Читать книгу Сын гадюки - Денис Анисимов - Страница 3

В племени Куроки имя человеку дают не родители, а события. Ребёнок может жить без имени годами. Всё это время его будут называть, например, старший сын Иси, или вторая дочь Олучи. Рано поздно каждый попадает в ситуацию, дарующую ему имя. До тех пор он просто чей-то сын или дочь. Имя рассказывает о человеке самое главное – почему он такой, какой есть.

Маму Чаушина звали Тэхи – лишённая детства. Своё имя она обрела в двенадцать лет. К тому времени Тэхи уже пятый год ухаживала за отцом, которого парализовало во время Трёхдневной Войны. Это был совершенно нелепый конфликт, выросший из глупого недопонимания, которое два гордых вождя умудрились превратить в кошмарные кровопролития.

До начала Трёхдневной Войны Куроки считали себя единственными представителями человечества в Иной Вселенной. Да и представления о масштабах этой самой Вселенной у них были весьма ограниченные. Поселение Куроки располагалось в живописном месте, на краю Баобабовой Рощи. Тёплый климат без зимы и холода создавал действительно райские условия. Всё, что нужно было этим людям, находилось буквально на расстоянии вытянутой шеи жирафа. Баобабовая Роща полна ягод, орехов и диких, но безобидных кроликов и куропаток. Их было легко поймать, расставив нехитрые ловушки. Если зайти немного вглубь Рощи, то попадёшь на берег Зеркального озера, полного чистейшей воды и жирной рыбы.

В таком месте не было потребности тепло одеваться. Куроки носили только мокасины, набедренные повязки из кожи бизонов, а женщины ещё и нагрудные. В племени было так заведено, что, хоть тела у всех примерно одинаковые, и никакого секрета, по сути, набедренные и нагрудные повязки не скрывают, но всё же некоторые места показывать можно только самым близким. Вождь племени Гудэх никогда не носил повязок. Он накидывал на себя большой кусок бизоньей кожи с прорезью для головы, который закрывал всё его тело выше колен, словно пончо. Хотя Гудэх, несомненно, являлся мужчиной, будучи весьма полным, он обладал грудью, способной вызвать зависть у многих женщин племени. На самом деле древние традиции предписывали скрывать большую грудь независимо от пола. Примерно такие же правила были относительно животов – большой живот должно прятать от чужих глаз. Сам Гудэх избегал появления рядом с беременными женщинами, потому что в период вынашивания ребёнка они надевали такой же наряд, как и вождь. В общем, Гудэх носил одежду для беременных и не любил об этом говорить.

Куроки не были склонны к путешествиям. Они не заходили далеко вглубь Рощи, ведь всё, что им было нужно, находилось прямо тут, в нескольких шагах от деревни. С другой стороны поселения раскинулись Бескрайние Саванны. В Саваннах было жарко, сухо, мало деревьев и много хищников: львы, змеи, скорпионы. Туда аборигены ходить боялись и делали это только при крайней необходимости, когда кто-нибудь умирал.

Живя в полном достатке, люди не особо интересовались тем, что ещё есть в Иной Вселенной и кем она населена. Самых любопытных вождь уверял, что за пределами Баобабовой Рощи и Бескрайних Саванн находится «ничего». Потому и ходить туда не имеет никакого смысла. Однако на другой стороне Баобабовой Рощи, в одном дне пути от поселения Куроки, начинались Холодные Степи.

На стыке Холодных Степей и Баобабовой Рощи жило другое племя – Кано. Место их обитания было не самым дружелюбным. В степи холодно, редкие карликовые деревья не имели плодов. Как и Куроки, люди Кано кормились за счёт Баобабовой Рощи. С их стороны Рощи было совсем мало ягод, орехов и живности. Племя едва успевало насобирать достаточно, чтобы пережить холодную зиму, во время которой население пряталось в своих хижинах. Им пришлось научиться делать тёплую одежду и дома с толстыми стенами из глины. Племя Кано понятия не имело, что есть такие места, где про зиму вообще не слышали. В один сложный для Кано год трое охотников, собирая запасы на зиму, забрались так глубоко в Рощу, как никто из их племени ещё не заходил. Там они встретили троих охотников Куроки.

Увидев незнакомых людей, представители обоих племён сначала молчали, не понимая, как такое вообще возможно. Затем один из охотников Кано решил заговорить, чтобы понять, с кем они вообще имеют дело.

