Читать книгу Агентство Магической Реконструкции - Дарья Гусина - Страница 13

В аудитории, просторной, вздымавшейся кафедрами чуть ли не к самому потолку, бурлил и переливался между столов первый курс. Всем хотелось занять местечко поближе и поудобнее.

В третьем ряду сияли своими рыжими волосами брат и сестра Гудковы. Нет, туда мы точно не пойдем. Милли белел своей макушкой из компании новых приятелей на пятом ряду. Предатель, не мог подругам места занять! Зато с четвертого ряда нам радостно махал Мефодий Пупрыгин. Вихрастый парень держал для нас три места. Прям умилил.

Сели мы позади Гудковых. Джил повернула голову и окинула меня презрительным взглядом. Эй, почему все внимание мне? Нас вообще-то трое.

В зал вошел ректор Кингзман, и студиозусы мигом угомонились. О Неоне Хамптиевиче в Академии ходили разные слухи. Говорили, что он склеротичный старик, тайный двоедушник, и что он… великий маг под прикрытием. Прикрытием, я так полагаю, служили его беспокойная должность, лохматая седая голова, вечно помятый пиджак горчичного цвета и неизменный клетчатый шарф, повязанный абы как вокруг горла даже в теплую погоду. За таким прикидом действительно было трудно рассмотреть в Кингзмане великого мага. Но я знала цену этому рассеянному взгляду, мягкости и добродушию. Кингзман был не просто выдающимся волшебником, он был Сердцем и Душой Академии, ее Хранителем. Тот, кто попадал сюда, в эти древние стены, мог быть уверен: он под защитой самого лучшего Учителя в бесконечной сцепке миров.

Мама рассказывала, что в нашем мире перед Кингзманом трепетали даже Повелители Лесов, Высшие альвы. А если Высший альв перед чем-нибудь трепещет, это дорогого стоит. Впрочем, по их виду этого никогда не скажешь. Им жабу за шиворот засунешь, они глазом не моргнут, я проверяла.

Кингзман зашел в аудиторию вместе с невысокой дамой в платье традиционного для Академии насыщенного зеленого цвета. На Неоне Хамптиевиче был его неизменный горчичный пиджак с кожаными заплатками на локтях.

– Дорогие студиозусы, – пророкотал Кингзман, оглядывая аудиторию довольным взглядом. – Замечательные дела творятся в магических и немагических мирах, раз сегодня, в нашу, а теперь и в вашу Академию, пришло столько одаренных ребят. Я уверен, что все вы станете отличными магами и магиссами и внесете свои имена в список величайших волшебников Объединенного Множества Граней. Учитесь хорошо и в конце пути вас, несомненно, ждет слава. Передаю слово нашей великолепной Варфоломее Агнестовне. Я загляну к вам в конце учебного дня. Еще раз удачи.

Ректор подхватил со стола свои папки и шустро удалился. Студенты недоуменно перешептывались.

– Это было… быстро, – пробормотала Ксеня.

Варфоломея Агнестовна, преподаватель Мироведения, улыбнулась нам, показав длинные острые клычки. В сочетании с этим ее оценивающий взгляд, просканировавший аудиторию до верхних столов, показался особенно зловещим. Все притихли. Счастливчики на первом ряду явно жалели о том, что сражались за удобные места.

– Ничего, – пробормотал Пупрыгин. – Я читал, что в первый день все сговариваются первокурсников пугать… и старшекурсники преподов изображают тоже.

Варфоломея Агнестовна Березникова на старшекурсницу похожа была мало. Она деловито занялась организацией наглядных материалов, то есть начала строить векторы, сложившиеся в плотную белую доску, зависшую в полуметре над полом.

– А почему Кингзмана зовут Шалтаем-Болтаем? – поинтересовался у нас Пупрыгин. – Об этом я нигде прочитать не смог.

– В битве при Арнингсе, – шепотом ответила я, раскрывая тетрадь, – когда Прорыв фантомов был столь силен, что войска людских магов несли тяжелейшие потери, Кингзман залез на стену замка и впервые в истории магии применил сложнейший Вектор Разумовского.

