привязали ноги и руки воина к двум лошадям и послали их в галоп.

– Ваше Величество, вы злы на меня, но ведь мои воины не виноваты.

– А разве виноваты иосмерийцы, которых забирают в гаремы, насилуют и заставляют рожать нежеланных детей? Никто не дарует им свободу и не обменивает их на золото… До самой смерти они вынуждены страдать, сгорая на медленном огне. Вам ли не знать, кузен?

Хаук молчал, не догадываясь, что возразить, и Бастиль продолжил:

– Тхиенцы делают бет рабами и поступают с женщинами не лучше, чем с омегами! Они называют их женами и мужьями, но суть одна: их порабощают и прививают чужую волю. Ваши воины заслуживают жалости? О, нет… Мы так не думаем.

Бастиль верил в каждое слово, которое говорил, но он не жил в Тхиене. Не видел разрушенных деревень и междоусобных клановых стычек. Не спал в одной казарме с воинами, каждый день проливающими кровь в целях защиты этих самых ущемленных и обездоленных женщин и омег. Какая жизнь ждала их вне гаремов? Нищета, голод, еще большее насилие?

Самые крупные кланы Тхиена постоянно находились в состоянии войны друг с другом, и отец позволял им это. Вальгард находил в междоусобице свою выгоду, пока семьи грызлись меж собой, им не было дела до заговоров против короля. Но также это ослабляло и их королевство. Иногда Хаук думал о том, что не будь всех этих склок, они давно бы разбили иосмерийскую армию из женщин и омег. У них были бы пастбища, которые укрывали добрых две трети территории Иосмерии, а также шахты, в которых добывали настоящее золото и самоцветы. И выход к морю.

– Вы правы, наши традиции жестоки, – согласился Хаук без тени фальши. – Мой родитель стал их жертвой, но я искренне сомневаюсь в том, что воины, которых вы взяли в плен, что-то исправят в этой ситуации.

Бастиль оттолкнул руку своего фаворита, когда та поползла вверх по бедру к паху, что не укрылось от безразличных взглядов присутствующих. Тот, видимо, хотел успокоить своего короля, но вызвал лишь еще большее раздражение.

– А что вы думаете о своем отце, кузен? О его прискорбной кончине? Или вам плевать, раз он не был тхиенцем?

– Мой отец предал своего короля.

– Вальгард ему не был королем. Или вы хотите сказать, что мы ваш король? – хитро поддел его Бастиль.

– Я обращаюсь к вам, как положено обращаться к королю. – Хаук впервые вел беседу с таким противником, умным и беспощадным. В Тхиене подобный разговор взорвался бы уже на начале и перерос в мордобой или поединок на мечах.

Бастиль прищурился, ощущая, что загнал его в капкан, и Хаук стоит в волнительном ожидании, пока тиски захлопнутся.

– Мы спросили вас, считаете ли вы нас своим королем?

– Мой король – Вальгард Рэнгвольд. И я его овчарка.

Бастиль никак на это заявление не отреагировал, но, к его чести, компрометировать умел как никто.

– Знаете, в чем проблема всех альфа-правителей, дорогой кузен? – как будто мимоходом начал он. – Мы никогда не встречали альфу, который бы сначала думал своей головой, а затем действовал. Вы, альфы – слишком импульсивны, вот даже взять вашего воина, который соблазнил ту пастушку. Стоило оно того?

– Нет, – сухо ответил Хаук.

– Ваш отец – король Вальгард, в нашей с ним последней переписке, касающейся полуострова Ардо, где если помните был взят в плен ваш родитель… – уточнил он. – Так вот, король Вальгард своею рукою написал, что будет рад вогнать нам в глотку свой член так глубоко, как тот еще не бывал в нашем дяде. Стоит ли упоминать, что мы отбили остров? И все эти заявления бравада, не стоящая ни гроша, и вы такой же, мой дорогой кузен… Вы можете избавить своих воинов от страданий, но не будете этого делать, потому что не приспособлены к выживанию. Пусть и думаете, что вы сильный и отважный боец.

Это была провокация, причем искусная. И Хаук не был настолько глуп, чтобы не понимать этого факта.

Бастиль демонстративно выставил вперед ногу, предоставляя возможность все исправить. И Хаук с ужасом понял, что это единственный выход. Лизать его туфли, чтобы спасти своих альф от оскопления.

***

Улыбка Бастиля ничуть не отражала его настоящих чувств. Он звал Хаука «дорогой кузен» и при этом презирал всей душой. Хаук не скрыл своего отвращения, когда спустя несколько невыносимо долгих минут к ноге Бастиля припал его фаворит, целуя голень через чулок. Казалось, еще немного и он распластается на животе перед ним и будет ползти, выпрашивая ласку. Какая мерзость!

Бастиль оттолкнул его голову ногой.

– Не нужно, Антуан, – приказал он.

Хаук все еще мешкал, глядя на королевскую атласную туфельку. Она была чище, чем рот у некоторых его воинов, но Хаук сдерживался не из-за брезгливости. Ему претило, что он вынужден унижаться перед этим омегой в присутствии зрителей, жадно впитывающих каждую деталь происходящего.

– Ну что же, кузен? Мы были правы? Вы слишком горды, чтобы пожертвовать честью ради ваших воинов? Как же хорошо, что на престол вы лишь второй в очереди… Какой был бы позор для Тхиена.

