Читать книгу Цугцванг. Два королевства - Дарья Фиалкова - Страница 5

Слуги принесли костюм через несколько часов.

К тому времени Хаук успел уже принять ванну и побриться. Затем следовало растирание специальным лосьоном и массаж, но в этот раз Хаук был на взводе, поэтому не мог спокойно сидеть. Слуга, сгребая со стола свои склянки и бритвенные принадлежности, поспешил закончить и быстро выбежать прочь.

– Я помешал? – спросил Оливье, стоя у двери как раз, когда Хаук скинул простынь и собирался надеть белье. Нагота была привычной частью жизни в военных лагерях, поэтому Хаук не спешил прикрыться, о чем и пожалел, когда Оливье начал осматривать его с явным интересом. – У вас столько шрамов, вас секли?

– В детстве, – неохотно ответил Хаук, когда закончил с одеванием.

– Бездна! Ваш отец? – изумился Оливье, с явным неодобрением.

– Нет, мой брат решил, что это будет забавно. Он использовал лошадиный кнут.

– Подонок!

– Нет. Он был честен, – Хаук не хотел жалости к себе, не переносил ее с самого детства. – Риг всегда ревновал ко мне и не считал необходимым это скрывать, и чем добрее был отец, тем жестче становился брат.

– Ваш отец человек сомнительных качеств, но я рад слышать, что он был добр к вам.

– А добр ли к вам герцог Юдо, подсылая ко мне?

Оливье сделал вид, будто не понял вопроса.

– О чем вы, Арнбранд?

– Вы ведь его фаворит.

Оливье подошел к столу и коснулся бутылька с лосьоном, вряд ли догадываясь об его назначении.

– Ошибаетесь, я его любовник вот уже пять лет. И, прежде чем вы зададите следующий вопрос, а я уверен с вашим тхиенским воспитанием вы не видите разницы. Фавориты – однодневки, отгорающие как эта свеча. Привлечь омегу – это одно, а вот удержать совсем другое, – он выдавал фразы порционно и неспешно, словно взвешивал каждое слово по фунтам. – Быть любовниками здесь – при дворе и именовать себя так – это не просто пустые слова. Между мной и Шарлем есть определенная связь, которая не может быть разрушена влиянием мимолетного фаворита. Как пример, скажу, что король Бастиль не заводит любовников, все его пассии, как Антуан – никчемные крикливые мальчики, не стоящие даже взгляда. И это его сознательный выбор. Вы же, Арнбранд, из другого теста, но я все равно не ревную. Видите? Потому что я не против вас и даже очарован.

Хаук нахмурился.

– Очарованы?

– Да. И немного заинтригован, – ласково улыбнулся Оливье, не оставляя сомнений в посыле своих слов.

– Неужели при дворе подобное может быть в порядке вещей?

– Ну, а кто же ограничивает, кроме нас самих? Может, в Тхиене кому-то и нравится жить по строгим правилам, но Тхиен, к счастью, далеко отсюда. Вы мне нравитесь, Арнбранд, ваша сила, то как стойко вы держитесь, хотя происходящее чаще всего ставит вас в тупик. Как вы пошли на уступки, ради ваших людей… Это многого стоит.

Хаук вспыхнул, не в силах справиться с отголосками старого унижения.

– Нет чести в том, чтобы попрать свои принципы. И я ненавижу Бастиля за это, как и за многое другое.

Оливье почувствовал его слабость и приблизился, касаясь локтя.

– Арнбранд… Я вижу в вас гораздо больше королевского, чем даже в нем. Вы, как и ваш отец – принц Валентин – не должны были стать вторыми. Пусть эта мысль ведет вас.

Хаук радовался тому, что маркиз открыл ему карты. Не будь этого, вряд ли бы он понял тонкую игру, которую Оливье провел с ним. Они выверили каждый ход – ненависть к Бастилю, его место в тени трона в Тхиене и даже приправили блюдо тонкой лестью. Оставалось дело за малым, и Хаук едва не вскрикнул, когда Оливье встал на цыпочки, награждая его поцелуем в губы.

Никакой пошлости или давления, лишь сухое касание, но весьма красноречивое. И это было ничуть не забавно! Хаук едва не ударил его, сжимая кулаки с такой силой, что, казалось, никаких нервов не хватит.

Оливье искренне улыбнулся, когда все закончилось.

– Вы выглядите испуганным, Арнбранд, успокойтесь, я не собираюсь вас насиловать. Вы сами этого захотите, так или иначе.

Хаук предпочел промолчать. В Тхиене подобные отношения не смогли бы существовать, потому что альфа предпочетший другого альфу омеге быстро бы лишился головы. И теперь ему на самом деле было страшно, потому что только сейчас Хаук наконец начинал понимать слова маркиза о всеобщей развращенности двора. Омерзительно!

Ему как никогда сильно захотелось сбежать в Тхиен, где все было просто и понятно и навсегда забыть иосмерийский двор. Но пока это было невозможно, да и представиться ли шанс, Хаук не знал. С него не спускали глаз ни на секунду, всегда только на привязи, под прицелом мечей или арбалетов.

И даже сейчас Хаук понимал, что Оливье не такой простак, каким кажется на первый взгляд. В его жилах течет кровь герцога, а другой герцог – от одного имени которого все дрожат – делит с ним постель. Брат Оливье – приближенный короля, обладающий змеиным языком и повадками скорпиона. Они все как один были опасны и Хаук не мог определить, который же из путей выведет его из этого ядовитого лабиринта с наименьшими потерями.

