Читать книгу Время Феофано - Давид Кизик - Страница 5

Прошла зима и наступила долгожданная весна. Природа сбрасывала оковы оцепенения. В садах и на полях закипела работа.

Басилевс Константин, прозванный в народе Багрянородным, сделал много усовершенствований в управлении государством. По своему обыкновению он старался лично вникать во все государственные вопросы. Ежедневно просматривал письма, которые ему слали стратиги, царские чиновники и должностные лица. Кроме того, читал послания, которые приходили от соседних государей. Константин с быстротой птицы сразу схватывал их смысл и определял, как поступить. При этом, он еще принимал послов, отправлял послания чиновникам, отменял опрометчиво сделанные нововведения. С особенным тщанием базилевс заботился о процветании наук и искусств, да и сам был великим знатоком многих ремесел. Он был одновременно и советчиком, и радетелем, и стратигом, и простым воином. Как-то, во дворце «царя царей» состоялся серьезный разговор между Багрянородным отцом и сыном.

– Роман! Мне не нравиться, что ты все время занят увеселениями. Кому я оставлю государство, если ты не хочешь постигать тонкости государственной политики? Твои сестры проявляют больше усердия в постижении наук. А Агафа, так та вообще помогает мне в государственных делах, в отсутствие мистика Константина. Пиры, театры, охота, скачки, морские прогулки с девицами, о которых шепчутся во всех углах Царского города. Я ничего не упустил? Ах, да, твоя новая пассия Анастасе. Как долго ты собираешься с ней встречаться?

– Отец! Не говори так об Анастасии, – угрюмо возражал отцу Роман. – Я ее люблю и прошу твоего дозволения жениться на ней.

– Признаться, у меня на твой счет были иные планы. Вокруг полно девиц высокородных, из аристократических семей. Надо думать о династическом браке, во благо государства.

– Один раз я уже был женат во благо государства, – иронично скривил губы Роман. – Хотя, насколько я помню, похотливый кобель Гуго Арльский[269], именующий себя королем Верхней Италии, не был высокородным. Но так старался стать цезарем, что, не пугаясь кровосмешения, женился на вдове своего брата, безнравственной Марозии[270]. Да и чего ему было бояться? Если Марозия возвела на папский престол своего сына от папы Сергия[271], Иоанна XI[272] и стала полной хозяйкой Рима и Западной Церкви. А потом Гуго, куда только мог, стал распихивать свое потомство. И мне, наследнику Владыки Вселенной, досталась его внебрачная дочурка Берта, – эмоционально закончил Роман. – Хм. Вижу, поездка в Рим не прошла для тебя впустую. Ты многое успел узнать, – удовлетворенно заметил Константин. – На тот момент это была неплохая партия. Породнившись тогда с Гуго и поддержав его в качестве римского цезаря, мы бы не увидели сегодня появления Оттона у наших западных границ. А Римское королевство стало бы приданым твоей супруги.

Ах, если бы не полоумные младшие сыновья моего тестя Романа, возжаждавшие власти. Дворцовый переворот в Константинополе свел на нет все его старания.

– Чего сожалеть о том, чего нет, – прервал отца Роман. – На сегодняшний день у Оттона есть сын от Адельгейды – наследник Ломбардского королевства. Говорить о кандидатках в мои супруги на Западе бессмысленно. Поэтому я снова повторяю тебе, что хочу жениться на Анастасии.

– Это верно, сын, – как бы ни замечая эмоций Романа, спокойно продолжал рассуждать Константин. – Похоже, Ломбардия перешла в руки восточных франков надолго. Что ж, в крайнем случае, я смогу женить на наследнике Восточно-Франкского королевства твою младшую сестру и этим браком укреплю западную границу Византии. Кстати, сын Адельгейды такой же рыжий, как и твоя Анастасия, – заметил Константин. – Но, кроме Запада, есть еще три стороны света, где можно поискать тебе выгодную партию. Что тебе мешает жить с твоей пассией, как с любовницей?

– Отец! – Возмутился Роман. – Мы живем в столице христианского мира, а не в безнравственном Риме. Или ты хочешь, чтобы я походил на своего сверстника Октавиана Тусколо? Ах, да он теперь зовется папой Иоанном XII! Хотя это не помешало ему превратить и Ватиканский двор в вертеп продажных женщин. Ты предлагаешь мне стать таким же прелюбодеем? Я этого не хочу! Все должно быть по божьим законам, – твердо закончил свою эмоциональную речь Роман.

– Это она тебя надоумила? – Константин иронично усмехнулся. – Умница, мамина дочка.

– Отец!

– Хорошо, хорошо. Ступай! Я подумаю, – закончил разговор с сыном Константин. Лето пролетело незаметно. Наступила осень. Время сбора урожая и время войн.

Константин проследовал на женскую половину дворца к своей супруге севасте Елене. Сюда же он вызвал и паракимомена Василия Нофа.

– Начну без обиняков, – с озабоченным видом начал разговор Константин. – Меня беспокоит поведение Романа. Мало того, что он проводит жизнь в развлечениях, он еще и хочет жениться на твоей подопечной из провинции, Василий. Хочу выслушать ваше мнение.

После непродолжительного молчания, первой заговорила Елена.

– Я надеялась, что мимолетный романчик с провинциалкой скоро закончится. Но он продолжается до сих пор. Когда же я попыталась поговорить с Романом об этом, он просто стал избегать меня. Тебе, как отцу, следует предостеречь его от непродуманных поступков.

– Что скажешь ты, Василий? – Константин в упор взглянул на паракимомена.

– Мой, господин! – Василий услужливо склонил голову. – Мне стало известно, что Анастасия в положении. Отец ее будущего ребенка – наследник Роман.

На некоторое время в комнате зависла тишина.

– Браво! Умеешь ты удивить, Василий, – первым нарушил тишину базилевс. – Стало быть, у меня скоро будет внук.

– Или внучка, – поправил Василий.

– Незаконнорожденная! – Добавила Елена.

– Только не надо мне говорить о девочках! – Константин бросил недовольный взгляд на недавно разрешившуюся от бремени Елену. – У меня самого их уже четыре.

– Девочки, при нужде, вполне справятся с управлением государства! – Елена встала на защиту своих дочерей. – Разве Агафа наглядно не доказывает это? А дочь трактирщика Роману не пара! Я смогу подобрать ему более достойную партию из аристократических фамилий Византии.

– Откуда такой снобизм, дорогая? – Вступился за любовницу Романа Константин. – Между прочим, севаста Феодора[273], супруга императора Юстиниана I, родилась в семье служителя константинопольского цирка зверей. И это не помешало ей стать великой государыней, причисленной к ликам Святых. А разве твой дед не пахал землю?

Елена не нашла что ответить и обиженно поджала губы.

– Мне известно из достоверных источников, – вкрадчиво начал Василий, – что девица Анастасия – внебрачная дочь эмира Ардабиля[274] и шаха[275] всей Атропатены Марзубана Мусафирида. Того, который был пленен Хасаном Буидом[276], но недавно бежал из плена. – А вот это действительно интересно, – встрепенулся Константин. – Эту партию можно использовать на востоке, в наших интересах. Дейлемиты помешаны на идее возрождения Великой Персии. Вспомни-ка, как вначале горцы из Дайлама помогали друг другу. Мусафариды помогли Буидам захватить Багдад[277]. Но потом вдруг все изменилось. Мусафариды объединились с курдами Раввадидами[278] и вместе обрушились на Буидов.

А сунниты Сирии[279] вдруг вспомнили, что с шиитами им не по пути. Как считаешь Василий, почему?

– Очевидно, это выгодно сирийским Хамданидам[280], – подумав, отвечал Василий. – Транзитная дорога в Сирию проходит через Ворота Албанов[281], потом по территории Мусафаридов и далее через земли шейхов Раввадидов и тагавора Ширака Ашота Милостивого[282]. А Дамаск[283] – центр транзитной торговли восточных стран в порты Средиземного моря. Пока идет междоусобица в Персии, рынки Багдада пустеют, зато сирийские наоборот – богатеют. Но Багдад – центр мировой транзитной торговли Передней Азии, – продолжал развивать свой доклад Василий. – И рахдониты не намерены мириться с его потерей. Ведь работорговцы Атиля терпят огромные убытки. Видимо поэтому малех Иосиф[284] хочет загнать вольнодумных Буидов и их сторонников обратно в горы и сделать торговые пути Персии безопасными. Пока все складывается для них удачно, – закончил доклад Василий.

