Читать книгу Джей Фокс: Моя жизнь - Дарья Юдина - Страница 7

Мое торжество заметно померкло во время подготовки к экзаменам. Я с досадой косился на брата, который, закончив год с двумя тройками, спокойно гулял где ему вздумается. Я же сидел над учебниками. Мне нужно было самостоятельно изучить множество тем, которые мои одноклассники должны были проходить только в следующем году.

В день последнего экзамена мать поправляла мне воротник рубашки и, глядя снизу вверх (я уже был выше нее), растроганно говорила:

– Такой красивый! Как ты похож на своего отца…

Я успешно сдал все экзамены. Директор долго трясла мне руку, а потом, заплакав, обняла. Сказала, что школа мной гордится. Мной, Джереми Фоксом… Я сам чуть не плакал.

Потом я собирался в дорогу. Все давали мне советы. Мама настаивала, чтобы я жил у дяди. Папа сказал, что он бы тоже этого хотел, но если я решу, что мне удобней в общежитии, то так тому и быть. Пита тревожило, что в мое отсутствие всеобщее внимание обратится на него. Я злорадно желал ему удачи с этим. На самом деле мне было немного грустно расставаться с братом, я так привык, что он всегда рядом.

Однажды пришел Нико, вежливо пожелал мне хорошей дороги. Потом доверительно сообщил нам с Питом:

– Папа встречается с учителем из моей прошлой школы.

– Да ладно! Серьезно? И… как?

– Да ничего. Он, вообще-то, хороший, я его с начальных классов знаю. Только он старый, ему лет пятьдесят, наверное. Или даже больше…

– Ну, твоему папе, наверное, нормально…

– Наверное. Он мне вчера говорит: «Нико, я давно должен был тебе сказать…» Вы бы видели, он так нервничал! В общем, говорит: «Я встречаюсь с Рионом Ветром». Я говорю: «Ладно, мне не жалко». Что я, запрещать ему, что ли, буду? «Только, – говорит, – никому не рассказывай. Если кто-то узнает, у Риона будут проблемы на работе…»

– Ты даешь! Взял и нам тут же рассказал!

– Вы же свои, не проболтаетесь…

– Свои, свои. Н-да, похоже, это серьезно.

– Очень, – кивнул Нико.

Наконец я уехал. Мне было шестнадцать, за спиной у меня болталась гитара в чехле, я начинал новую, самостоятельную жизнь в столице Аконии. Я был уверен, что меня ждет что-то невероятное, захватывающее. Что теперь, когда я доказал, на что способен, я выберусь из тени своего отца и тогда… Тогда все будет замечательно.

Когда я перестал в это верить? Когда перестал с восторгом ожидать чудесного будущего? Сколько мне удалось прожить в этом окрыленном состоянии? Год? Полгода? Пару месяцев?..

***

На первое время, пока меня еще не зачислили в университет, я поселился у дяди. С Элли было неловко. Я лелеял надежду снова сблизиться с ней, но она меня избегала. Как-то раз у нас произошло объяснение.

– Джерри, пожалуйста… Ничего у нас не получится! Давай останемся братом и сестрой.

– Я думал, ты любишь меня.

– Конечно, люблю.

– Как брата?

– Да. Так лучше, Джерри.

– Кому?!

– Боже, почему тебе обязательно нужно все усложнять?!

– А тебе бы хотелось, чтобы все было просто?

– Джерри…

– Просто поцеловать меня, просто потрахаться…

Элли влепила мне заслуженную пощечину.

После этого мы долго не разговаривали. При первой же возможности я переехал в общежитие. Но по выходным мне все равно приходилось бывать дома у дяди с тетей. Это была настоящая пытка.

Однажды я не выдержал и написал Элли записку:

«Прости меня, пожалуйста. Я больше так не могу. Брат».

Мы помирились, напряжение во время воскресных обедов постепенно пропало.

***

В начале осени Элли познакомила меня со своим одноклассником Адамом. «Он пишет песни», – сказала она краснея.

В школе, где теперь училась Элли, Адам был знаменитостью. Он действительно писал песни – веселые, легкие, цепляющиеся. Тексты были примерно одного содержания: я встретил девчонку, она мне улыбнулась, я подмигнул ей и прошел мимо, ла-ла-ла. У него был хороший, сильный голос, которым он мастерски владел. В этом голосе сквозили задорные хулиганские нотки. С лица Адама не исчезала лучезарная улыбка, нахальный взгляд огромных карих глаз смущал даже меня.

Адаму не очень нравилось аккомпанировать себе на гитаре, он с большим удовольствием предоставил эту честь мне. Теперь во время пения он мог свободно двигаться, приплясывая и отстукивая ритм по подвернувшимся поверхностям, жестикулировать и строить глазки слушавшим выступление девушкам, вгоняя их в краску своим вниманием. Кроме всего прочего, музыка, которую я стал писать для его песен, была сложнее и интереснее того, что он исполнял раньше. Короче говоря, мы с Адамом неплохо сработались.

Мне бесконечно нравилось играть что-то свое, это был большой шаг вперед. Беззаботность и жизнелюбие Адама заражали, наши песни вызывали восторг везде, где мы выступали. За полгода мы выбрались из рамок школьных и студенческих концертов, нас стали приглашать в небольшие клубы в разных частях города. Названия у нас не было, мы выступали под своими именами.

Элли приходила на репетиции, не пропускала ни одного концерта. Я подозревал, что она делала это не только из любви к искусству, но наивно полагал, что настоящая причина – это я. Пусть даже как брат. Мне было приятно, что она по-прежнему гордится моим творчеством.

Потом я стал замечать, как она смотрит на Адама. Когда в его глазах появился ответный интерес, мне сразу же стали в тягость наши совместные встречи. К концу зимы я заявил, что мне слишком сложно совмещать музыку и учебу в университете. Адам равнодушно пожал плечами, улыбнулся на прощанье. Одной рукой он обнимал Элли за талию. Она сказала мне: «Как жалко…»

Я ушел.