В дверь постучали и Оливье впустил внутрь слугу.

– Это за вами, Арнбранд, посыльный Бертрана. Он приведет вас в его покои, а затем вы отправитесь к Шарлю.

Хаук кивнул и покорно пошел следом. Казалось, это его шанс, ведь руки ему не связали, но в коридоре к ним присоединилась охрана, замыкая шествие, и пришлось отложить свой план на потом.

В предпокоях пришлось задержаться не меньше чем на четверть часа, но Хаук не возражал, что угодно лучше этого званого ужина в тесном кругу. Когда Бертран вышел к нему, Хаук уже обошел комнату три раза, заглядывая по углам и не обращая внимания на охрану.

– А где же Оливье? – спросил тот, едва наградив Хаука взглядом, и поправляя тяжелый пояс с ножнами на бедре. Среди омег ношение оружия казалось особым шиком, маркиз тоже не брезговал пристегивать к бедру кинжал. Однажды даже грозился его изрешетить.

– Он не пошел со мной.

Бертран все-таки недовольно взглянул на него и поджал губы.

– Как вас не наряди, а происхождение не спрячешь… – обронил он, намекая на его тхиенские корни. Хаук решил, что ему стоит это проигнорировать. Не нужно отвечать на намеренное оскорбление, находясь в заведомо проигрышном положении.

Его рост и шрамы говорили за себя и каждый, кто взглянет на него сегодня, будет думать не о Валентине, а о Вальгарде Рэнгвольде, который замарал честь их безупречного принца. И как с такими ассоциациями герцог Юдо собрался сажать на трон сына-омегу от тхиенца?

Но когда они с Бертраном пришли в покои герцога любые вопросы отпали сами собой. Шрамы Хаука ни в какое сравнение ни шли со шрамами герцога, который к тому же был слеп на один глаз и даже не утруждал себя ношением повязки. Глаз был на месте – молочно-белое бельмо закрывало зрачок, придавая Юдо полубезумный вид. Он был острижен, но по короткому ежику волос сразу становилось понятно, что его родной цвет – рыжий. Светлые брови и бледная кожа служили тому излишним подтверждением.

У Хаука бы язык не повернулся назвать его хотя бы отдаленно привлекательным, но даже стоя на расстоянии легко читалась мощная аура властности и силы, не свойственных омегам – слишком уж нетипичным он был. Его китель с бесчисленными орденами, а также кольца: перстень главы Совета, гербовая печать и железный напальчник с острым птичьим когтем на левой руке, смотрелись по меньшей мере неординарно. Но, возможно, при дворе все эти побрякушки были чем-то сродни медвежьей шкуре, которую любил накидывать на плечи Гудред Адельстайн, рассказывая, как сам же и завалил зверя голыми руками.

Трофеи воина.

Шарль Юдо расположился в самом центре миниатюрного зала, который входил в отведенные ему дворцовые покои, и сдержанно здоровался с гостями. Хаук и хотел бы не смотреть на него, но его любопытство не подчинялось здравому смыслу. Оливье принес герцогу бокал и без единого слова встал рядом, на шаг позади. Этот один единственный шаг четко давал понять все о его уважении к партнеру и неоспариваемом подчинении, что так и не смог сделать Антуан, лежа у ног Бастиля и лаская его голени всю аудиенцию.

Бертран откашлялся и кивком указал Хауку на слугу с бокалами, но их прервали:

– Бертран! Как я рада тебя видеть! – К ним спешила маленькая старушка, едва достающая Хауку до плеча. Она была довольно юркой для своих лет – в платье, которое отнюдь ее не красило, но бесспорно выдавало своей роскошью высокое положение.

– Мадам! – поклонился Бертран и поцеловал ей руку, больше похожую на веточку. – Я тоже рад. Позвольте вам представить моего компаньона?

Хаук встретился с ней взглядом и едва не утонул в ее глубоких серых глазах.

– Мое имя – Хаук, и я единственный сын принца Валентина. – Ее рука терялась в его огромной ладони, но Хаук все равно поклонился и коснулся губами холодной кожи.

– Марион, графиня Соланж, и я была молочной матерью вашего родителя. Глазам своим не верю, сын Валентина! Ох, боги, когда на Совете о тебе упомянули впервые, я едва не потеряла сознание, – ее губы растянулись в полуулыбке, и Хаук понял, что она врет. Совсем не забота о его благополучии заставила ее взволноваться, а что-то другое менее прагматичное. – Как здесь жарко! Я буквально горю! Бертран, мальчик, принеси мне воды.

Лицо Бертрана искривилось, но он не посмел возразить и покорно пошел на поиски. Как только омега испарился в толпе, графиня снова воспряла и даже нашла в себе силы дернуть его за лацкан. Хаук присогнулся, чтобы она могла говорить, не свернув себе шею.

– У тебя его глаза. Синие и глубокие.

– Спасибо, мадам.

– Каким он был в последние годы? Говорят, Вальгарду не удалось его сломить, и он сражался до последнего.

– Мне было едва шесть, когда его казнили.

– Но ты ведь помнишь его?

Хаук запнулся, стараясь придумать что-то, что не задело бы графиню до глубины души. Но в голову раз за разом лезло одно и то же воспоминание: разгневанный отец и стражники, удерживающие принца от падения.