– Кто вы? – набравшись храбрости, спросил он.

Куроки не знали наречий, на которых к ним обращаются, но слова, которые они услышали от незнакомого человека, на их родном языке звучали, как «Ваши мокасины сделаны из лягушек?» Надо отметить, что для племени Куроки мокасины были чем-то вроде национальной гордости, и подобный выпад можно было сравнить с плевком в лицо. Самый опытный охотник из Куроки попытался объяснить:

– Мы не хотим ссоры!

Однако люди Кано услышали: «Шляпы, которые вы носите, сгодились бы только мартышкам, и то для собирания навозных жуков». Похожее звучание, но совершенно различный смысл между произносимым и услышанным, породили огромную череду недопониманий. Представители двух племён ещё долго пытались сгладить нарастающий конфликт, но чем больше они призывали друг друга к примирению и дружбе, тем более язвительные оскорбления слышали в ответ. Эти оскорбления адресовались не только им лично, но и всем родственникам, а так же племени в целом. В итоге, ссора переросла в драку. Драться ни те, ни другие не умели, так что физических увечий было совсем немного, зато местные бабуины, ставшие случайными свидетелями потасовки, чуть не надорвали животы со смеху.

Вернувшись в поселение, побитые и оскорблённые охотники рассказали вождю о произошедшем.

– Они смеялись над нашими мокасинами?! – негодующе взревел Гудэх.

– А ещё оскорбляли наших жён, – добавил Олучи.

– И наших детей, – пояснил младший брат Олучи, Иси.

– И тебя лично, вождь, – третий охотник Макки даже зажмурился, предвкушая бурную реакцию Гудэха.

– Да как они посмели? – негодовал глава Куроки, – Подумать только… мокасины из лягушек! Им что, жить надоело? Надеюсь, вы хорошо их проучили.

– Тебя правда больше всего волнует обувь? Они назвали тебя бегемотом в бизоньей шкуре, между прочим, – недоумевал Олучи.

– Плевать, что они сказали обо мне, – Гудэх жестом призвал мужчин проследовать в его хижину, – Вы кое-чего не знаете. Похоже, пришло время познакомиться с историей племени.

Войдя в дом вождя, охотники расселись в круг. Рядом с бамбуковым троном лидера племени, который стоял посреди хижины, располагался деревянный ящик. Покопавшись в нём, Гудэх достал несколько кусов бизоньей кожи с рисунками, выполненными углём.

– Это история наших предков. Рисунки достались мне от предыдущего вождя, который получил их от своего предшественника, а тот… ну вы поняли… – замялся Гудэх, – здесь описываются те времена, когда племени Куроки ещё не было.

Охотники дружно ахнули.

– Я думал, Куроки были всегда… – удивлённо прошептал Олучи.

– Нет, не всегда. Наш первый вождь жил с другой стороны Баобабовой Рощи, в племени Кано, он был простым охотником.

– Но ты же говорил, на другой стороне Рощи находится ничего, – скептически подметил Иси.

– Потому что не нужно вам туда соваться! – рявкнул Гудэх, – Ты уже сам понял, почему, – вождь пальцем указал на бланш под правым глазом Иси.

Охотник виновато кивнул, прикрывая рукой последствия стычки.

– Эти люди живут в ужасных местах. Представьте себе самую холодную ночь, которая только бывает у нас в деревне один раз в год.

Охотники начали ёжиться.

– Для них это самый тёплый день в году, – Гудэх показал кусок кожи с картинкой, на которой были нарисованы сугробы, метель и трясущиеся от холода люди.

Все трое слушателей разом ахнули.

– Им постоянно приходится есть свёклу, потому что другой еды почти нет.

– Что ещё за свёкла? – заинтересовался Олучи.

– Вот она, – выдержав небольшую паузу для большей интриги, Гудэх показал другой кусок кожи, на котором была нарисована свёкла.

– Выглядит нормально, – недоумевая, сказал Иси.

– А вот так выглядит человек, который впервые попробовал свёклу! – вождь резко бросил на пол картинку с лицом, скорчившимся в гримасе нечеловеческого отвращения.

Все трое охотников зажмурились от ужаса, представляя себе, каково было этому несчастному человеку.