– Это когда один маг собирает у других магов коловрат и создает вокруг особый кокон, – тихо пояснила Ксеня непонимающе блымкающему Мефодию. – Кокон должен быть круглой формы, но у Кингзмана что-то пошло не так. Получилось… яйцо. Это ему не помешало – он ворвался в самую гущу мертвецов и истребил несколько тысяч фантомов, при этом сам чуть не погиб: долго потом не мог выбраться из кокона. Его маги лебедками на стену поднимали, поскольку, как выяснилось опытным путем, вектор Разумовского можно снять только в том месте, где он был наложен.

– Ага, – подхватила Марьяша. – Вся королевская конница, вся королевская рать…

– Битва при Арнингсе была двести лет назад! – изумленно вякнул Пупрыгин, сверяясь с Сетью.

Мы втроем предостерегающе на него зашипели, ибо в проходе рядом с Мефодием вдруг материализовалась Варфоломея Агнестовна. Только что она была у доски, а секундой позже нависала над Пупрыгиным. Малая телепортация? Вау! Мефодий попытался слиться с партой, что у него не вышло ввиду отсутствия необходимых знаний и практики.

– Первое предупреждение, – ласково сообщила ему Березникова, красноречиво облизнувшись.

Пупрыгин энергично покивал и с облегчением выдохнул, когда преподавательница очутилась на прежнем месте у доски.

Варфоломея Агнестовна рассказывала о Множестве Миров и Граней, о совокупности магии и ее дискрепанции, теориях расхождения магического потенциала и эффекте «кругов по воде». Подчиняясь движению руки преподавательницы, на доске-экране появлялись графики и рисунки. Коснулась Березникова и темы ложно-магических миров, миров-паззлов и опасных «зеркальных» Граней.

– Помните, – Варфоломея Агнестовна подняла вверх тонкую указку. – Путешествие между мирами должны быть строго санкционированы и проходить только через ДОМа. Оказаться запертыми в «Зазеркалье», откуда нет обратных порталов, – преподавательница покачала головой, – это плохая судьба для юного мага. И в заключении…

Услышав слова «и в заключении», Пупрыгин заглянул в телефон. Указка со свистом рассекла в воздух и ударила его по пальцам. Телефон выпал, Мефодий взвыл, думаю, больше от неожиданности, чем от боли.

– Хотели узнать, сколько осталось до конца лекции? – вежливо поинтересовалась Березникова. – У меня на парах студиозусы не следят за временем. Прилежные студенты часов не наблюдают.

– Вы чего деретесь? Это вообще-то телесное наказание! – возмутился Мефодий. – Его давно запретили.

– Хотите на меня пожаловаться? – поинтересовалась Варфоломея Агнестовна, улыбаясь во все… я не уверена, что у нее было тридцать два зуба – по-моему, больше. – Как вам будет угодно.

– Нет, – сдулся Пупрыгин, потирая пальцы. – Извините. Я больше так не буду.

– А теперь, – вернувшись на свое место, потребовала преподавательница, – нагрели коловрат, создали магическое чернильное тиснение и перенесли все образы с доски в тетрадь ментально.

Первый курс непонимающе раскрыл рты.

– О боги, – Варфоломея Агнестовна закатила глаза. – Взяли ручки и переписали.

В этой же аудитории проходила и вторая пара, по Базовому Реконструированию. Я всю перемену считала минуты до ее начала. Реконструирование! Основа всех магических расследований и разоблачений! Буду внимать каждому слову преподавателя!

– Знаете, кто у нас препод по Реконструкции? – спросила Джилина, изящно присев на наш стол. – Тот самый Олевский. Он вендиго.

– Понятия не имею, о чем ты, – поморщилась Марьяша.

– Красавчик и нелюдь, – Джилина сверкнула глазами. – Так понятнее?

Ксеня пожала плечами и закатила глаза не хуже Березниковой. Подумаешь – нелюдь! Подумаешь красавчик! Вендиго, вендиго. Я несколько раз повторила это слово про себя. Что-то беспокоило мой ум, когда я его произносила.

– Он… демон, – вырвалось у меня. – Снежный воин, получивший способность убивать фантомов в обмен на обещание защищать свой род… и в минуту общей опасности – весь людской род.

Откуда я это знаю? Прочитала случайно и забыла?

– Вендиго – Снежный Демон, Ледяной Охотник, Хладный Воин, – быстро прочитал Пупрыгин в телефоне, который он боязливо, оглядываясь по сторонам, вынул из рюкзака. Парень откинулся назад и проныл: – О нет! И этот туда же! Они что, сговорились ставить нам монстров на все предметы?!