– Ему не нравилась жизнь в гареме. Не нравилась так сильно, что он предпочел рискнуть всем ради свободы. И все, что я слышал, говорит о его сильном характере воина.

– Он дал тебе жизнь и уже за это ты должен быть ему благодарен, – рассудительно заметила графиня. – Все мы думали, что он укоротит себе век в первый год плена, но вместо этого родился ты и, я думаю, именно ребенок дал ему силы прожить столько, сколько требовалось для того, чтобы ты не сложил голову следом за ним.

Хаук подумал о ее словах, но все разрозненные воспоминая, которые остались у него о принце, терялись за мутной пеленой. После казни жизнь Хаука стала совсем другой и нечеткие границы стерлись, унося с собой жалкие крошки его детства: иосмерийскую песенку, которую отец мурлыкал ему перед сном в темноте; уже давно забытый нежный запах его волос; как он играл с ним в прятки или рассказывал истории о чужой стране, в которую им обоим не было дороги. Все это имело место, когда стражники не приходили какое-то время, но затем в мгновение рушилось – и радость гасла, оставляя за собой зияющую пустоту.

В этой самой пустоте Хаук прожил последующие шестнадцать лет, ведь ее было гораздо больше, чем всего остального. Воспоминания не приносили боли, обида жгла за другое – они все его знали, а он нет. И никогда уже не узнает, что было правдой на самом деле?

Кем был его отец? Избалованным принцем или заботливым братом?

– Вас уже познакомили с герцогами Обероном и Юдо? – сменила она тему. Как будто почувствовала тонкий лед под его ногами.

– Увы, нет, мадам, мы с Бертраном только пришли… – откликнулся Хаук.

– Тогда я возьму все на себя, это будет мне в радость. Ты ведь не откажешь мне? – лукаво вопросила графиня. – Данный вечер проводится для членов Совета и приближенных к ним, попасть сюда без приглашения практически нереально. Ты ведь видел охрану у входа?

– За мной сюда шла целая толпа стражников, так что я привык.

– Я слышала, ты положил на лопатки сынишку Акведука? Как его там? – Она поджала губы, силясь вспомнить имя.

– Антуан?

– Верно, Антуан – старшенький графа. Как всех упомнить, когда король меняет их чаще, чем простыни? Такой он у нас – непостоянный, выбрасывает альфу за альфой за порог, как напрудивших на ковер щенков. Ему бы давно пора наследника завести, в его возрасте у Фабьена уже родился Камил. Боги, как быстро летит время…

– Возможно для вас, но в плену оно проходит чертовски медленно, – отстраненно возразил он.

– О чем ты говоришь, Хаук, какой же это плен? – изумилась она. – Для тебя это освобождение от оков прошлого. Разве король Вальгард предлагал тебе достойное будущее? Он даже не дал тебе земли, заставляя межевым рыцарем мотаться по всему королевству, с мечом наперевес. У тебя ведь не было гарема, хотя тебе сколько – двадцать? Больше?

– Это не отец так решил, я сам. Мне нравится… нравилась такая жизнь.

Графиня отмахнулась.

– Конечно же ты думал, что сам решил, глупый. Король Вальгард достаточно подкован в манипуляции своими подданными, чтобы внушить тебе любую мысль, взрастить ее в твоей голове, как росток. Я не буду врать, Хаук, поклонников в здешних стенах у тебя немного, в основном, потому что ты причинил нам немало головной боли. Но все, кто знали твоего отца, с интересом следили за тобой.

– Зачем?

– Понять, кто ты такой и каковы твои цели?

– Благополучие Тхиена – единственная моя цель. – Собственный голос показался Хауку слабым и неживым, но он не собирался сдаваться. Уж точно не старухе Соланж, как ласково нарек ее маркиз.

– А теперь, когда ты вернешься из иосмерийского плена, даже если допустить, что сможешь сбежать. Не они ли первые будут тебя пытать, не продался ли ты врагу? – А она была умна. И дипломатична.

– Возможно, – кивнул Хаук, понимая, что она более чем права. Хотя вряд ли стоило ожидать меньшего от самого опытного члена Совета.

Бертран вернулся как раз вовремя, неся перед собой желанный стакан воды. Графиня приняла подношение и даже сделала маленький глоток, а затем отставила и потянула Хаука за руку к центру зала.

– Пошли, я познакомлю тебя с Шарлем.

***

Оливье ободряюще улыбнулся, когда они подошли, но Хаук предпочел сделать вид, что не заметил. Графиня сделала неглубокий книксен перед герцогами, рядом с Юдо, как оказалось, стоял Оберон, покачивая в руках бокал с чем-то более крепким, чем вино, которое разносили слуги.

Спутник герцога Оберона был больше похож на фаворита, потупив взгляд в пол, расположившись от него по правую руку. На вид мальчишке едва можно было дать семнадцать лет, а ведь Бертрану – его сыну – как минимум двадцать три, а то и все двадцать пять. Не говоря уже про Оливье.

Хаука на мгновение замутило и Юдо заметил его взгляд. Даже одним глазом тот видел больше, чем некоторые двумя.

– Два юных дебютанта в одной компании, – протянул он. – Жуль, познакомься с новичком.

Оберон повернулся к Хауку.

– И правда, Жуль, почему ты молчишь постоянно, так ты себе не найдешь омегу-покровителя. – И вытолкнул мальчика вперед. – Это Жуль, мой младший сын и, я надеюсь, будущий фаворит его Величества.