– Нашего первого вождя звали Кичи. Однажды ему явилось видение, что где-то на другой стороне Баобабовой Рощи есть такое место, где круглый год лето, много ягод, орехов и никакой свёклы. Он призвал всё племя отправиться за ним, в прекрасные тёплые земли. Но дорогу к новому дому преграждал ногорез. Это такая трава, у которой очень острые края. Ногорез густо растёт в центре Рощи. Голыми ногами там не пройти. Если ты поранишься о ногорез, то рана начнёт гнить, и со временем всю ногу придётся отрезать, чтобы остановить гангрену. Но видение показало Кичи не только нашу чудесную деревню, – Гудэх широко раскинул руками, как бы указывая на всё поселение, – он увидел вот это, – Гудэх приподнял ногу и указал пальцем на свой мокасин из бизоньей кожи, а затем продемонстрировал картинку человека, шагающего через заросли ногореза в мокасинах.

Глаза слушателей стали широкими от удивления.

– Кано носили тёплую, но мягкую обувь из какой-то дряни. Вроде бы из паутины. Много-много слоёв паутины, между которыми укладывали перья куропаток. Само собой, ногорез с лёгкостью протыкал такие ботинки. Мокасины были тонкими, но прочными. Эта обувь помогла нашим предкам пройти через опасные заросли и основать новое племя. Конечно, тогдашний вождь Кано испугался, что его место займёт Кичи. Он объявил нашего предка сумасшедшим, и половина племени ему поверила. Те, кто вместе с Кичи отправились на поиски нового дома, были объявлены врагами Кано. Им даже не дали еды в дорогу, сказав, что они могут есть свои мокасины, когда проголодаются.

Лица охотников сморщились от злобы.

– Кичи оказался прав. Он основал новое племя, Куроки – нашедшие тепло. Кичи стал первым вождём. Посмотрите, как прекрасно мы теперь живём, ни в чём не нуждаясь, – Гудэх сделал небольшую паузу и начал грозно хмуриться, – а эти пожиратели свеклы припёрлись в нашу половину Рощи и смеются над мокасинами!

Примерно в это же время вождь Кано, которого звали Фликс, рассказывал своему племени немного иную версию произошедшего. Конечно, Фликс имел свои собственные картинки, нацарапанные ножом на кусках коры.

– Давным-давно в нашем племени жил охотник по имени Кичи. Однажды он шёл по Роще, и откуда-то с дерева макака запустила в него кокосом. Орех угодил Кичи прямо в голову, и тот несколько дней пролежал без сознания. А когда очнулся, начал нести какой-то бред про тёплые земли и жизнь без забот.

Охотники слушали вождя, широко раскрыв рты.

– Тогда было страшное время. Урожай ягод и поголовье кроликов в нашей половине Рощи стали ничтожно малыми. Запасы на зиму было делать не из чего. Пока Кичи грезил своими тёплыми землями, вождь Лони заметил, что макаки стали регулярно кидаться кокосами в людей, зашедших в Баобабовую Рощу. Они приносили их откуда-то издалека, где мы никогда не были. Тогда у него созрела идея: сделать вот такие каски из дерева, – Фликс постучал себя по каске, – они до сих пор спасают наши головы от орехов, – Фликс показал картинку, на которой довольный охотник в каске отбивает головой летящий в него кокос, – Лони специально отправлял охотников в Рощу, чтобы те попадали под обстрел, собирали кокосы и приносили их в деревню. Благодаря идее Лони мы выжили в ту зиму и продолжаем выживать по сей день. Нам даже больше не нужно есть свёклу.

Все дружно поморщились, вспоминая отвратительный вкус свёклы.

– Но вождь, – возразил один из слушавших охотников, – макаки уже две недели как перестали кидаться кокосами. Наша половина Рощи опустела, еды совсем нет. Потому нам пришлось самим, как мартышкам, прыгая с ветки на ветку, пролезть над зарослями ногореза и искать еду в дальних уголках Баобабовой Рощи.

– А там вы встретили потомков сбрендившего Кичи. Пока нормальные люди собирали орехи, половина племени поверила в его сказки, – Фликс показал новую картинку, на которой Кичи уводит людей в заросли, у каждого из них на спине большой мешок, – однажды ночью они украли половину наших припасов еды и просто ушли туда, куда повёл их этот безумец. Если бы не это, – вождь снова постучал себя по каске, – наши предки бы вымерли, будучи обокрадены умалишённым предателем. Но эти наглецы даже не посчитали нужным извиниться! Вместо этого они смеются над нашими касками!