– Верно! – Константин одобрил выводы Василия. – Но то, что хорошо для Иосифа, то плохо для Византии. – Константин немного подумал и стал излагать свои мысли: – Торговых путей в Западные страны всего четыре. Первый – через Дамаск, второй – через Константинополь. Третья дорога на запад проходит севернее. Через болгар, по Данубию, где беспредельничают шайки турок[285] мадьяр и германских баронов. Наконец четвертая дорога проходит еще севернее, через Венедское море[286]. Но и там небезопасно из-за морских разбойников, викингов. – Выходит надежных путей всего два. Один принадлежит нам, другой – Хамданидам, – подытожил Василий. – И это верно! – Еще раз одобрил вывод Василия Константин. – Если нам удастся примерить кланы дейлемитов, они вплотную займутся западными соседями. И тогда ослабленную Сирию можно будет брать голыми руками.

– Оба безопасных пути будут принадлежать Византии и рахдонитам придется платить немалые пошлины в нашу казну за эту безопасность! – Мечтательно произнес Василий, перед глазами которого уже замаячили золотые горы.

– Таким образом, – подытожил базилевс, – женитьба наследника на пусть незаконной, но дочери Марзубана покажет Наше расположение персидским шиитам. И станет первым шагом для примирения Мусафаридов с Буидами. Для создания коалиции против Хамданидов. Так насколько, по-твоему, правдивы сведения о родственных связях этой девицы? – Я готов представить свидетельства наших шпионов с востока, подтверждающих это, – с поклоном в сторону басилевса произнес Василий.

– Как я понимаю, решение уже принято, и мое мнение уже никого не интересует, – возмутилась Елена, о присутствии которой увлекшиеся политикой собеседники позабыли.

– Дорогая моя! – Константин, чтобы загладить неловкость, поцеловал севасте руку. – Ну, конечно же, интересует. И я всегда благодарю тебя за твои советы. Но и ты подумай! Если уж наш мальчик так привязан к этой девочке, мы сможем поставить Роману любое условие. Возможно, так удастся привлечь его к делам государственным. Во всяком случае, пока еще есть время все взвесить и обдумать, – воодушевленно убеждал Елену басилевс. – А чтобы ты не сомневалась, как я дорожу твоим мнением, я бы хотел обсудить с тобой положение наших дел на западных рубежах. Подавленная таким напором Елена промолчала. Приняв ее молчание за прощение, Константин обернулся к Василию.

– Наша политика на дунайской низменности весьма успешна. Николай Торнике[287], стратиг фемы Македония[288] прислал мне доклад, где сообщает, что мой крестник, мадьярский хан Дьюла, вторгся в Баварию[289] и взял в осаду город Аугсбург[290]. Сын и зять Оттона, немецкие герцоги Людольф[291] Швабский и Конрад[292] Лотарингский подняли мятеж против своего сюзерена. К ним присоединились ополченцы северных язычников, полабских[293] славян. Определенно скоро Оттону станет не до Италии. Не пора ли нам укрепить свои позиции на Аппенинском полуострове? – Спросил басилевс. – Я давно не получал докладов от Пасхалия[294], стратига Калабрии[295]. В последнем письме он докладывал о неспокойной обстановке в старой столице герцогства Реджо[296].

– Это так, государь. Обстановка на полуострове критична, – подтвердил Василий. – Жители Реджо, отрекшись от покорности Христу, согласились служить халифу Ифрикии и открыто обратились к мятежу. Очень скоро карматская зараза перекинулась и на других синьоров Лангобардии[297], – подробно докладывал паракимомен Василий. – А началось все с Неаполя[298]. Там моряки и портовые рабочие первыми отреклись от Иисуса и стали членами мусульманской секты, наслушавшись рассказов от морских разбойников Магриба и Сицилии. Пасхалий пригрозил расправой герцогу Неаполя Иоанну, если тот не уймет своих подданных. Но кто бы стал слушать византийского стратига, если тот не в состоянии подавить мятежников даже в собственных владениях? И все же герцог Иоанн[299] не посмел открыто встать на сторону горожан. Но зато не стал и препятствовать их бесчинствам. Пока Пасхалий ждал решения синклита на проведение мобилизации фемного ополчения, мятеж охватил всю Лангобардию. Глядя на попустительство со стороны Византии, и герцоги Беневенто[300] заключили союз с эмиром Сицилии Ахмадом[301]. Мятежники настолько уверовали в свою безнаказанность, что мечом и огнем принялись опустошать ближайшие города и села в провинции Апулия[302]. Герцог Рима Октавиан Тусколо, верный нашим недавним договоренностям, собирает объединенную армию римлян, тосканцев и сполетанцев против синьоров Беневенто: Ландульфа II[303], Пандульфа[304] и их африканских союзников.

– Что ты думаешь по этому поводу дорогая? – Спросил Константин у супруги.

– У нас мирный договор с эмиром Сицилии, – подумав, ответила Елена. – С открытием военных действий в наших итальянских провинциях все морские разбойники Средиземного моря: Магриба, Крита, Сицилии, Тарса[305] и Триполи сирийского обрушатся на наши прибрежные города. Сможет ли имперский флот противостоять им? А герцог Тусколо, как архиепископ Рима, вполне может справиться с мятежными соседями, объявив в Италии Священную войну за веру. – А что думает по этому поводу управляющий синклитом? – Спросил Константин у Василия.

– Я согласен с севастой Еленой. – Василий сделал почтительный поклон в сторону Елены. – Синклит не выделит денег на эту войну, потому что папа Иоанн XII способен самостоятельно справиться с герцогами Беневенто. Ну, а стратигу Пасхалию следует объединиться с князем Гизульфом[306], который твердой рукой правит в Солерно[307]. Вместе они смогут подавить восстание в Реджо и призовут к порядку герцога Неаполя.

– Может быть, может быть… Но давайте подумаем, к чему это приведет, – возразил басилевс и стал рассуждать: – Октавиан, сын Альбериха Сполетского, возглавит объединенные войска и захватит Беневенто. Ландульфа с Пандульфом он бросит в тюрьму, а их земли присоединит к папской области. Потом неизбежно молодой развратник получит признание от народа, как папа – «Защитник христианской веры». А этого не должно произойти, ведь Октавиан – это позор Ватикана, да и всей западной Церкви. Далее, – продолжал аргументировать Константин. – Герцог Иоанн уже не раз изменял своему слову. Где гарантия, что он послушает Пасхалия, если за его спиной будет поддержка эмира Ахмада? Кроме того, подавление мятежа в Резо все равно спровоцирует войну с Сицилией. И мы будем втянуты в эту войну, так или иначе. Нет, тут нужен такой ход, чтобы разом и надолго отбить охоту у Фатимидов соваться на полуостров. И заставить вернуться Иоанна XII к его любимым куртизанкам в Рим. При этом, не испортив наших взаимоотношений. Константин встал и подошел к окну. Пока он обдумывал, Елена с Василием терпеливо ждали, не прерывая полет мысли басилевса. Наконец он что-то для себя решил и обернулся к собеседникам.

– Василий! – Константин начал отдавать распоряжения паракимомену. – Патрикия и комита конюшни Мариана[308] Аргира надлежит назначить стратигом Лангобардии. Ему следует передать всю военную власть в регионе.

Далее. Объявить мобилизацию в фемах Калабрия и Македония.

– Но синклит… – начал было Василий.

– Убедить синклит выделить средства на войну и объявить мобилизацию стратиотов в этих фемах – это твоя забота Василий, – не терпящим возражения голосом прервал его Константин и продолжал отдавать распоряжения: – После проведения мобилизации, стратигу Калабрии Пасхалию следует выступить в сторону города Реджо. Захватить его и подавить мятеж.

Одновременно с ним стратигам фемы Македония, братьям Льву и Николаю Торнике надлежит высадиться в порту Неаполя, захватить город и уничтожить мятежников.

Командующий флотом Константин Гонгила должен будет обеспечить переброску македонцев и фракийцев с материка на полуостров. После переброски легиона, ему следует разделить флот. Одна его часть должна будет занять позиции возле мыса, напротив сицилийского порта Мессина[309]. На случай, если эмир Сицилии захочет вмешаться в наши дела. Вторую половину флота надлежит расположить возле полуострова Пелопоннес. Их задачей будет препятствовать проходу пиратских кораблей со стороны Крита и Тарса. – Константин закончил отдавать распоряжения. – Как вам мой план?

– Неаполь и Реджо – богатые города. Средств от контрибуции[310] должно хватить на погашение всех издержек войны, – нейтрально заметил Василий.

– Я не услышала, как ты намерен вернуть Октавиана в Рим? – Елена могла позволить себе говорить более прямолинейно. – Или ты все же хочешь позволить ему захватить Беневенто? К тому же ты забыл про флот Ифрикии! Кто остановит африканцев?

– Умница! – Похвалил супругу Константин. – Ты напомнила мне о самых главных деталях предстоящей компании. И в этом мы положимся на наших друзей и союзников.