– Зря надеешься, – мрачно пошутил Юдо.

Жуль залился краской и отступил в тень отца.

– Ваша очередь представляться, Арнбранд, – зашипел на него Бертран откуда-то из-за спины, и графиня залилась визгливым смехом. Воздух можно было резать, таким он стал плотным и тяжелым в присутствии стольких важных фигур.

– Это Хаук, единственный сын принца Валентина, – внезапно подал голос Жуль. – Он приходил на полигон. Бился с Антуаном и Оливье…

– С Оливье? – заинтересовался Юдо. – Ты бился с ним?

Оливье окатил Жуля убийственным взглядом. Как будто хотел сказать: ну, спасибо, братец!

– Да, мы немного поиграли.

– И кто же выиграл? – не отпускал тему Юдо, вперив тяжелый взгляд в любовника. Как будто не верил, что тот мог бы проиграть тхиенцу. И Хаук ощутил настоящий дискомфорт.

– Ну, ну… давайте сбавим обороты? – миролюбиво предложил Оберон, выгораживая сына.

– Нет, я хочу увидеть, – повелительно ответил Юдо и приказал жестом слуге: – Мечи! Принесите деревянные мечи…

– Скоро ужин, – попытался смягчить его Оливье. – Шарль, не нужно.

– Маленькая сценка – это будет забавно.

Но ни Хаук, ни Оливье так не думали. Гости неохотно расступились, когда им принесли тренировочные мечи. Оливье не хотел терять лицо перед любовником, но Хаук все равно дал себе зарок, что не станет поддаваться или жалеть соперника. В настоящем бою он бы без раздумий убил бы и Оливье, и любого из присутствующих в комнате. Хватит с него унижений перед королем и маркизом. Для Оливье оставался еще один вариант: отказаться от поединка вообще, но, бросив короткий взгляд на Юдо, становилось понятно, что тот не отступится. Ему требовалось подтверждение талантов любовника или их полное опровержение.

Оливье атаковал первым, но действовал так скорее в целях заполучить хоть какое-то преимущество, памятуя их недавний спарринг. Хаук легко отбил его наступление и сам пошел в атаку, нанося удар за ударом, заставляя Оливье отступать и защищаться. В парадных костюмах драться было не так уж комфортно, но буквально через пять минут они оба забыли и о белых сорочках, и о жадных глазах, наблюдающих за ними. Остались лишь они вдвоем и мечи. Перестук деревяшек в их голове, сменился игривым звоном стали.

Хаук бил без передышки, не давая Оливье ни секунды свободного времени, чтобы собраться и атаковать. Взгляд Оливье, сначала полный задора, постепенно угас, как и его сопротивление, усталость все сильнее брала свое. В первый раз Оливье лишь оступился, теряя координацию, но Хаук не стал забирать победу, а вот во второй раз он уже не мог оттягивать неизбежное. Последовало падение и быстро откатиться Оливье не успел, лишь замер с деревянным мечом у горла, едва дыша и не в силах поднять взгляд. Казалось, он даже не захочет вставать после такого демонстрационного поражения.

Хаук думал, что Юдо разозлится и унизит Оливье за проигрыш, а возможно и выгонит с ужина, как поступил Бастиль с Антуаном, но вместо этого тот подошел к любовнику и аккуратно забрал у него меч, помогая встать и выталкивая себе за спину. Закрыл собой от чужого презрения, ведь никто не смел переходить герцогу дорогу, опасаясь за свой статус и, что немаловажно, за жизнь.

– Повторим? – предложил он, принимая начальную позицию. И все присутствующие ахнули, ведь если Юдо, что маловероятно, потерпит поражение – это уже будет не игра.

Хаук поклонился и едва не пропустил атаку, которая последовала в ту же секунду – удар. Герцог был не просто хорош, он разил как молния, сочетая работу мечом с пластикой собственного тела, которое буквально парило в воздухе. Деревянные мечи были для него детской погремушкой и Хауку даже стало интересно, каков он с настоящей сталью в руке. Худощавому и гибкому Юдо не угрожал высокий рост Хаука, потому что он попросту не обращал на него внимания. Никаких препятствий для победы не существовало и Юдо это понимал как никто – все дело в голове. Хаук был силен и вынослив, но на стороне герцога была скорость и техника. Ему даже не мешал вычурный костюм, увешанный наградными знаками. Он был готов к драке в любую секунду, стоило лишь достать меч – превосходное качество для воина.

Первое касание, пропущенное Хауком, пришлось на бедро, а затем все покатилось по наклонной, потому что холодная выдержка рухнула под давлением безукоризненной стратегии Юдо. Вторым касанием стало плечо, после чего судьба поединка была предрешена. Но Юдо не спешил заканчивать спарринг, играя с ним, словно Хаук внезапно превратился в домашнего пуделя, невоспитанно покусывающего руки хозяина.

Хаук не стал дожидаться победного укола и бросил ему в ноги меч.

– Вы выиграли! – раздраженно признал он, тяжело дыша. – Если бы ранения произошли на самом деле, я был бы уже мертв.

– Хорошо, что вы это понимаете, возможно, данный опыт убережет вас от поражения в будущем, – усмехнулся Юдо, а затем вскинул тренировочный меч ко лбу и поклонился, благодаря за поединок. К нему хлынула толпа с поздравлениями и о поражении Оливье все позабыли, на что видимо и был расчет.

К Хауку приблизился Бертран и кивнул на слугу.