Лица охотников Кано начали наливаться кровью от ярости.

– Я уверен, они на этом не остановятся! – раздражённо говорил Гудэх всё громче и громче.

– Они придут в нашу деревню, чтобы окончательно её разорить, раз в прошлый раз не вышло! – разъярённо кричал Фликс.

– Но мы будем готовы! – полыхал Гудэх.

– Мы соберём армию! – потирал руки Фликс.

– И завтра на рассвете… – вдохновлял своих охотников Гудэх.

– Первые выйдем на них с войной, – уверенно объявил Фликс.

Так оба вождя одновременно решили, что нужно опередить врага и напасть первым. Племена стали собирать армии и на следующий день выдвинулись с войной друг на друга. Две армии сошлись на том же самом месте, где сутками ранее подрались две группы охотников. Оскорбления и кулачные бои были забыты. В ход пошли топоры, луки и копья. Ещё вчера ничего не знавшие о войне мирные рыболовы, собиратели и охотники, вдохновлённые пламенными речами своих вождей, почувствовали в себе неистовую ярость. Они жаждали отомстить за оскорблённых предков, о которых днём ранее не знали ровным счётом ничего. Зелёную Поляну, на которой спустя много лет Чаушин будет искать Чингисхана, залило кровью и завалило павшими воинами. В тот вечер у стервятников был большой пир. Война продолжалась ровно три дня.

В первых трёх боях Кано и Куроки потеряли столько мужчин, сколько в мирные времена не умирало и за десяток лет. Несмотря на это, вожди даже не думали о переговорах. Каждый из них твердо верил, что если сегодня к полудню он не выведет войска на поле, то вражеская армия заявится прямиком в поселение. Никто этого не хотел, потому утром четвёртого дня обе армии готовились к новому кровопролитию.

Жители племени Куроки собрались на центральной площади, чтобы выслушать напутствие вождя перед боем. Вождь начал свою речь со слов:

– Кто-нибудь знает этого человека? – вождь указал вниз.

Примерно в шаге от Гудэха прямо на земле без сознания лежал старик, настолько иссохший, что сквозь его кожу можно было разглядеть очертания скелета.

– Он не из нашего племени, – уверенно сказал Иси.

– Наверное, шпион Кано, – предположил Олучи.

– Вздёрнуть его! – закричала толпа.

– В кого мы превратились? – подумал про себя Гудэх, – неделю назад Олучи жаловался на то, что ему жалко убивать кроликов. А сейчас он и все остальные хотят казнить человека только потому, что он не из племени Куроки. Может быть, мы совершили ошибку, когда развязали эту войну?

– Ты прав, вождь, это ошибка, – сказал старик, не поднимаясь с земли, – вы просто друг друга не поняли. И я знаю, как вас помирить, – незнакомец начал подниматься.

Когда люди увидели, как чужак встаёт, ринулись к нему, чтобы линчевать. Однако Гудэх преградил путь соплеменникам.

– Подождите! – вождь остановил их жестом, закрыв старика своим огромным телом, – нам нужно разобраться, кто он и зачем тут появился, – Гудэх повернулся к отряхивающемуся возможному шпиону, – объяснись!

– Вы друг друга не поняли, – повторил старик, – потому что говорите на разных языках. Я могу пойти с вами и стать переводчиком. Ваша война не имеет смысла.

– Откуда тебе известно про разные языки?

– Духи сказали, что сейчас я очнусь среди людей, которые воюют с другим племенем только потому, что не знают их языка.

– И как ты здесь оказался? – с недоверием спросил Гудэх.

– Не помню, – старик помотал головой и развёл руками, – моя память где-то спряталась, а духи запрещают её искать.

– У тебя есть имя?

– Этого я тоже не помню, – с равнодушной улыбкой ответил гость.

– Тогда мы сами дадим тебе имя. С этого момента ты – Уомбли.

– Уомбли – забывший себя? А что? Мне нравится!

– Учти, Уомбли, мы всё равно соберём армию и будем в полной готовности. Попытаешься меня обдурить – и первый падёшь в сегодняшнем бою, – Гудэх погрозил пальцем незнакомцу, – но если у тебя и правда получится остановить войну – я стану твоим должником. Согласен?