– Этот-то похуже указки будет, – согласилась Марьяша, заглядывая через плечо Мефодия к нему в телефон. – Картинка – жуть! Главное, не веди себя, как фантом. Иначе он вырвет твое сердце и…

– Черри, ты чего так побледнела? – испуганно спросила Ксеня.

– Ой, пугливые все какие! – Гудкова фыркнула и спрыгнула с нашего стола, чтобы занять свое место.

В зал быстрым шагом вошел молодой человек, высокий, хорошо сложенный, хотя немного худощавый, с узким лицом, острыми скулами и белыми прядями в волосах.

Ксеня, Марьяша и я при виде преподавателя со стоном сползли пониже на стульях. Вот уж действительно, демонова удача!

– Студиозусы! – весело сказал Олевский, оглядывая аудиторию. – Рад видеть всех вас в Академии Магической Дискрепанции или… вы, студенты, любите выражаться попроще… Магического ДОМоводства! Меня зовут Антон Макарович Олевский. Я ваш преподаватель по Базовому Реконструированию. Вы, должно быть, в курсе того, что вас вскоре распределят по группам. Так вот, я потенциальный куратор одной из семерок. Я сам выберу ее состав и… – демон мило улыбнулся, – если вы хотите быть зачислены на факультет Криминалистики, за место в моей семерке вам придется побороться.

Внимательный взгляд преподаватели скользнул по рядам первокурсников. Сердце у меня забилось чаще. Олевский на секунду остановил свой взор на Гудковой (сидя немного сбоку на ряду выше, я видела, как у Джилины затрепетали ее густые ресницы) и перевел его на нас. Спрятаться не вышло. Он нас увидел. И судя по взгляду, узнал.

… «Демон. Вендиго. Где ты, Бес? Искать Импа!», шептали голоса в голове. Я отвлекалась от их навязчивого шепота и старательно слушала преподавателя, записывая в тетрадь наиболее важные моменты лекции и базовые формулы. Постепенно, на фоне интереснейшего рассказа Олевского о Первичных Векторах и анти-коловрате, голоса отступили. Странное дело. Впрочем, чему удивляться: я – в Академии, где посмертия устраивают для школьников экскурсии, а некоторые предметы преподаются демонами и вампирами.

После пары мы с Ксеней и Марьяшей, спрятавшись за Гудковых и Куделя, бочком двинулись к выходу. Нас вынесло из аудитории вместе с потоком других первокурсников. Олевский задумчиво смотрел нам вслед, барабаня пальцами по кафедре. Мне казалось, что я вот-вот услышу в спину «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться». Так раньше после очередного устроенного мной безобразия говорила мне мама. Я в детстве всегда жалела этого несчастного Штирлица и гадала, что такого он натворил. Может, случайно разбудил из зимней спячки темного дроу? Или из самых лучших побуждений украсил бледное лицо каменной богини из храма мамиными румянами? Сейчас смешно все это вспоминать.

Следующую пару (мы даже не удивились) вело еще одно посмертие – привязанный обрядом к сакральному альвийскому дереву дух профессора Баллариэля. Дерево, вернее, толстый кусок ветки от него, принесли и с некоторым усилием водрузили на кафедру два старшекурсника. Баллариэль был полупрозрачен, туманен, мельтешист и очень бодр. Он поведал нам об опасностях выбранной нами стези фантомоборства и с гордостью сообщил, что является первым в истории посмертием, официально зачисленным в штат Академии. Пупрыгин, сверившийся к тому моменту с Сетью, шепотом произнес с места, что это не так и первый случай преподавания призрака в АМД датируется началом девятнадцатого века. Увы, шепот Мефодия был услышан Баллариэлем, а сам Пупрыгин был обозван им «невеждой». После этого лекция продолжилась, но то и дело прерывалась лирическими отступлениями профессора на темы «ну и болваны это нынешнее поколение студиозусов» и «до конца учебы из набора этого года доживут не все».

Когда в конце занятия в аудиторию заглянул Кингзман, Пупрыгин поднял руку и дрожащим голосом заявил:

– А Березникова дерется. А Баллариэль обзывается. А Олевский вообще… хладный этот… Как нам в таких условиях плодотворно учиться?