– Ну, а теперь вы принесете мне выпить?! – возмутился он.

***

После унизительного ужина, в течение которого Бертран тысячу раз испробовал его выдержку на прочность, герцог снова позвал всех в зал, где уже была сооружена импровизированная сцена. Хаук все бы отдал, чтобы вернуться в свою тюрьму и больше не видеть самодовольное лицо Бертрана, который не уставал глумиться над его поражением ни на секунду.

Хаук почти не ел и все думал, какая бы вилка лучше всего смотрелась в горле омеги. Закусочная или десертная? А может, салатная? Он не пропустил бы ни единого дюйма на его теле, не переставая колоть. Кровавая фантазия так его захватила, что он едва услышал объявление герцога.

Когда приглашенные последовали в зал, Хаук решил исследовать территорию и, возможно, избежать нудного театра. Совершенно случайно он нашел небольшую нишу за гобеленом, но, как оказалось, она уже была занята. Парочка стояла к нему спиной, но в том, чем они занимались сомневаться не приходилось. По нарядному белоснежному кителю Хаук узнал члена Совета – виконта Дьофи и его фаворита – Дамиана, младшего сына королевского сенешаля Анри Юбера, присутствовавшего на этом самом обеде!

Его заставили пройти представление у всех гостей званого вечера, Бертран таскал его от компании к компании, демонстрируя подобно какой-то вещи.

Хаук едва сдержался, чтобы не сбросить мерзавца с несчастного Дамиана, но остановил протяжный стон и глухой шепот, подбадривающий виконта с большим усердием трахать альфу. На приеме Дамиан показался обычным мальчишкой – живым и улыбчивым, но под Дьофи вел себя подобно шлюхе, шествующей за обозом. И что сразило больше всего, притворялся так ловко, что, казалось, ему на самом деле нравится принимать виконта в своей «пещерке».

Хаук сбежал так быстро, как мог и в дверях едва не сбил с ног Бертрана, который вернулся за ним.

– Что вы тут делаете?

– Ничего.

– А я думал, вы решили спрятаться от меня, Арнбранд. Сбежали, поджав хвост. Хорошо, что герцог указал вам на ваше место. Оливье стоило бы больше смотреть в ваше лживое лицо, а не на зад! Тогда и он смог бы уложить вас на лопатки, – Бертран немного переусердствовал с вином, ранее заставляя Хаука приносить ему бокал за бокалом.

– Бертран, я уже начинаю думать, что вы питаете ко мне нежные чувства. Так много внимания и все мне, разве у вас нет фаворита? Найдите себе кого-нибудь и отведите уже душу.

– Да что вы понимаете? Я предан своему королю! – выпалил он невпопад, но Хаук слишком хорошо понял общую мысль. Преданных королю людей, желающих его попросту трахнуть, насчитывалось немало.

– И разумом, и членом? – съязвил Хаук. – Скажите проще, вы влюблены в своего короля, только ждать вам нечего.

Бертран гордо вскинул голову.

– Для вашего понимания, король лишь забавляется с альфами. Единственные, кого он подпускает к себе по-настоящему, это…

Бертран не договорил, но Хаук и так услышал: «Омеги». Что же, совсем не удивительно, учитывая, как сильно Бастиль боится забеременеть.

– Когда ему было девятнадцать, – зачем-то добавил тот. – Герцог Юдо и принц Бастиль… Они… У них была связь. Вмешался Совет. Об этом не принято говорить, но все знают. Все!

Хаук уже устал удивляться. Два альфы – двое омег. Что дальше? Несомненной животной привлекательности у герцога не отнять, но Бастиль и Юдо в одной постели – уже слишком! Хотя это многое объясняло в действиях Совета, у двух омег явно не будет приплода и стоило сразу позаботиться о наследнике до того, как все зайдет слишком далеко.

– Так почему же вы, Бертран, не в распоряжении короля? Или он попросту вас не хочет?

– Не ваше дело, Арнбранд, король нуждается во мне. Я всегда рядом. Я… люблю его, и он это знает.

– Тогда зачем вы исповедуетесь, если я для вас никто? – проницательно поинтересовался Хаук. – Неужели думаете, что я могу представлять угрозу?

Бертран внезапно перестал быть тем самым невыносимым засранцем и на мгновение стал весьма понятным и осязаемым человеком.

– Не знаю. Просто вы меня бесите. Буквально. До дрожи.

– Что же, наши чувства взаимны, – согласился Хаук. – Давайте, заключим перемирие, хотя бы до конца сегодняшнего вечера?

– И зачем мне это нужно? – высокомерно уточнил он. – Я прекрасно провожу время, играя на ваших нервах.

Хаук неопределенно повел плечом.

– Теперь, когда вы это сказали, вряд ли будете наслаждаться этим так же сильно.

– И то верно, – тяжело вздохнул он. – Только до конца вечера, Арнбранд, и лишь сегодня.

Хаук протянул руку, и Бертран ее на удивление не отверг.

***

Спектакль в бальной зале больше походил на опасный аттракцион. Актеры – скорее всего из бродячих циркачей – в ярких костюмах, жонглировали настоящими факелами, разыгрывая сценку. Для этого свет притушили, чтобы причудливая игра огня отбрасывала жуткие тени на стены. Подобное Хаук видел впервые, тем более, когда один из центральных персонажей постановки начал глотать пламя. Это казалось за рамками человеческих возможностей.