Надо будет, после взятия Неаполя, отправить князя Гизульфа послом в Беневето. Захват портового города будет весомым аргументом в его руках. На этом этапе, я думаю, можно так же привлечь грамотных епископов и миссионеров из ведомства патриарха Феофилакта. Думаю, Ландульф с Пандульфом предпочтут отречься от агарянской ереси без вмешательства военной силы извне. Вернув мятежников в лоно Церкви Христа, Гизульф тем самым выбьет опору из-под ног так называемого Папы Римского. И у того не будет больше повода вести войска в Беневенто.

И наконец! Василий, пошли посольство в Геную, к Беренгару. В отсутствие Оттона в нем надо поддерживать стремление к утраченной короне Северной Италии. Он заставит герцога Октавиана Тусколо занервничать и больше беспокоиться о сохранении своих западных владений, чем о приобретении новых на востоке.

А что же касается пиратов Магриба, то для решения этой проблемы мне надо будет встретиться с послом халифа Кордовы и через него убедить Абдеррахмана блокировать порты Ифрикии. Халиф стал подлинным хозяином на Иберийском полуострове[311], рассуждал Константин. – Он смог объединить под своей властью не только агарянские эмираты, включая Толедо[312], но даже Каролингов из Леона[313] и Наварры[314]. Ему уже принадлежит Сеута[315] на северном побережье Африки. Мне кажется, он будет рад в союзе с Византией лишний раз поквитаться с берберскими пиратами и отвоевать у Фатимидов часть Магриба. Вот это будет реальная помощь флоту Гонгилы.

– Слушаюсь, мой государь. – Василий согнулся в почтительном поклоне. – Разреши мне покинуть тебя, чтобы как можно скорее начать выполнять твои распоряжения.

В тот же день, после трапезы, басилевс уединился с патриархом Феофилактом.

Только вот разговор получался не очень веселым. Вероятно из-за черной меланхолии накатившей вдруг на всесильного басилевса. Ему опять нездоровилось. Константин любил вкусно поесть, но его чрево перестало переваривать[316] обильную пищу. Поэтому он вынужден был поститься. – Перестань хмуриться, – утешал его Феофилакт. – «И это пройдет», как говаривал царь Соломон. Пост еще никому не вредил. Лучше расскажи, отчего плодятся сектанства? И распространяется эта зараза в экзархатах, католикосатах и прочих епископатах, оторванных от Вселенской Церкви Константинополя.

– В религии, как и в организме человека, непременно должно поддерживаться равновесие. А в христианстве – его центральная, официально принятая версия от Константина Великого. И для этого следует рассылать монахов миссионеров, чтобы они проповедовали истину и опровергали ереси, – неохотно ответил базилевс.

– Как ты думаешь, Константин, почему мы никак не можем договориться с римской Церковью? Где кроются истоки непримиримой вражды кафедр Святого Петра[317] и Святого Андрея[318]?

Под убаюкивающее журчание фонтана Константин стал, неспешно философствовать. Снова «сев на своего конька», он на время забыл о своем недуге. Чего собственно и добивался патриарх. – Чтобы это понять, надо снова заглянуть в наше прошлое, – вздохнул Константин. – Что ты знаешь о раннем христианстве? – Я знаю только то, что принято знать официально, – ответил Феофилакт. – Но ты, как обычно, знаешь не только это, но гораздо больше. Расскажи мне свою версию.

Константин вздохнул и начал рассказ:

– Раннее христианство было небольшой сектой иудаизма[319]. У раннего христианства отсутствовал канон, то есть свой обряд! А если и был, то отличался крайней упрощенностью. Сначала сектанты находили себе приверженцев в Палестине. Потом за отказ от участия в Иудейской войне 66–73 годов иудеи выгнали христиан в Малую Азию. Оттуда часть их перекочевала и обосновалась в Риме. Поэтому Рим и считается колыбелью христианства в Европе. Но какого христианства? Гонимых сектантов. Или, как говорили в древности, – Шика-Муна[320]. Так называли часть людей отделившихся от одного народа, но не ставшими частью другого. И не разросшимися до приобретения собственного имени. Поэтому их, первых христиан, и прозвали жидовствующими[321]. Например, в трехсоттысячном Риме насчитали бы от силы несколько десятков христиан, живущих своей замкнутой общиной. Все их знали и сторонились, полагая, будто те совершают ритуальные детоубийства. Находились даже свидетели, видевшие, как христиане ели плоть и пили кровь человеческую. А их знаменитые «вечери любви» горожане называли оргиями, складывая о них легенды. Религиозным обрядом все это можно назвать с очень большой натяжкой…

Людей восстанавливало против ранних христиан и то, что они отрицали существование богов и отвергали любую мораль! Христианские сектанты называли себя атеистами, прятались в катакомбах, их считали дном общества…

– Если вспомнить, что апостол[322] Петр[323] возглавлял общину зелотов[324] у учеников Христа[325], могу предположить, что первые христиане пытались развалить Рим изнутри. Продажные женщины-сектантки, становились любовницами патрициев и через них незаметно влияли на политику Рима. Только этим можно объяснить их богопротивное и аморальное поведение в столице империи.

– Возможно, ты и прав, – поддержал Феофилакта Константин. – Во всяком случае, к ним, к жидовствующим христианам, обратился со своим «Посланием к римлянам» апостол Павел. В далеком Риме он увидел заблудших единоверцев, дурная «слава» которых распространилась по самым дальним окраинам империи. – Естественно, ведь сторонники Святого Павла, при всех своих недостатках, до сих пор придерживаются открытой борьбы, – добавил Феофилакт. – Им претят тайное вредительство и лицемерие. Пусть даже во благо. Не зря Павел осудил жидовствующих «римлян», которые своим поведением опорочили саму идею христианства. – Да, согласен, – подтвердил Константин. – Так вот, четвертая глава этого «Послания» посвящена обрезанию, обязательному для христиан. Там есть, например, такие слова: «И знак обрезания он получил как печать праведную через веру». Или: «Блаженство это относится к обрезанию». На восьмой день от рождения совершался сей священный обряд, через который прошел сам Христос. Обрезание, которое переняли евреи у жителей Айгюптоса, в то время считалось обрядом приобщения к христианству, как к одной из сект иудейства. Все это доказывает, что ни креста, ни крестного знамения у сектантов не было и в помине. И символом христианства была рыба! – Константин сделал паузу, давая Феофилакту время поразмыслить. – Рим терпел безбожников, устраивая порой на них гонения. И такое безобразие продолжалось до IV века. Пока на Кавказе не появился князь Бож, которого некоторые звездочеты считают вторым сошествием Мессии, Утешителем и Духом Истины, пришедшего через 400 лет после Христа.

– Второе сошествие Христа? – Усмехнулся патриарх. – Многие называют себя вторым воплощением Мессии, в том числе и халиф Ифрикии. А про Божа Христа я что-то не слышал.

– Так и должно быть в наше время, – заверил патриарха Константин. – Но в год казни Божа придворный поэт и воспитатель сына цезаря Децилл Магн Авзоний написал такие стихи:

«Между скифскими скалами

Стоял для птиц сухой крест, С которого из тела Прометеева

Сочилась кровавая роса…»

Язычники латиняне видели в князе Боже распятого титана Прометея, а христиане ссылались на свидетельство Библии: – Константин раскрыл том Святого Писания на сделанной им закладке. – «Ибо откроется Сын Мой Иисус с теми. Которые с ним, и оставшиеся будут наслаждаться четыреста лет. А после этих лет умрет Сын мой Христос[326]…». Да и сам Иисус говорил своим ученикам: «И Я умоляю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа Истины, Которого мир не может принять, потому что не видит Его, а вы знаете Его, ибо Он с вами пребывает и в вас будет. Не оставлю вас сиротами, приду к вам»[327]. – Константин прочитал цитату и закрыл книгу. – Все произошло, как предсказывал Иисус. Божа мир не видел. Про него забыли, хотя то, что он сделал для христианства при жизни, трудно переоценить, – базилевс сделал паузу. – Сначала, он побывал в Малой Азии и увидел, во что превратили учение Иисуса Христа, жидовствующие сектанты. Надо было срочно что-то менять. И тогда Бож соединил христианское учение с древними знаниями скифов. И то, что получилось, сделал одной из общепринятых религий в своей стране. Потом, по его просьбе, его отец Владыка Вселенной, помог Константину Великому занять место одного из цезарей в Римской империи. Вот, что об этом пишет Иордан[328]. – Константин подошел к стеллажу и взял один из свитков. Потом не спеша развернул его и прочитал: – Именно помощь скифов, «…была использована для того, чтобы [Константин] смог основать знаменитейший в честь своего имени город, который был бы соперником Риму: они заключили с императором союз и привели ему для борьбы против разных племен сорок тысяч своих [воинов]. До настоящего времени в империи остается их войско; зовутся же они и до сего дня федератами». Эту цепочку исторических событий нельзя не заметить. В 312 году Вечный город капитулировал перед цезарем Констанином и его скифскими союзниками. Тогда у своих стен римские граждане впервые услышали молитву «Отче наш…» из уст федератов. Заканчивая молитву, солдаты крестились и произносили «амин», показывая и жестом, и звуком, что душа их принадлежит Богу. С тех пор солдатский язык северных варваров стал общим в империи, как и их молитва. Константин ввел в обиход равносторонний крест и сделал его символом Нового христианства.