– Ну что поделать? Придется как-то, – грустно вздохнул Кингзман, разведя руками. Затем ректор задумался и, оживившись, поинтересовался: – А вы не пробовали драться и обзываться в ответ? Нет? Понимаю. Я бы тоже не стал. Ну-с, ребята, какие еще впечатления от первых лекций? Не все ведь так плохо, верно?

– Чудак этот ректор, – пробормотал Пупрыгин после занятий. – Мои опекуны будут недовольны. Опекун сам оканчивал Академию, все уши мне прожужжал своими восторгами. Посмотрим, что он скажет, когда узнает, как тут все поменялось.

– А твои родители? – спросила Ксеня.

– Я сирота, – сообщил Мефодий.

– Сочувствуем, – пробормотала я.

– А, – Пупрыгин махнул рукой, – дело давнее. Так себе денек сегодня получился, если честно. Одно утешение – поесть. Вы со мной?

Я не успела ответить – увидела Милли. Помахала ему рукой. Альв меня не заметил, рассекая по коридору руки-в-брюки, наклонившись вперед и на ходу втолковывая что-то соседям по блоку. Насколько я смогла заметить, его новая компания уже начала слегка заглядывать ему в рот. Ну-ну, это только начало.

– Ребят, я скоро! – крикнула я на бегу, пытаясь догнать друга детства.

Мне нужно было узнать у Милли, как быстро он сможет достать нужную мне информацию о событиях восьмилетней давности. Но альв и его приятели быстро ушли вперед, а меня оттеснили в боковой коридор старшекурсники, с усилием и невнятными ругательствами перетаскивающие дерево Баллариэля в соседнюю аудиторию.

Я-то сразу поняла, почему для переноса ветки использовался банальный физический труд студентов. Левитационные векторы и различные магические плетения к сакральной деревяшке применять нельзя: последние пристанища альвов, их своеобразные «гробы» – уникальное явление, до конца неизученное. В моем мире рощи этих деревьев – на редкость странные места. Кого в них только не встретишь, если вдруг ни с того ни с сего застрянешь между стволов на пару десятков лет, например, своих потомков. Прецеденты бывали.

Я стояла и ждала, когда рассосется «пробка», устроенная транспортировкой сакрального пенька. Чесались лопатки. И под кулоном на груди тоже что-то… свербело.

– Эй, там, – раздалось за спиной. – Не плюхни тут мне. Только прибралася.

Я обернулась и с недоумением посмотрела на странную седоватую женщину в синей технической форме Академии. В руках у женщины была швабра, на редкость аккуратная и чистая, а в пластиковом ведре на санитарной тележке… воды не наблюдалось. Уборщица? В Академии нужно мыть полы? Как-то само собой подразумевалось, что с грязью в АМД справляется… магия. Нет?

– Чем плюхну? – растерянно спросила я.

– Тем самым. Не плюхать мне тут. Прибралася только.

– А! Плюну! – догадалась я. – Но я и не…

– Еще чего не хватало! – возмутилась уборщица. – Плюнет она еще! Совсем распоясались студёзусы! Но на тебя-то я управу знаю! Только плюхни! Или плюнь! Вот все-все расскажу твоему! Совсем распустил тебя, пигалицу свою, студеное отродье!

А техничка-то с приветом. Отсюда и чистая швабра, и отсутствие воды, и… полное ку-ку с речью. К счастью, высказавшись, суровая дама, волоча за собой тележку, тут же двинулась по коридору, который расходился от окна в тупике влево и право. Я уже собиралась выйти в основную галерею, как вдруг из тупика позвали, тихо, проникновенно, с легким смешком:

– Эй, девица красная.

Не спеша оборачиваться, я тихонько вздохнула. Гудков, его голос. Я всегда хорошо запоминаю голоса. Но откуда он тут взялся? Вышел из лабиринта переходов? Сейчас начнет унижать и подкалывать, знаю я этот стиль общения.

– Обернись, – голос Лексея потрескивал, словно пламя свечи.

Я обернулась. Гудков стоял у стены. Он сразу же поймал мой взгляд, в глубине его глаз заиграл знакомый огонек, только в этот раз он был ярче и… настойчивей.

– Подойди, не бойся.

Я двинулась к парню на слегка непослушных ногах, не в силах оторвать взгляд от огонька, то почти гаснущего, то растущего и как будто готового выплеснуться из ставших темными глаз. По спине побежали мурашки. Как странно он на меня смотрит!