Старик согласился, совершенно не понимая, что он делает и зачем. Но какая-то необъяснимая уверенность внутри заставила Уомбли поступить именно так.

В четвёртый раз две армии сошлись на Зелёной поляне, чтобы продолжить войну, которой уже никто не хотел. Но обе стороны так боялись проиграть, что не могли набраться смелости и остановить это. Со стороны войска Куроки вышел одинокий и безоружный Уомбли. Сутулый, седовласый старик с длинной бородой вызвал скорей недоумение, чем опасения. Совершенно очевидно, что этот человек не собирался сражаться. Уомбли уверенно, хоть и неспешно, шагал в сторону толпы племени Кано. Воины с удивлением смотрели на него, совершенно не понимая, чего ждать дальше.

К тому времени, как Уомбли доковылял до противоположной стороны поля, бойцы обеих армий начали зевать. В глазах некоторых из них затеплилась надежда: быть может, сегодня обойдемся без крови. Уомбли остановился в десяти шагах от вражеского авангарда и громко сказал фразу, которая на языке Куроки означала:

– От вас воняет! Дайте топор, и я с радостью отрублю себе нос, чтобы этого не чувствовать!

Войско Куроки сжалось от напряжения. Выходка Уомбли обещала спровоцировать ещё более отчаянное и беспощадное сражение, чем все предыдущие. Однако со стороны Кано вышел мускулистый здоровяк, бросил топор на землю и направился прямиком к старику. Конечно, Уомбли никого не собирался оскорблять. На самом деле он вполне дружелюбно пригласил вождя на переговоры, используя язык племени Кано.

Перекинувшись несколькими словами с Фликсом, они направились к центру поляны, куда Уомбли громко позвал Гудэха. Переговоры шли совсем недолго. Уомбли объяснил всю суть за несколько минут. Обе стороны поняли, что никаких причин для войны на самом деле нет и никогда не было. Да, старые обиды предков вроде бы имели право на существование. Но, как мудро заметил Уомбли, ни в одном из племён нет очевидцев тех событий. О произошедшем оба вождя знали только из рассказов своих предшественников и старых рисунков. Никто наверняка не мог сказать, действительно ли Кичи и Лони существовали, или это просто древнее предание, выдуманное ради забавы.

С тех пор племена Кано и Куроки никогда не воевали. Они решили изучать языки друг друга, чтобы подобное не повторилось. Была протоптана широкая тропинка из одного племени в другое. Любой желающий из Кано мог свободно приходить в гости к Куроки и наоборот. А шутки про мокасины и каски с тех пор оказались под строгим запретом в обеих племенах. Теперь все дружно высмеивали вкус, цвет и размер свёклы. Это никого не обижало.

Война закончилась, однако оба племени зализывали свои раны годами. Огромное количество мужчин погибло. Среди тех, кто выжил, было полно калек, оставшихся без рук, ног, а иногда вовсе неспособных двигаться. Такая участь постигла отца Тэхи, будущей матери Чаушина. Полностью обездвиженный, он несколько лет лежал в хижине, не в силах даже поднести кувшин воды ко рту. Как старшая из трёх сестёр, Тэхи взяла на себя большинство обязанностей по хозяйству, в том числе и уход за больным отцом. Её мать была лучшим знахарем племени. После войны у неё не оставалось времени на семью. Больные и раненые нуждались в круглосуточном уходе. Отец Тэхи Кон был славным воином, сражавшимся без страха и упрёка во всех боях. В своей последней битве он получил ранение в позвоночник, которое его парализовало. Один охотник из Кано умело обращался с бумерангом. Кон увернулся от броска, но не знал, что бумеранг возвращается, и был поражён в спину. С того момента Кон оказался на попечении своей старшей дочери.

С обидой и завистью она наблюдала за играющими во дворе маленькими сёстрами, в то время как сама готовила похлёбку для отца и меняла пальмовые листья на его лежаке. Тэхи казалось, что над ней просто издеваются. Словно кто-то по своей личной прихоти решил отобрать у неё детство и навсегда отучить улыбаться. Она росла злой, обиженной на всех и всё: на сестёр, которые позволяли себе быть весёлым и беззаботными, на маму, которая с утра до рассвета пропадала в госпитале и на тех глупых вождей, что развязали войну.