Центр Европы из Рима переместился в торговый порт Византий, будущий Константинополь. А сами римляне в духовной жизни Европы отошли как бы на второй план, получив пренебрежительное прозвище «католики», что по-скифски означало «присоединившиеся». Так, стараниями Мессии Божа, при поддержке мечей и золота скифов, христианство стало подниматься с уровня иудейской секты на вселенский уровень самостоятельного религиозного учения! И после всего этого Бож был забыт, хотя продолжалось начатое им дело. – Константин замолчал, о чем-то размышляя. – И что же римские епископы жидовствующих христиан вот так просто отказались от своих убеждений, по воле очередного цезаря? – Нарушил его раздумья патриарх.

– Разумеется, нет, – ответил Константин. – Религия – часть идеологии, а идеология – элемент политики. Ну, а политика – это составляющая власти, которая у людей утверждалась и утверждается только силой. Эту силу представляют золото и меч, и поэтому они всегда рядом… – Твои слова попахивают богохульством, – насупился патриарх. – Но что же все-таки произошло в Риме? – А произошли там кровавые столкновения, которые стали едва ли не повседневными, – ответил Константин. – Кто-то заинтересованно начал подпитывать Новую христианскую Церковь золотом и оружием. И даже войском… Новизна к первым христианам приходила не сама собой. Перелом произошел после того, как глава Новой христианской общины понтифик Дамасий[329] силой захватил кафедру святого Петра, предварительно убив более ста шестидесяти своих жидовствующих противников. Потом он начал внедрять качественно иной обряд в христианские общины, который до того дня те и не знали. Он первым из римских жрецов понтификов назвал себя на скифский манер – «отцом». На латинском языке – «папой». По сути, с него в Риме началось Новое христианство. Оно росло и крепло день ото дня, с большим трудом пробивая себе дорогу в патрицианском обществе. Но, в конце концов, и приверженец староримского языческого «митраизма»[330] цезарь Феодосий[331] вынужденно признал папу Дамасия главой христианского общества Рима. А за это папа Дамасий сдвинул Священный день первых христиан шаббат – субботу, в сторону почитаемого митраистами Дня Солнца – воскресенья. – Я знаю о первом Римском папе Дамасии I, – заметил Феофилакт. – Иерарх достойный восхищения. Из его окружения вышли священники, прекрасно знавшие церковные обряды. Позднее они сами стали учителями Церкви: Василий, Григорий Назианзин, Иоанн Златоуст, Иероним, Амвросий, Августин и многие другие.

– Да-да, – добавил Константин. – Отец Дамасий собственноручно составил перечень книг Священного писания. Именно он повелел церковному писателю Иерониму «поработать» с текстами Нового завета, которых к тому времени насчитывалось более сотни. Его стараниями, из-под перьев римских и византийских писателей вышли и другие библейские книги. А еще, по подобию скифских духовных обителей, в империи стали строить христианские монастыри.

– Выходит при папе Дамасии, во всей империи возобладало Новое христианство?

– Остатки жидовствующего сектантства Рима, или как их теперь называют мессианства, не искоренили, – возразил Константин. – Их адепты в то время перебрались в Византий и стали подтачивать основы Церкви Константина изнутри, в его столице.

– А что я тебе говорил! – Феофилакт торжествующе поднял указательный палец. – Типичное поведение тех, кто считает себя последователями Святого Петра.

– В то же время отец Лев I[332] на римской кафедре продолжал дело отца Дамасия, – продолжал рассказывать Константин. – Он перенял у скифов понятие о единой Троице и удачно провел его на Халкидонском соборе[333]. Даже название не стал менять, оставив прежнее, принятое в Тартарии – православие. И это был единственный правильный путь, для сохранения истинности вероучения.

– Халкидонский собор внес очередной раскол в христианство, – заметил Феофилакт. – Соперников не помирил, а бывших союзников сделал врагами. Армянская Поместная Церковь не приняла решения Халкидонского собора. – Собор лишь углубил противоречия между христианскими вероучениями. Появились новые сектанты. Жидовствующие ортодоксы[334] епархий Александрии[335] и Антиохии[336] при содействии «подпольных» сектантов Константинополя попытались физически уничтожить римского иерарха. Дождавшись удивленно вопросительного взгляда патриарха, Константин объяснил – В то время Аттила[337], предводитель гуннов претендовал на звание Владыки Вселенной. Он добивался этого давно и своими набегами в Арийстан пытался заставить местоблюстителя передать ему скипетр всевластия. Поддержка цезаря восточной части империи и его влияние на царя Арийстана ему была бы очень кстати. Но цезарь Константинополя отказал ему в помощи, сославшись на раскол между Церквями Византии и Арийстана, который якобы провоцирует архиепископ Лев I из Рима.

Вот тогда и развернул Аттила свои армии на запад, под благовидным предлогом «спасения чести женщины».

– Вот оно что! – хлопнул себя по лбу Феофилакт. – А я все никак не мог взять в толк, почему Гонория Римская искала справедливости у неведомого варвара. Теперь я понимаю, что она обратилась к Атилле как к Владыке Вселенной, надеясь на его суд.

Константин кивнул головой и продолжил рассказ:

– Вскоре, по официальной версии «разгромленный» на Каталаунской равнине Аттила, прошел по городам Северной Италии, оставляя на их месте дымящиеся руины. На подступах к Риму Аттилу поджидала депутация цезаря Запада. Они вытолкнули впереди себя отца Льва I. Римляне были готовы на все, чтобы не видеть нового погрома в своем городе. Готовы были безоговорочно признать Аттилу Владыкой Вселенной, выполнить прихоть Гонории и даже пожертвовать своим иерархом, – сказал Константин презрительно. – Отец Лев стоял коленопреклоненный на пути «злобного» гуннского войска. Он в мольбе смотрел в небо, подняв над собой равносторонний крест, который мессиане прозвали «знаком зверя». Такой же крест, какой был и на знаменах Аттилы. Ведь согласно восточным верованиям Крест, или Хач, или Ваджра – это символ оружия Верховного божества Неба, защищающий от нечисти.

Чтобы ни наговаривали на воинов из Скифии, одно неоспоримо. Все они, от вождей и до последних оборванцев, очень уважительно относятся к божьим служителям, жрецам. Каких бы верований те не придерживались. Поэтому наступающая армия остановилась перед коленопреклоненным священником. Оказывая уважение жрецу, Аттила сошел с коня и поднял отца Льва с земли. После этого вождь и патриарх уединились для беседы.

– О чем говорил папа Лев с Аттилой, никто не знает, – заметил Феофилакт. – Зато все знают, что он дал Аттиле прозвище «бич Божий».

– Не знают или не хотят об этом говорить? – Возразил Константин. – Впрочем, догадаться не трудно. Вера в единство Троицы была присуща северным варварам изначально. Не надо забывать, что и сам Аттила был скифин. Поэтому отец Лев доказал Аттиле чистоту своих убеждений и устремлений, а вождь гуннов убедился, что его руками пытались свершить неправое дело. И совсем не зря отец Лев назвал вождя гуннов стоящего на позиции защиты православия – карающим орудием Бога. В устах патриарха – высшим достоинством. На страх жидовствующим христианам!

Вот так вечный город был спасен от разорения. Ссылаясь на поддержку Аттилы и свой заслуженно возросший авторитет, отец Лев I, выдвинул идею о верховенстве римского патриарха над другими христианскими епископами. И благодаря этому он смог, наконец, навсегда заставить граждан империи отказаться от символов первых христиан: обрезания и рыбы. Обновленными символами принадлежности к христианству стали после этого омовение от Иоанна Предтечи[338] и равносторонний крест предложенный Константином Великим.

– И это было последним вмешательством извне в дела Церкви? – Спросил Феофилакт.

– Как бы ни так, – возразил Багрянородный. – Ведь Аттила «внезапно» умер. Так и не наказав провокаторов из Константинополя. А мессиане вскоре опять стали в силе. И вот почему.

В конце VII и начале VIII веков, Восточная Церковь уже владела громадными земельными богатствами, которыми владело духовенство. И это было объектом зависти цезарей Византии. – Константин[339] не спеша выпил чистой воды. Феофилакт терпеливо ожидал продолжения и базилевс не заставил себя ждать. – Как известно степные народы предпочитают молиться на открытом воздухе, считая Небо над головой божьим домом. И когда базилевс Константин V взял в жены дочь хазарского кагана Чичак[340], в крещении Ирина, то наверняка столкнулся с подобным отправлением культа.