С разных сторон послышались восхищенные вздохи, но их было крайне мало. Публике уже давно не в диковинку наблюдать за чем-то экстраординарным. После ужина гости герцога разбились на несколько группок, кто-то смотрел на постамент, а кто-то и вовсе был занят разговорами, расположившись к представлению спиной. Они не забывали о вине за беседой, и Хаук только и видел, что проносящиеся мимо фигуры слуг и чьих-то угодливых фаворитов.

– Как вам? – услышал Хаук вопрос из-за спины и с удивлением обнаружил, что задает его Юдо. Живая легенда снизошла до него, несмотря на недавнее поражение. Тот с бокалом в руке, стоял буквально в паре футов, лениво разглядывая Хаука с ног до головы, будто хотел определиться во мнении.

Казалось, герцог скучал. И Хауку стало интересно, каким он был до всех схваток? На вид ему едва минуло тридцать. Не так уж много для омеги, занимающего второе по важности положение после короля. Вопрос, что же могло привлечь в нем юного Бастиля, все еще оставался открытым.

– Весьма необычно, – ответил Хаук. Ведь именно это от него и требовалось? Восхищение?

– Так говорят и про вас, верно? Необычный чужак, – проницательно заметил он. И Хаук понял, что попросту не может воспринимать Юдо, как омегу, представить его обнаженным. Возжелать.

И тут же его мысли переметнулись к Бастилю. Два сплетенных вместе тела – гибких и поджарых. Дикарство какое-то. Но кровь прилила к паху, и далеко не герцог стал тому причиной. Хаук не хотел выглядеть глупо из-за своей странной реакции на новость о романе этих двух, непохожих друг на друга омег.

Юдо жестом пригласил его последовать за ним и вывел Хаука из зала в укромный личный кабинет, находящийся между столовой и предпокоями. Стены в нем были оббиты деревянными панелями, а на постаментах выставлены охотничьи трофеи: олени, вепри и медведи. В одном углу рабочий стол, в другом обшитый бархатом диван – хорошее укрытие от суеты.

– Любите охоту? – спросил Хаук, когда Юдо прошелся к камину и зажег огонь. Сложенные домиком бревна угодливые слуги на такой случай засыпали сухим хворостом. В комнате также была выставлена пара подсвечников, но их все равно недоставало для полноценного освещения.

Кабинет явно не предназначался для приема посетителей этим вечером.

– Люблю убивать, – откровенно ответил он. – Как и вы. Хоть в чем-то мы похожи. Вы не слишком огорчились моей победе над вами?

– Возможно, я бы выиграл, не будь это второй поединок подряд. – Хаук не был в этом уверен, но и обратного ведь никто не докажет?

– Хотите сказать, что Оливье вас измотал? – Юдо откровенно забавлялся. Вряд ли он на данный момент высоко оценивал военные заслуги своего любовника.

– Нет, все дело в том, что я не знал еще чего от вас ожидать, сир. Мне следовало быстрее перестроиться на новый ритм и предугадать ваши атаки.

– Самонадеянно с вашей стороны думать, что вы хоть в чем-то сможете меня просчитать. Как в битве, так и в жизни, – отрезал он.

Хаук расслабленно пожал плечами.

– Возможно, но я догадываюсь чего вы хотите от меня, поэтому имею право на некоторую самонадеянность.

Юдо повернулся к разгорающемуся костру и пошевелил кочергой угли. Свет играл на его лице, придавая ему еще большую жесткость.

– Вы хотите правды, Хаук? А заслуживаете ли вы ее? – Хаук понял, что они с Бастилем – два сапога пара. Жесткие, скользкие ублюдки, дорвавшиеся до власти. И от желания послать все в Бездну застилало глаза, хотя, может, все дело было в самом Юдо? В его манере подавать себя, цедить слова, словно они были великим одолжением ему – грязному тхиенцу, приглашенному на великолепный прием иосмерийского высшего света.

Но Хаук запретил себе говорить то, что вертелось на языке.

– Я не дурак, и понимаю, что далеко не симпатия Оливье привела меня сюда. Вы хотели этого. И именно вам я нужен.

Юдо отложил кочергу и встал.

– Мы оба нужны друг другу, если хотим вернуть на должное место принца Валентина из лап забвения. Дать шанс его ветви прорасти… Вы ведь понимаете, о чем я? – И Хаук понимал, даже слишком хорошо. – Бал Дебютантов пройдет через месяц, и вы будете принадлежать мне, как мужу. Вы станете моим по закону и возьмете мое имя. Мы смешаем нашу кровь и заставим Бастиля считаться с нами.

Смелые слова.

– И вы легко пойдете против бывшего любовника? – не удержался Хаук, желая вывести Юдо из себя, но тот даже не поморщился. И ничем не выдал удивления от его осведомленности, возможно, Бертран не врал, и об этом судачили все за спиной у короля и герцога. Тогда почему же эти отношения прервались? Хаук хотел бы знать ответ.

– Я пойду против кого бы то ни было, если это будет во благо Иосмерии. Король Бастиль… – небрежно обронил Юдо. – Его принято романтизировать и жалеть, но вы даже не представляете, какой он из себя. На что он способен. Мы оба ненавидим его, пока все остальные желают. И в этом наше преимущество.

Хаук боялся, что Юдо перейдет от слов к действиям – коснется или еще что похуже, и тогда он попросту не сможет сдержать отвращение, охватывающее от одной мысли о том, чтобы лечь с этим напыщенным омегой в одну постель.