Спустя несколько лет отец Тэхи скончался. Это событие многократно увеличило злость ко всему, что происходило вокруг. Усилия по уходу за больным, как ей казалось, прошли даром. Отец так и не поправился. Это было единственное, на что она надеялась и ради чего оставалась сильной в те сложные времена. И ещё сильнее стала злоба Тэхи в адрес матери, которая из благих намерений пообещала дочери, что папа обязательно встанет на ноги, если Тэхи продолжит уход. С тех пор Тэхи в людях видела лжецов, глупцов и подлецов.

– Вы все тут идиоты, – кричала она на вождя, пришедшего утешить семью Кона, – вам было так важно защитить честь своих мокасин, что отец умер за них! Ты счастлив, вождь – гигантское пузо? Ты не мог остановить свою войнушку на день раньше, чтобы отец не получил бумерангом в спину, а, вождь – каша вместо мозгов?

– Тэхи, мне очень жаль… – начал бубнить вождь, понимая, что особо ему нечего возразить.

– Вождь – гордый индюк, так хотел отомстить за своего выдуманного предка, нарисованного на куске кожи, что угробил половину мужчин в деревне. А теперь ему жаль?

– Мне искренне жаль… – ещё сильнее смутился Гудэх.

– А позволь узнать, в скольких боях ты лично сражался, плечом к плечу с солдатами, павшими за твоё раздутое самомнение? Ты сам держал в руках оружие, вождь – трусливая задница?

– Ну, я должен был управлять армией… – Гудэх мялся с ноги на ногу, ища удобный момент, чтобы сбежать от этого разговора.

– Я видела, как ты ей управляешь: «Идите и сражайтесь за честь наших оскорблённых предков» – Тэхи издевательски передразнила вождя, – а я, вождь – полторы извилины, посижу в тылу и подумаю о том, что сегодня на ужин.

Гудэху было нечего сказать. Он не стал дальше ждать удобный момент и молча вышел из хижины покойного безо всякой причины. Тэхи кричала ему вслед ещё много всего. В ней словно сломалось что-то, что удерживало внутри всю злость и обиду, пока отец был жив. С того дня она стала самой злобной девочкой в истории племени Куроки. А по мнению Уомбли – самой злобной в истории Иной Вселенной.

Так старшая дочь Кона осталась без детства и обрела своё имя – Тэхи. Когда умер Кон, Тэхи было 12 лет. С тех пор она словно застряла в 12-летнем возрасте, бережно храня свои старые обиды и ненависть, которую они породили. Во время ухода за отцом она забывала следить за собой, а после смерти Кона так и не начала. Тэхи была худой, как щепка, со злобным оскалом, постоянно грязной и дурно пахнущей. Её волосы напоминали копну соломы разной длины, торчащие во все стороны. Тэхи не произносила слова, а плевалась ими, каждую фразу проговаривая с ненавистью и отвращением.

С годами племя оправилось от последствий Ежедневной Войны, а вот Тэхи – нет. Она так и осталась зла на весь мир и говорила людям только гадости. Ей это даже начало в какой-то степени нравиться. Выдумывание новых оскорблений стало для Тэхи процессом, схожим с творчеством, как написание картины или песни.

Племя сторонилось её, но изгонять кого-либо или наказывать у Куроки было не принято. К тому же, Уомбли постоянно вставал на её защиту. Он уверял, что Тэхи, несмотря на её ядовитый характер, уготована важная роль. Так что люди просто терпели и лишний раз старались не вступать с ней в контакт. Само собой, не было у неё ни друзей, ни мужчин, которые бы испытывали к ней романтические чувства. Но несмотря на это, Уомбли однажды сказал Тэхи, что у неё появился жених. Никто из племени на такое бы никогда не решился, но у шамана и на это был ответ: женихом Тэхи объявил себя Аскук – могущественный дух Царя Змей. Хотя, кроме Уомбли, никто и никогда духов не видел, но шаману все верили. Все, кроме Тэхи.

– А тебе откуда это знать, шаман – скрюченные пальцы?

– Так говорят духи.

– Может, они бы и тебе невесту подыскали, шаман – беззубая улыбка? Какую-нибудь принцессу страшил? Покровительницу чучел?

– Может быть, – рассмеялся Уомбли, – я ещё очень даже ничего.