Возможно, именно ее поведение и дало толчок к зарождению иконоборчества. В то время кто-то из мессиан невзначай напомнил цезарю, что когда-то и Моисей запретил израильтянам молиться на изваяния Быка Аписа и прочих идолов. Ведь, как истинный скифин, Моисей считал, что открытое Небо над головой – это и есть Бог.

Чем православная икона отличается от изваяния Быка? С точки зрения жидовствующих христиан – ничем. Начались жестокие гонения на православных. Императоры-иконоборцы VIII века, как известно, открыли настоящий поход против монастырей. Часть из них была закрыта, а их достояние конфисковано в казну.

К травле иконопочитателей присоединились и агаряне. Ведь среди адептов Мухаммеда было очень много жидовствующих ортодоксов. В малодоступных горах Афона искали спасения многие из преследуемых иконопочитателей. Или в других укромных местах, на задворках Вселенной. Например, у Леонидов[341] в Иверийском царстве. Или у митрополита Таны[342] в России.

– Вот, оказывается, откуда черпали силу фанатики-иконоборцы, возмущавшие покой империи, – сделал вывод патриарх. – Константин Копроним осуждал не только почитание икон, но и высказывался за запрещение почитания Богоматери и святых. От Ирины[343] до Ирины продолжался этот кошмар, – задумчиво продолжал Феофилакт. – Западное духовенство не обладало такими богатствами. Поэтому их никто так не травил, хотя они и оставались верны православию. Им никто не запрещал молиться кому на Богородицу, кому на Крест, а кому даже и на изображения овец.

– Да, конечно, – подтвердил Константин. – Опираясь на Римский экзархат[344], Ирина формально смогла восстановить иконопочитание в Византии на Вселенском соборе в Никее в 787 году. Правда, за свои услуги отец Адриан[345] потребовал от Ирины, чтобы впредь константинопольский иерарх не использовал больше титул «вселенский»[346]. Но тогда, не смотря ни на что, временно одержал верх курс на воссоединение Церкви.

И это не понравилось Карлу, которого позже прозвали Великим. Тот усмотрел в этом угрозу своим державным интересам. Недавно завоеванные герцогства на севере Италии, при поддержке подружившихся Византии и папства, могли успешно восстать против франкских завоевателей.

Не вынуждая Адриана I отречься от его решений, он собрал во Франкфурте свой собор и под своим председательством. Там Карл выступил против II Никейского собора, с чем выразили согласие и папские представители, легаты. Этим Адриану было объяснено, что дела христианского сообщества теперь вершат уже не епископы, а государи. И отец Адриан усвоил этот урок. Чтобы загладить свою вину, он вынудил Ирину формально передать титул «базилевс базилеон», на латыни – император, Карлу франкскому.

Вот тебе одна из причин, почему ты не можешь наладить диалог с папой. Прежде епископов, сначала должны договориться между собою государи! – Константин сделал паузу. – В то время Константинополь превратился из столицы христианского мира в незначительный город малоазийского царства, пределы которого были ограничены приграничными крепостями, где еще стояли гарнизоны верные Византии. А на ее территории набрали силу сектанты, которых поддерживали иконоборцы. И самые многочисленные из них – Павликиане. – Константин помолчал, потом вздохнув, продолжил: – Как это не прискорбно признавать, но только восстание наших скифских федератов послужило толчком для фактического возрождения державы.

– Ты имеешь в виду восстание Фомы Славянина[347]? – спросил патриарх.

– Именно! Начальник корпуса федератов, которых держали в Азии для обороны от агарян. Он отказался присягнуть «неправому» базилевсу, поддержавшему иконоборцев. Сначала мятеж поддержали легионы, расположенные в Малой Азии. Потом к ним примкнули жители провинций Армениак[348] и Восточного Понта[349]. Фома был провозглашен восставшими базилевсом и целый год осаждал Константинополь.

Но когда он переправился во Фракию, то был разбит правительственными войсками, взят в плен и казнен в 823 году. Но идеи восстания остались живы. Их поддерживал народ. И если идею социального равенства можно было как-то обойти, то главную из них, восстановление икон, игнорировать было никак нельзя.

– Могу представить, с какой радостью жители Анакопии[350] примкнули к восставшим, – усмехнулся Феофилакт. – Ведь поражение в битве[351] и поспешное бегство Мервана из Иверии произошло благодаря заступничеству Пресвятой Богородицы, явившей в ночь перед сражением свой нерукотворный образ – Анакопийской Божией Матери[352].

Благодарю Господа и низко кланяюсь безвестным монахам, которые в период иконоборства спасли и сохранили Влахе́рнскую икону Божией Матери[353], покровительнице Константинополя, – с чувством глубокой благодарности сказал патриарх.

– Присоединяюсь к твоим словам благодарности, – поддержал патриарха базилевс. – У иконопочитателей было немало сторонников и поэтому, как только Феодора[354] стала регентом, тут же собрала Собор[355], где и было установлено Торжество Православия[356]. На нем были осуждены жидовствующие сектанты: мессиане и павликиане.

– Пусть будет благословен род Мамиконянов, подаривших Армении прославленных спарапетов[357], Иверии – Святую Шушаник[358], а Византии – Блаженную Феодору! – снова благодарственно произнес патриарх.

– После Константинопольского собора в империи начался период обратной реакции, – между тем продолжал рассказ Константин. – В период регентства Феодоры начались преследования людей, отрицающих иконопочитание и истребление еретиков. По ее приказанию павликианам было предложено на выбор: обращение в православие или смерть. После отказа павликиан изменить религиозные убеждения в местность Малой Азии, населенную ими, были направлены карательные экспедиции. Тогда погибло около ста тысяч человек: «одних распяли на кресте, других обрекли мечу, третьих – морской пучине». Их имущество было конфисковано и доставлено в царскую казну.

Чтобы спастись от репрессий, мессиане стали искать убежища у Каролингов на западе, а павликиане вступили в военный союз с мусульманами Азии и совместно стали совершать набеги на византийские владения.

Сегодня Ватикан стал разменной монетой в междоусобицах патрициев Италии. В этой мутной воде стала возрождаться секта жидовствующих мессиан, которые хотят распространить свое влияние на весь Аппенинский полуостров. И они находятся под защитой Оттона Каролинга. Вот тебе еще одна причина непримиримой вражды кафедр Святого Петра и Святого Андрея. В этих двух основных причинах собственно и кроются наши сегодняшние разногласия и противоречия.

– Я согласен с тобой. Именно усилия Святых иерархов православия подняли христианство до уровня Универсальной Церкви, где воссоединилось все лучшее, взятое из разных верований. И это не противоречит основной заповеди Иисуса: «Возлюби Бога, как самого себя». Но именно это нам и вменяют в вину оппоненты ислама. Шариаты Моисея и Иисуса, якобы искажены людьми. И лишь шариат Мухаммеда последний не искаженный! Что тут можно возразить на это? – Задал вопрос Феофилакт.

– Ха-ха-ха, – улыбнулся Константин. – Как бы ни так! На примере развала изначального халифата арабской нации можно увидеть, как из, казалось бы, невинных сектанств, вычленяются все более изощренные общества отщепенцев, искажающих сам смысл «последнего» шариата.

Багрянородный отпил из чаши вина, ненадолго задумался и стал излагать свои мысли:

– Подобно Константину Великому, шейх Мухаммед унифицировал свою Церковь. Он взял все лучшее из учений Отцов иудаизма и христианства и изложил постулаты веры для примитивных кочевников бедуинов, на языке доступном их пониманию. И первый его значимый успех в том, что в своей религиозной общине в Медине он примерил враждовавших сыновей Сары и Агари, назвав их народом муслинов или мусульман, т. е. преданных единому Богу и себе – его пророку.

Богатейшие купцы Мекки вскоре оценили возможности нового учения и стали вкладывать в нее свои финансы. С помощью религии можно было обуздать и использовать себе во благо шайки аравийских разбойников терроризирующие торговые караваны. Не зря его последователи носят символ Полумесяца символизирующие Рога Аписа. Как известно, Рог Изобилия – это символ земного богатства. И цвет их знамени зеленый. Традиционный цвет дима прасинов Византии. Спортивной партии, которую финансируют бюрократы и олигархи, сколотившие состояние на торговле.

Казалось бы, ну вот и все: достигнуто равновесие. Как бы ни так. Равновесие – это как вершина горы: тратишь много сил на ее достижение. А после достижения вершины неминуемо следует спуск, который порой гораздо опаснее и страшнее подъема.

Раскол произошел, когда часть мусульманских лидеров сформулировала концепцию, согласно которой власть передаётся решением общины самому уважаемому мусульманину из племени курайшитов, к которому принадлежал пророк Мухаммед. Другая часть лидеров мусульман заявили, что признают только семью пророка и его прямых потомков единственными законными наследниками и духовными преемниками.