Стать его супругом. Спать с ним. О, нет. Лучше сдохнуть.

– Я вижу, что вы относитесь ко мне с опаской, Хаук, – заметил тот. – Но вам не стоит бояться меня или Оливье, месяца вам вполне хватит чтобы привыкнуть. И если мы в итоге достигнем соглашения, у вас начнется совсем другая жизнь. Ваше положение изменится, двор примет вас с распростертыми объятиями. И больше никто не посмеет посадить вас на цепь или обращаться как с пленником. Даже король…

Хаук все еще молчал, переваривая услышанное. Бастиль обещал ему блага за предательство, а Юдо за пролитое семя… Они оба были омерзительны, каждый по-своему. Но какой выход? Бежать? Куда? Глупец мог бы купиться на посулы Юдо, но истина такова, что после рождения омеги, его скорее всего убьют – придушат или отравят. Неудобнее мужа для иосмерийца, чем он – еще поискать.

Варвар и презренный тхиенец. Недостойный.

– У нас с вами разные цели, сир. Я не боюсь короля и его гнева, как и временных неудобств или возможной смерти. Мои интересы лежат вне этого королевства. Тхиен – это все, чего я хочу.

– Свобода? – задумчиво протянул Юдо, как будто подобное ему и в голову не приходило. – Это ваше условие? Но ведь никто и не дает вам право выбирать? Задумайтесь, Хаук, в любой момент вас могут перевести из вашей тесной комнатушки в темницы, и вы оттуда никогда не выйдете. Будете гнить там и проклинать судьбу, которая давала вам шанс. Забудьте о Тхиене, ваше место не там, среди сброда и нищеты. Вы были рождены для лучшей жизни.

Юдо приблизился и уже проходя мимо положил руку ему на плечо. Даже сквозь ткань проскочил жалящий удар тока. Хаук посмотрел ему в глаза, опустив взгляд вниз из-за разницы в росте. Белесое бельмо вблизи выглядело отвратительно, но само лицо поражало – сильное и волевое. Так словно этот омега лишь по ошибке судьбы родился в столь уязвимом теле.

Были ли у него другие дети?

И не боялся ли Юдо умереть родами, ведь тогда уже будет не важно от кого ребенок? Но вряд ли страх руководил жизнью герцога, ведь именно за этот порок он презирал Бастиля.

– Я дам время. Оно вам необходимо, а пока мы начнем приготовления к скорой свадьбе. – Он говорил так, словно был уверен на все сто, что она состоится.

Юдо, будучи главой совета, всегда получал то, что хотел. Всплыли в памяти слова маркиза и Хаук не знал, как ему стоит отнестись к происходящему. Шокироваться? Возражать? Бежать, если удастся? Кто может его спасти? Отец – нет. Маркиз? Бастиль? Смешно, они и пальцем о палец не ударят.

Рука упала с плеча, и герцог стремительно вышел из кабинета, оставив его в одиночестве. Но сам Хаук и шага ступить не мог, примерзнув к земле, чувствуя, как ноги налились свинцом.

Вечер едва начался, а Хаук уже хотел скрыться от чужих глаз.

***

Хаук проверил окна, но, как и полагалось, бастион герцога Юдо во дворце был неприступен со всех сторон, в основном из-за боязни взлома. В предпокоях стояла тишина, но на выходе толпились кучкой стражники. Внутри покоев герцога ему предоставили относительную свободу на этот вечер. Хаук подумал об оружии, но где его взять, если даже мечи, которые давали для поединка были деревянными? Большинство гостей носили ножны, как Бертран или виконт Дьофи, но вряд ли кто-то из них вручил бы ему свой кинжал. Такие как Дьофи вытащат свой «меч» из ножен, лишь если увидят достаточно глубокую щель.

Он некстати подумал о принце Валентине. Словно в насмешку судьба Хаука повторяла бесславную историю его родителя: блестящее военное прошлое, унизительный плен, а затем и принуждение к насильственному размножению. Что они сделают, если он скажет у алтаря – «нет»? Привяжут его? Ударят? Изнасилуют?

Маркиз говорил, что иосмерийцы не насилуют своих альф. Таких как Антуан или Дамиан, так точно, эти сами прогнуться в спине и будут просить.

Ужас охватил все его существо. И что-то надорвалось внутри, захлестывая старыми воспоминаниями:

– «Острый коготь, хищный взгляд

Он охотник на цыплят.

Над добычею завис

И помчался камнем вниз!»

– Кто это? Кто? – допытывался четырехлетний Хаук.

Валентин взял его за руку и подвел к закрытому решеткой окну, указывая в небо, там высоко кружились птицы. Ястребы. Они свободно охотились над скалами, которые обступали Сверу с севера.

– Это ты, на свободе…

– И ты со мной?

– Ты вырастешь, Хаук*. Я буду тебе не нужен. Я уже тебе не нужен, сын.

В висках разлилась тупая боль и Хаук потряс головой, стараясь разогнать туман перед глазами. Паника не лучший повод подумать об отце и его искалеченной судьбе.

Взгляд упал на кочергу, и он понял, что нужно делать. Отряхнув от золы, ему удалось сунуть ее за спину и протянуть до самого копчика, зацепив за ворот рубашки под камзолом, надеясь, что никто не догадается об этом трюке. Присесть с такой штуковиной вряд ли бы удалось, но он и не планировал больше никаких экзерсисов.