Хаук и так стоял на коленях, под прицелом Сибиллы, которая с радостью продырявила бы ему горло, будь на то ее воля. Он представил неосторожное движение в сторону короля, Сибилла выстрелит и Хаук избавится от этой жуткой необходимости выбора. Но слова Бастиля обожгли изнутри: второй в очереди – никудышний король, неспособный защитить своих людей.

– Если я это сделаю, как я смогу проверить, сдержали ли вы свое слово, Ваше Величество?

– Верить нам теперь ваша святая обязанность, кузен, привыкайте, – ничуть не обиделся Бастиль. – Ну же?

Хаук осторожно подался ближе, пока Сибилла не разрешила ему перенести корпус вперед, опираясь на руки. В глазах у Бастиля играли чертики, ему нравилось наблюдать чужое падение. Юному принцу было чуть больше двадцати, когда умер Камил из-за неудачного выкидыша. Предыдущий король был еще молод, чуть старше сорока и рискнул всем из-за нового фаворита. Какими бы агрессивными остолопами ни были альфы, у омег тоже имелось слабое место – их природа.

Бастиль не казался чужд эмоциям, хотя изо всех сил старался не терять голову, когда дело касалось его врагов. А Хаук – враг, они оба кристально ясно осознавали это. И он едва справился с желанием дернуть тонкую лодыжку на себя, а затем задушить Бастиля. Сибилла вряд ли бы успела убить его до того, как он сломает эту хрупкую шею.

Хаук остановился уже у самых ног Бастиля, игнорируя рассерженный взгляд Антуана. Как будто кто-то покушался на его место? Альфа вызывал лишь брезгливость своими заискивающими повадками. Такова жизнь всех альф при иосмерийском дворе? У ног омег? Под их контролем и в жестком подчинении?

– Если вы не готовы… – обронил Бастиль, немного подавшись грудью вперед. – На этот вариант. Можно рассмотреть предыдущий…

Хаук снизу вверх взглянул в его злые глаза полные издевки и хладнокровно выполнил требуемое, несмотря на то что внутри громыхали молнии едва сдерживаемого гнева. Но в спину прямо под лопаткой упирался арбалет Сибиллы, и даже мизерная надежда на крохи свободы и отмщения уплыла. Король хотел не просто унижения, его желанием было сломать Хаука.

Минута подчинения воле Бастиля тянулась невыносимо долго.

Хаук понимал, что все они смотрят, как скользит его язык по королевской обуви, наслаждаясь происходящим. Тхиенец принимающий унижение от иосмерийца был зрелищем едва ли не более забавным, чем мертвый враг. Но его жизнь и так почти кончена, и если не сегодня ей придет конец, то всегда будет благословенное завтра.

– У вас замечательно выходит работать языком, дорогой кузен, – похвалил Бастиль, когда все закончилось. – Возможно, мы даже найдем применение этому вашему таланту. Хорошо, ваши воины останутся в целости и сохранности, мы дадим им свободу. Думаю, на сегодня с вас хватит…

– Я считал, вы только начали, Ваше Величество, – язвительно ответил Хаук.

Бастиль в ответ рассмеялся.

– О, вы так проницательны, кузен! Нам бы хотелось, чтобы вы, прежде чем в полной мере воспользуетесь нашим гостеприимством, разобрались в том, что вам позволено. При нашем дворе существует целая наука этикета для альф. С рождения они учатся тому, чтобы соответствовать нам… Вас тоже следовало бы обтесать.

– Говорите прямо, я – ваш пленник, о каком гостеприимстве идет речь?

– Дерзость вам не к лицу, кузен, – пожурил его Бастиль и кивнул Сибилле, Хаук не ожидал удара, поэтому не успел сориентироваться и рухнул на пол. Боль была острой, но не долгой, никто не хотел нанести ему серьезного вреда. О, нет, иосмерийцы всегда растягивали «удовольствие».

Сибилла поставила ногу ему на плечо, фиксируя пленника в этой позе.

– Позовите маркиза Орно, – приказал Бастиль.

Хаук лежал на полу, поэтому мог лишь слышать, но не видеть, что происходит в комнате. В обзор попадали лишь ноги короля и жадные ручонки Антуана, поглаживающие его голени. Хаук не хотел учиться быть размазней, жаждущей внимания омеги. Пусть этим омегой и был король.

– Ваше Величество, – послышался чопорный голос маркиза. – Чем я могу вам услужить?

– Наш дорогой кузен погостит при дворе некоторое продолжительное время, для этого ему нужно придать огранку, как одному из ваших алмазов, маркиз.

– Я вас понял, – сдержанно ответил тот, но в его словах едва ли было много радости.

– Мы выделим вам дополнительную охрану, чтобы сдержать его порывы на начальных этапах. Ализ, выбери кого-то из своих, – обратился он к компаньонке Сибиллы. – Но так, чтобы наш кузен не смог их соблазнить. Маркиз, мы надеемся, что вы сможете приручить этого строптивца.

– Будет сделано, Ваше Величество.

– Это вызов для меня, Ваше Величество, – раскланялся маркиз.

Хаук не понимал, что все это значит. О каких алмазах они толкуют? Но король отпускал его с маркизом и это говорило о том, что ему дадут встать. Хотелось убраться из этой комнаты как можно быстрее и забыть о произошедшем. Но первым всегда уходил король, поэтому присутствующие ждали, пока он закончит аудиенцию.

Бастиль не стал устраивать церемонию прощания с целованием королевского герба на перстне, просто вышел в противоположную от спальни дверь.