– Принцип выборности первых мне больше по душе, хотя я не одобряю ограничение кандидатов внутриплеменными рамками, – стал рассуждать Феофилакт. – И преемственность по признаку семейственности можно рассматривать, как способ преодолеть эти рамки. Поле деятельности тут широкое. Ведь помимо прямых родственников у пророка было 11 жен[359] из разных племен.

– Так и было, – подтвердил предположения патриарха Константин. – Правда, после преодоления внутриплеменных рамок, те стали забывать и про выборность. Сначала от «зеленых» отделились «белые» – сторонники потомков зятя и двоюродного брата Мухаммеда, халифа Али Талиба. Потом «черные» – сторонники Аббаса Мутталиба[360], дяди пророка Мухаммеда.

– Почему «черные»? Этого цвета нет в традиционных цветах византийских партий.

– Движение родилось на границе Персии и Скифии. А у скифинов черный цвет особо почитаемый. Цвет богини Смерти и мудрого Ворона. В Скифии носят черные шапки и угощают почетных гостей мясом черного барана.

– Ага, – кивнул головой Феофилакт. – Тогда понятно. А что же стали делать «черные» мусульмане?

– Да все то же самое, – махнул рукой Константин. – Все это разноцветное сообщество стало яростно истреблять друг друга.

– По мне, так и Слава Богу! – Проворчал Феофилакт. – А как же понять твои дружеские отношения с халифом Абдеррахманом из Кордовы, которому ты предпочитаешь сближение с христианами Каролингами? Мусульмане Испании и Ифрикии, в конце концов, перестанут истреблять друг друга и объединяться против нас.

– Это вряд ли. Сектанты мусульман ненавидят единоверцев даже больше, чем христиан. И примером тому все те же павликиане, которые предпочитают миру с единоверцами союз с мусульманами. Как говориться: «Ворон ворону глаз не выклюет…». А подданные халифа Кордовы – это те же жители бывшей империи, хотя сейчас и исповедуют ислам. И цвет знамени у кордовских суннитов традиционно зеленый, как у бюрократов Константинополя. С Кордовой нас связывает общее прошлое: и культура, и просвещение, и философия, и многое другое.

Имамы же из Кайруана[361], навербовав себе сторонников среди самых диких кочевников пустыни, разрушают культурное наследие в бывшей Римской провинции Африка, – Константин сделал паузу и закончил с усмешкой: – Ради достижения светлого будущего: «Мы старый мир разрушим до основания, а затем…».

– Краснознаменные фанатики! – Согласился Феофилакт. – До меня доходили слухи, что варвары разрушили дома и дворцы, бани и акведуки римского Карфагена, предпочитая цивилизованной жизни влачить нищенское существование под куском ткани в пустыне.

– Не совсем так, – возразил Константин. – «Красные» – это общинники хареджиты, сторонники равноправия. Когда-то они откололись от «белых». А «красные» потому, что это цвет земли. И у нас, и в халифате. И по цвету, они сродни нашей спортивной партии, объединяющей земледельческие общины империи. Из этих общин собирается народное ополчение, слепое в своей ярости, – поправил Феофилакта базилевс. – Эту ярость либо используют, и тогда на дымящихся развалинах ополченцы провозглашают своего вождя новым царем. Либо жестоко подавляют, чтобы остаться у власти. В случае с Карфагеном «красных» подняли на разрушение «черно-белые». И после того, как «красные» по своей душевной простоте вырезали «зеленых», «черно-белые», как и ожидалось, ткнули их «мордой в пыль».

– «Черно-белые»? Это еще кто? – Удивился Феофилакт.

– Ну как тебе сказать? – Базилевс собрался с мыслями. – Вместе с движением павликианства в христианстве, которых выжигал огнем еще базилевс Юстиниан, в бывшей римской провинции Азия объявились новые пророки и в мусульманстве. Пока «черные» резали «белых», там зародилась секта Исмаилитов, которые объявили врагами всех кто не с ними. У них все было упрощено до безобразия: плати долю самопровозглашенному имаму, и смело грабь, убивай всех, кто не с ними. Видишь, Феофилакт, какие интересные параллели? – Константин с горечью усмехнулся. – А «черно-белые» сектанты Африки – это сторонники сарацина Убейдуллы. Одного из гонимых имамов, который используя право на ложь, даваемое высокой степенью карматского посвящения, объявил себя одним из потомков Исмаила по линии дочери пророка Мухаммеда Фатимы[362] и Али Талиба. В короткие сроки он сумел создать у берберов Африки обширную Исмаилитскую общину и стал ее первым халифом. Само имя Исмаилит, опороченное бесчинствами в мусульманских общинах Азии, имам сменил на новое – Фатимид. «Черно-белые» Фатимиды – противники любой власти, кроме власти своего воплощенного божества на земле – нового Мессии халифа Ифрикии и его наследников.

– Что ж, первый разбойный Карфаген, Римская республика стерла с лица земли. Последний вандальский Карфаген уничтожил Юстиниан. Но очевидно, что его мятежный дух неистребим в Магрибе. И нынче он возродился в Кайруане, – заметил патриарх. – Мне рассказывали о флагах с такими цветами на кораблях берберских пиратов: на черном фоне белые буквы, похожие на кости. По-моему, омерзительно! Война с Фатимидами, мне кажется, будет жестокой и бескомпромиссной. – Полностью с тобой согласен, – снова поддержал патриарха базилевс. – По преданию, о расколе исламской общины сообщал ещё пророк Мухаммед. Как гласит один хадис, пророк сказал: «Раскололись иудеи на 71 секту. И раскололись христиане на 72 секты. И расколется моя умма, то есть сообщество верующих, на 73 секты»[363]. Вот тут бы я и спросил у исламистов, насмехающимися над христианами: «Так какой шариат из его 73 вариантов считать последним и неискаженным людьми?» – иронично подвел итог Константин.

– Да, дела…, – протянул Феофилакт.

– Я считаю, что для Византии гораздо важнее политические союзы, чем теологические споры с мусульманами, – продолжал разговор Константин. – Потеряв провинцию Африка, мы потеряли и свое главенство на Средиземном море. На Сицилии и Крите, стараниями берберских пиратов, уже признали власть халифа ал-Муизза[364] из Кайруана. На очереди наши владения на юге Аппенинского полуострова, куда я уже распорядился отправить Гонгилу и Мариана Аргира. Но там останется немало работы и для твоих миссионеров Феофилакт, – подчеркнул Константин.

– Не беспокойся. Я об этом позабочусь, – заверил базилевса патриарх.

– В востановлении мира на Средиземном море нам так же помогут и наши союзники: «черные» шииты Айгюптоса и «зеленые» сунниты Кордовы, – продолжал разговор Константин. – Разбойников и пиратов не жалуют ни те, ни другие. А ведь враг моего врага – мой друг. И если Айгюптос – это хлеб, то Кордова – это флот. И этот тройственный союз нам очень выгоден, несмотря на наши некоторые расхождения в понимании сущности Бога. Сейчас очень важно восстановить свое присутствие в Средиземном море, пусть даже в союзе с мусульманами.

– Помнится, ты всегда говорил, что нельзя держать все яйца в одной корзине. Что если политика на Средиземном море вдруг изменится? – Спросил патриарх. – Я слышал от Василия Нофа, что ему стало известно о переписке малеха Иосифа из Атиля с сарацином Шапрутом, визирем при дворе Кордовского халифа Абдеррахмана. А малех, как тебе известно, стоит на древнейшей позиции: «Разделяй и властвуй». Всячески поощряя раскольников: и христианских и мусульманских. Поддерживать духовные разногласия, переходящие в кровавые стычки весьма прибыльно. С этой «мутной воды» работорговцы имеют баснословную прибыль, на торговле людьми. Христиан продают в страны халифата, а мусульман – в христианские города. Что общего может быть у Кордовы и Хазарии, так далеко расположенных друг от друга?

– Не так уж и далеко, – поправил базилевс. – Ты забыл, что иберийские мореходы Западного Кавказа ходили на тот полуостров, позже названный их именем, еще до возникновения Римского государства? К тому же сам вопрос поставлен неправильно. Если ты спросишь, что общего между халифом Кордовы и малехом Атиля, я отвечу – ничего. Но если ты поставишь вопрос чуть иначе. Что общего между двумя министрами бюрократами? Я отвечу – налоги и прибыль, товары и власть, охраняющая торговцев. В Кордове много строят – там нужны рабы ремесленники и мастеровые. И еще нужно пополнять отдельный корпус халифа в 10–15 тысяч человек, состоящий из купленных рабов и вольнонаемных, так называемых гулямов[365] «славян». А еще роскошь, для украшения дворцов. Меха Тартарии и шелк Восточной Азии. Кордова нуждается в поставщиках и того и другого, а рахдониты готовы все это поставлять. Но как? – Задал вопрос Константин и сам же ответил: – Через Константинополь или через сирийское Триполи.