Теперь осталось вытерпеть остаток вечера и не выдать себя. Хаук догадывался, что у него не так уж много времени, чтобы спланировать побег. Но впопыхах действовать не собирался, нужно подгадать удобный момент. Шел он медленно и размеренно, а когда добрался до залы понял, что представление с факелами сменило другое – более откровенное.

На постаменте врукопашную боролись альфы в набедренных повязках. Их тела были чем-то обмазаны, потому что кожа словно мерцала в неясном свете, а скольжение усложняло суть поединка, когда захватом нужно было уложить противника на лопатки.

Оливье подошел к Хауку и остановился в двух шагах.

– Это фавориты баронессы Дидье и графа Модейстайна. Слева Альбер, брат Антуана и младший сын графа Акведука, а справа – Тибо, его отец виконт Дьофи. Их специально выбрали, чтобы создать красивый контраст. Они одного роста, Альбер брюнет со светлой кожей, а вот Тибо – загорелый блондин. Видите, как масло оттеняет их тела?

Хаук хотел сказать, что происходящее ничуть не кажется ему красивым, но не стал. Это не имело значения. Там, на сцене, все было не по-настоящему, альфы ходили друг вокруг друга с вальяжностью медведей, выбирающих место для зимней ночевки. Чем все это отличалось от представлений в гареме короля Вальгарда?

Глупый спектакль.

– Вы меня избегаете, Хаук? – заискивающе спросил Оливье. – Это из-за спарринга? Никто не отрицает вашу победу надо мной. Особенно Шарль.

– Герцог сделал мне предложение, от которого невозможно отказаться, но вы, думаю, в курсе.

– Официально все может произойти лишь после бала Дебютантов, поэтому еще рано переживать.

– Сомневаюсь, что он внезапно передумает.

– Нет. Скорее всего, нет. Но вы должны знать, что у Шарля это тоже в некотором роде первый опыт. С альфой.

– А как же король? Или омеги не в счет? – едко отрезал Хаук, чувствуя за спиной успокаивающее прикосновение кочерги. Лицемерие Оливье, выгораживающего Юдо, порядком бесило. Нашелся еще девственник, какой стыд…

– Как вы можете себе представить, Шарль о таком не распространяется. Я лишь могу предполагать, что желание Совета получить от короля наследника поставило жирную точку в их отношениях. И это к лучшему.

– Возможно, король рассчитывал на поддержку своего любовника и не получил ее?

– У Шарля с королем по меньшей мере холодные отношения, так что может вы и правы, – согласился Оливье, желая как можно скорее закрыть неприятную ему тему.

– А если на балу Дебютантов король выберет меня? Планы герцога будут разрушены?

Оливье удивился.

– Вы ведь его кузен? Зачем ему выбирать вас? Из ненависти?

Хаук никогда не думал об этом в подобном ключе, но со стороны выходило, что и незачем на самом-то деле. Хотя Хаука никогда не смущало их родство. В Тхиене случались кровосмешения и похуже. Однажды Риг возжелал их младшего брата омегу – пятнадцатилетнего Агвида и заполучил его, несмотря на запрет отца. Брата в спешке отправили на самую окраину Тхиена в монастырь, где он и разрешился бременем – мертвым младенцем. Впрочем, к тому времени Риг уже утратил к нему плотский интерес. Но клан, из которого происходил омега-родитель Агвида, затаил на наследного принца смертельную злобу.

К Хауку подошел слуга и передал записку, нервно переминаясь с ноги на ногу.

– От кого это?

– От маркиза Орно, – ответил слуга и отступил на пару шагов, оставляя их наедине.

– И что там?

Хаук бегло прочитал послание и несказанно обрадовался возможности улизнуть с приема.

– Он требует, чтобы я вернулся в свою комнату. Планирует меня посетить сегодня.

– Отзывает вас с приема будто вы его собственность! – возмутился Оливье. – Да как он смеет? Я скажу Шарлю! Он быстро его приструнит.

Хаук перехватил его за руку и удержал.

– Нет, не стоит. Я на самом деле не хотел бы оставаться дольше. Позвольте мне уйти… Вы ведь это можете?

– Могу, – признал Оливье, странно глядя на Хаука. – Но и вы мне кое-что будете за это должны.

– Что именно?

– Поцелуй. Вы ведь хотите заручиться моей поддержкой?

Хаука едва не затрясло. Все внутри переворачивалось от перспективы поцеловать Оливье. И он бы отказал, не будь за спиной кочерги – единственной надежды на побег.

– Я согласен, но как понимаете, не здесь. – «И не сейчас» – проговорил он про себя. Отталкивать Оливье, лишь навлекать на себя ненужные беды.

Оливье довольно улыбнулся, словно уже получил желаемое. Достойный фаворит для герцога, не отказывающий себе в проявлении власти.

– Я приду к вам завтра перед походом на полигон. И заберу обещанное.

Хаук постарался выдавить из себя улыбку, но получалось плохо. Льстец был из него так себе, Хаук предпочитал честность словесному кружеву, хотя при иосмерийском дворе это ему только мешало. Следовало уже давно забыть про прозрачность в обществе лгунов и интриганов.

Оливье подозвал слугу и отдал распоряжение выпустить Хаука и доставить в спальню.

– Я сам переговорю с Бертраном, – вызвался он. И Хаук был этому только рад – одной головной болью меньше.

*Хаук – ястреб.