Но Константинополь – «Око мира» и Иерусалим христианства, ни за что не позволит провозить через пролив в неволю братьев по вере. Остается Триполи в Азии. И рахдониты активно пользуются этим путем.

– А берберские пираты?

– Пиратам нужно золото, – ответил базилевс. – И их не интересуют от кого и за что. Корабли под флагами Атиля без опаски останавливаются в любых портах контролируемых сторонниками «черно-белых». По поводу Сирии у меня уже есть кое-какие мысли, которые мы с паракимоменом Василием прорабатываем. Если караванная дорога через Триполи будет под нашим контролем, что останется рахдонитам?

– Есть еще путь через море Евксинское или, как его еще называют, Черное, минуя Константинополь, – заметил Феофилакт. – Путь по Истру, через Болгарию, лояльную к рахдонитам, и дальше по землям мадьяр и эрманцев[366].

– Согласен, – кивнул головой Константин. – Истр уже давно облюбовали деятели Всемирной торговой организации. Прошли времена, когда болгары были кочевниками и грабили караваны. Теперь базилевс болгар жирует в своей столице Преславе[367] на берегу моря. Оттуда начинается великая водная дорога на запад. И если с Константинополем рахдониты договориться не могут, то с Преславой уже смогли. Как обычно, представители Всемирной торговой организации скупили земли и вдоль дорог на западной окраине Болгарии. Их караван-сараи – своеобразный плацдарм, где кормят «сладкими подачками» мадьярских ханов иэрманских баронов. Видимо приручают, а заодно ищут лидера в верховьях Всемирной реки, который смог бы дать рахдонитам защиту и обеспечить безопасность караванных путей.

И, похоже, такого лидера они уже нашли. Иначе откуда у рекса Оттона столько золота? – Продолжал размышлять вслух Константин. – Одеть себя и коня в броню удовольствие дорогое. Это могли позволить себе лишь ханы степных кочевий и бароны городов. Даже цари могут так экипировать только самую малую часть личных телохранителей. Но, по вассальному договору, заключенному с Оттоном, поместные бароны, обязаны 41 день в году служить в его свите. Из баронской свиты, усилив ее дорогостоящими вольнонаемными латниками, предводитель восточных франков создал тяжелую рыцарскую конницу. И их службу он использует с пользой в полной мере. Женившись на Аделаиде, вдове цезаря Италии Лотаря, он стал юридически господином северной части полуострова. И это стало для нас проблемой.

– Стражем христианства на Западе стоит кафедра Святого Петра в Риме, – заявил патриарх. – Христианские епископы не позволят торговать братьями по вере!

– Не стоит полагаться на латинян, – заметил Константин. – Не в первый раз западных епископов ослепляет блеск золота. Да так, что они готовы закрыть глаза и не видеть в братьях по вере всех, кто не держится латинских канонов. Впору снова вспомнить о нашем старом противостоянии с мессианами. Для них православные христиане стоят в одном ряду с язычниками, которыми не зазорно торговать. Даже молятся они лицом на Запад, а мы на Восток, в сторону восходящего солнца.

Нет, нет! Чтобы контролировать торговые пути по Иструнам, следует полагаться только на мадьярского Дьюлу. И еще на наших союзников с восточного побережья Черного моря.

– А как же западная Европа? Мы откажемся от влияния на нее? – Уточнил Феофилакт.

– Земли западной Европы важны для нас, но не настолько. Запад покрыт густыми лесами. Скудные почвы дают жалкий урожай. В пустых горах нет Хварно. Там собрались изгои. Вожди наемников, большинство из которых до войны возглавляли банды разбойных «турци», жившими грабежами горожан и селян. После развала Западной империи варварских рексов стали называть баронами, хозяевами римских городов. Но по сути своей они по-прежнему остаются примитивнейшими преступными шайками, постоянно конфликтующими друг с другом за размер добычи, за симпатичных наложниц, за лишний кусок территории. Шайками, где главари купаются в роскоши, а рядовые бойцы гибнут при сборе податей с населения или при охране границ. Стычки между бандами не прекращаются, по сей день. Тела погибших никто не хоронит, ими интересуются лишь звери и птицы. В результате повсеместно вспыхивают эпидемии. Бароны довели цивилизованный народ ромеев до звериного состояния. Люди настолько одичали, что забыли своих божественных предков и думают, что произошли от человекообразных обезьян.

Так что давай предоставим Запад латинянам. Просвещая и укрощая баронство, пусть мессиане хоть что-нибудь сделают во благо людей.

А мы же пока будем полагаться на греческие полисы на берегах Черного моря. Например, поставки зерна из Херсонеса Таврического вполне сопоставимы с африканскими. Очень предусмотрительно на Халкедонским соборе вывели епископа этого города из экзархата Боспора[368] и переподчинили напрямую Константинопольскому патриарху.

– Не смотря на то, что экзархаты России на Танаисе и Алании у северных Ворот Кавказа, находятся на территории Хазарии, они остаются опорами христианства на северо-востоке. Как и Иверийский католикосат в Песонке[369]. От него идут миссионеры в Кавказские горы, которые успешно противостоят шиитству, ползущему на север из арабских эмиратов Закавказья. – Твердо заявил патриарх.

– Согласен, – кивнул головой Константин. – Опора христианства на восточных берегах Черного моря – абхазский царь Лев Аносид[370]. Ему в противовес эмираты дейлемитов Атропатены, мусульман шиитов с западного побережья Гурганского моря. А между ними два нейтральных государственных объединения. Это, прежде всего, Союз кахов, которые проводят политику города-храма Белого Дива. Придерживаясь языческого христианства, кахепископ терпимо относится к любым вероисповеданиям. Вероятно, поэтому все арабские эмираты суннитского толка к югу от Аланских и Албанских ворот Кавказа вошли в их Союз. Но по этой же причине они остаются вне поля нашего влияния.

Правда абхазский царь под знаменем Богородицы понемногу теснит кахов[371] вдоль левобережья Куры. По моим сведениям, он уже достиг области Эрети[372]. А она находится уже за Тпхисским эмиратом. Значит, выход из Аланских ворот скоро будет контролироваться нашими федератами.

Хорошо бы перекрыть и караванную дорогу, идущую из Албанских ворот к Триполи сирийскому. Но тут наши надежды, связанные с тагавором Армении, не оправдались. И это второе государственное объединение занимающее нейтральную позицию. И делает он это под давлением тондракийцев. Ашот Милостивый, старший из клана Багратидов, пытается при покровительстве Багдадского халифа из Союза Армянских эмиратов воссоздать былую империю. Я могу понять его. Пока, что халиф закрепил за Ашотом титул шахиншаха аль-Арминии. По сути, поставил наместником Армянского эмирата арабов, после разорения наместничества в Барда.

Так что наша опора в приграничной области Ширакского царства – это клисура[373] Тайк[374] в староримской провинции Иверия. Нынешнее бдешхство[375] Тао-Кларджети[376] – владения Багратидов. Бдешх Смбат Ивирский[377] твердо стоит на позициях сближения с нами. Это надо поощрять. Помнишь, как в прошлом году, несмотря на то, что формально царство Смбата входит в Ширакское шахиншахство, я подписал с ним федеративный договор с присвоением ему высокого звания курапалата[378] Византии? – спросил Константин у Феофилакта.

– Конечно, помню, – ответил Феофиакт. – И это правильно. Даже если сейчас формально Смбат союзник Ашота. Тут нужно учитывать, что половина телохранителей из личной императорской гвардии это горцы федераты из Армянского Тавра.

Тогда же, в прошлом году, Смбат приходил ко мне подавать прошение о переподчинении архиепископа Мцхета кафедре Святого Андрея в Константинополе.

– Мцхета?

– Да, город Мцхета, который расположен на торговом речном пути по Фасису и Куре из моря Евксинского в море Гирканское. Там находится базилика Животворящего столпа – Светицховели[379], построенная на месте захоронения ризы Христовой[380].

– А сейчас, иерарх Мцхета, какой епархии? – Поинтересовался Константин.

– Видишь ли, Константин. Там все довольно запутано, – подумав, ответил патриарх. – После Халкидонского собора мцхетский архиепископ вышел из состава Албанской патриархии, на месте которой сейчас Армянский католикосат в Двине.

При Юстиниане архиепископство Мцхета, было признано автокефальным[381] по канонам Константинопольской патриархии. Но вскоре после нашествия мусульман в Закавказье оказался в составе католикосата Иверия, иерархически подчиненного патриарху Азии с кафедрой в Антиохии.

А во время восстания Фомы Славянина, Мцхетский архиепископ не поддержал восставших, в отличие от каталикоса Иверийского. Поэтому формально обособился. Сейчас архиепископ в Мцхета назначается из Константинополя, хотя территориально располагался сначала в эмирате Тпхиса, а сейчас в царстве Абхазии. Его паства находится на федеральных землях Византии в Армянской Иверии, а миро[382] по-прежнему освещают у католикоса в Песонке. – Обстоятельно рассказал патриарх. – То есть территориально Мцхета принадлежит Аносинам, а епископы подчиненные мцхетскому иерарху находятся на территории Багратидов из Тао-Кларджети.

Константин внимательно выслушал патриарха.

– Выходит, архиепископство Мцхета входит в католикосат Кавказской Иверии на правах экзархата. Но они хотят большего. Хотят разделения. – Немного подумал. Потом начал рассуждать:

– То, что архиепископ Мцхета отказался поддержать восставших иконопочитателей, говорит о том, что епархии Тайка и Гугарка были изначально подвержены ересям павликианства.

Сегодня, хоть и формально, но Тао-Кларджети родственно входит в состав Ширакского царства Ашота. И только он может закреплять за бдешхом титул «царя Картлов». Нельзя недооценивать клановые связи, впрочем, как и влияние армянской секты тондракийцев.

Переподчинив архиепископство Мцхета Византии, мы дадим ненавидящим нас павликианам, повод к сближению с тондракийцами. Сможет ли Константинополь противостоять им, находясь от Мцхета гораздо дальше, чем Двин?

– Я тоже не приветствую раскол и склонен к сохранению единства Иверского католикосата. Опыт показывает, что иерарх Песонки успешно может противостоять влиянию и павликиан и тондракийцев, – согласился патриарх.

– Кроме того, вмешательство Византии может «обидеть» наших союзников из Кутатиси и спровоцировать ненужные беспорядки в Абхазском царстве. А война между Багратидами и Аносинами не послужит нам во благо, – добавил Константин. Фиофилакт кивнул головой, давая базилевсу понять, что понимает и разделяет его озабоченность.

– Что ж с южными торговыми путями мы разобрались, – наконец-то улыбнулся Константин, позабыв о своем недомогании. – Давай теперь подумаем о северных дорогах. По морю вдоль полуострова Таврия и по берегу Черного моря. В перспективе и по Венедскому морю, вокруг Европы.

– Что ты думаешь по этому поводу? – Полюбопытствовал Феофилакт.

– Пока ханы мадьяр и эрманские вожди саксов и славян воюют с Оттоном, у рахдонитов там нет шансов провести свои караваны в Испанию. Но все это временно. Золото работорговцев и мечи Оттона, в конце концов, установят в Западной Европе нужное им равновесие. В этой ситуации нам следует обратить внимание на Восточную Европу.

– Что же нам следует предпринять в этой ситуации? – Спросил патриарх.

– Нам надо восстановить союзнические отношения с архонтами племен, живущих между Истром и Танаисом. Варваров обитающих вдоль Борисфена. Если верить Геродоту[383], его истоки находятся далеко к северу. Как раз между Болгарией и Хазарией. Если это действительно так, мы бы при помощи дружественных норманнов могли бы перекрыть оба пути. И речной по Истру и северный морской торговый путь. – Меланхолия была забыта. Константин в возбуждении энергично потер ладони. – Начнем с Таврии! Сейчас полуостров расколот враждой. Готы постоянно воюют с Русами. А хазарские скифы и боспорцы нападают и на тех и на других. Во времена базилевса Михаила[384] стратиг Херсонеса Таврического[385] Дир Эллинский[386] смог отбить у хазар и Дорос, и Керстень. Но скифы Неаполя Скифского[387] по-прежнему считают кагана Хазарии своим сюзереном.

Мы начнем с усиления фемы Херсон[388], – продолжал развивать свои замыслы Константин. – Со времен базилевса Феофила[389] эта фема опустилась постепенно до разряда пограничной клисуры. Но я прикажу Василию восстановить на юге Таврии полноценную византийскую фему. Херсонес Таврический должен стать главной базой в дипломатической деятельности Византии на северо-востоке.

В Готии, на месте разрушенного Дороса, хазарами выстроена крепость Мангуп. Эта крепость расположена в области компактного проживания Гаутингов, которые называют ее страной Дори. Теперь Мангуп наш. Его необходимо заново укрепить и отстроить. Я придам этой Готской области статус пограничной клисуры. И назову ее Феодоро. В этом статусе ее воинственные обитатели будут платить налоги государству в виде воинской повинности. И у стратига Херсонеса всегда будет под рукой боеспособное войско.

А тебе, Феофилакт, надо будет отрядить толковых монахов для усиления просветительской деятельности в тех землях. Надо придать епископу Херсонеса особый статус.

Эх, жаль, нет с нами архонта Андрея[390] из рода Балтов[391]. Варвар по рождению, возвеличенный моим дедом, он дослужился до звания византийского патрикия, когда во главе азиатских легионов дошел до Тарса. И даже смещенный интриганами, он и в своем киевском изгнании, верой и правдой служил моему деду. Был оплотом Византии в Восточной Европе. Не давая спуску ни кагану болгар на Западе, а кагану хазар на Востоке – Константин мечтательно вздохнул.

– На полуострове Таврия, помимо епархии Херсонеса состоящей из местных епископатов греческих портовых городов есть еще две: Готский округ[392] тервингов и Сугдейский[393] округ аланов. Епископа Херсонеса я возведу в ранг архиепископа, переподчинив ему все эти епархии…, – начал говорить патриарх, но вдруг остановился что-то припоминая. Потом, вдруг вспомнив, торопливо добавил:

– Конечно, очень жаль, стратига Андрея убитого язычниками. Но сейчас в Константинополе находится вдова норманнского князя из Киева. Регентша, со сложным именем. Что-то вроде Хельга или Эльга[394]. Думаю, она ищет сильных союзников или покровителя, чтобы утвердиться во власти. Поговаривают, что ее посольства побывали и в Болгарии и в Хазарии. – Да я знаю. Она давно просит аудиенции. Вполне предсказуемо. Русские архонты своенравны. Они никому не хотят платить налоги. Тем более женщине, которая назвалась наместницей. И купцы их хотят иметь беспошлинный выход к морю.

Сама регентша вынуждена разрываться между своими вассалами. Ведь одни, склоняют ее к союзу с нами, другие тянут ее во Всемирный торговый союз рахдонитов. При этом ей еще надо отбиваться от ростовщиков Атиля, которые пытаются выбить с нее долги мужа. И еще она умудряется воевать с рексами тервингов за старшинство.

– Тяжелое наследство ей досталось, – покачал головой Феофилакт.

– Но это не оправдывает ее жестокость к нашим союзникам, – заметил Константин. – Ведь это она уничтожила несколько тысяч гревтунгов из Дороса и сожгла Керстень!

– Так это она сожгла христианский город Готской епархии? – Возмутился Феофилакт. – И как осмелилась она после этого появиться в Константинополе?

– Успокойся, Феофилакт. Своим невниманием я ее уже достаточно наказал, – успокоил патриарха базилевс. – А мой прославленный тесть Лакапин наглядно показал, что с Русью можно договориться. Попробуй пока с ней пообщаться ты. Вероятно она язычница. Поэтому, расскажи ей о вере Иисуса. Но без давления. Как я уже говорил, на варваров хорошо действуют аргументы, сдобренные чудесами. Дай ей понять, что союз с Византией возможен только после ее крещения, – наставлял патриарха Константин.

– В том то и дело, что она христианка, – буркнул Феофилакт. – Она приняла крещение в Тане. И ней прибыл ее духовник. Монах Григорий, приставленный к ней митрополитом России. Это и ввело меня в заблуждение. Я не мог даже подумать, что христианка способна сжечь город единоверцев.

Но, ради высшей цели, я не буду придавать ее анафеме[395], – продолжал рассуждать вслух патриарх. – Церкви Боспора присущ аскетизм. И хотя христианство в горы Алании принес еще Святой апостол Андрей Первозванный, тут явно видно влияние и Святого папы Иоанна Златоуста[396], объединивший отдельные округа Боспора в митрополию[397] России.

Отсюда и склонность этой Церкви к восточным ересям. Тем более, что их ближайший сосед на юго-востоке – это католикос Иверии, который, как и епископ кахов, первое рукоположение принял от патриарха Антиохии, где до сих пор процветает ересь единобожия – ислам.

– Стоп! – остановил Феофилакта Константин. – Не надо объяснять ей тонкости наших духовных разногласий. Это еще рано. Покажи лучше ей наши храмы, церковные обряды и службы. Женщины любят красивые одежды, приятные ароматы и пышные церемонии. После аскетизма проповедуемого митрополитом в Тане, яркие театрализованные обряды Константинополя должны поразить ее воображение.

Она знает, что я являюсь законным Владыкой Вселенной. И все же развязала войну с тервингами самовольно, не полагаясь на мой суд. Если она готова признать свою вину, что ж, пожалуй, прощу ее. Я приму ее посольство, и она получит испрашиваемую помощь. Но на моих условиях.