Уомбли раздражал её больше всех, потому что его невозможно было обидеть. Уже к вечеру Тэхи забыла про этот разговор и продолжила портить настроение более ранимым соплеменникам. На следующее утро, после наступления многолетия, Тэхи обнаружила у себя на руке причудливый деревянный браслет, который имел форму змеи, обвивающей запястье. Ни снять его, ни сломать у девушки не получилось. Когда Уомбли застал её за очередной попыткой разрубить странную безделушку топором, то сказал:

– Это свадебный подарок Аскука. Нет такого топора, который поможет.

– И что мне теперь делать? Может, ты знаешь, шаман – старая развалина?

– Теперь тебе остаётся только одно: выносить его дитя.

Действительно, спустя время у Тэхи начал расти живот, а вместе с животом два огромных змеиных клыка. Так и появился на свет Чаушин – сын гадюки. Отца он никогда не видел, а с матерью у мальчика складывались сложные отношения. После появления сына в Тэхи начали пробуждаться материнские чувства, но они постоянно вступали в конфликт с её гадючьей сущностью. Каждый раз, когда Чаушин тянулся к ней, он узнавал, что был для неё нежеланным ребёнком, и, если бы не дух Царя змей, никогда в жизни она бы не обзавелась такой обузой.

– Если твой папаша, царь – ползучая тварь, тебя и правда так хотел, то почему ни разу не явился проведать сынка? Почему я должна тебя растить и кормить, хотя никого о ребёнке не просила? – скрежетала зубами Тэхи.

Чаушин видел, как живут другие мальчики и девочки в племени. Они делились со своими матерями переживаниями и страхами, рассказывали им о своих надеждах и желаниях. Матери заботились о детях, уделяли им внимание и выказывали поддержку. Но с Тэхи такие отношения были невозможными. Для неё он был только плаксой, балластом, тупицей, недорослем и огромным количеством других обидных слов. Кем угодно, лишь бы ему было больно.

– За что ты меня ненавидишь? – однажды поинтересовался он у Тэхи, набравшись смелости.

– А за что мне тебя любить? – злобно спросила она.

Чаушину было нечего ответить. Он и правда не знал, за что его можно любить, и даже начал испытывать стыд за то, что так незвано ворвался в её жизнь. Хотя это и не было его выбором, но всё же он здесь. Тогда Чаушину было шесть лет. Не дожидаясь ответа на свой чудовищный вопрос, Тэхи ушла на берег Зеркального Озера кидаться камнями в уток. А в голове Чаушина вдруг прозвучал голос матери, которая только что скрылась из поля зрения:

– Теперь я буду с тобой всегда, даже если ты меня не видишь.

Голос не обманул. Не было и дня, чтобы сын гадюки не слышал ядовитых комментариев мамы по поводу всего, что происходило в его жизни. От этого голоса было невозможно спрятаться.

В двенадцать лет, утомлённый от бесконечной болтовни мамы в голове, Чаушин сидел где-то на краю поселения и просто молчал. Голос Тэхи продолжал бормотать. Уверял, что мальчику самое место в одиночестве, потому что с нытиками и плаксами никто не дружит. Тут подошёл Уомбли и молча сел рядом. Внезапно голос стих. Чаушин не мог поверить. Говорилка заглохла и не подавала никаких признаков жизни. Они сидели в тишине около получаса, а потом шаман внезапно сказал:

– Я знаю, тебе очень непросто.

– Не знаешь, – с недоверием буркнул мальчик.

– Твоя мама – сложный человек. Она не в ладах с собой.

– Это я во всём виноват… – обречённо прошептал Чаушин.

– Никто ни в чём не виноват.

– Она говорит, что я испортил ей жизнь.

– Тэхи всем так говорит. Но она ошибается. Жизнь испортить невозможно, – с загадочной улыбкой сказал Уомбли.

– Тогда почему она такая злая, если её жизнь никто не портил?

– Мы все порой злимся, если жизнь складывается не так, как нам бы хотелось. Но потом перестаём, когда понимаем, что злость ничего не изменит. Твоя мама однажды разозлилась и забыла, что можно перестать.

– Почему?

– Потерять отца – это больно. Злость помогала ей заглушить боль. А потом Тэхи привыкла быть злой. Сейчас она боится.

– Чего боится? – удивился Чаушин.

– Боится перестать быть змеёй. Ей кажется, что никем другим она быть уже не сможет и потеряет себя.

– Значит, она навсегда останется… вот такой? – обречённо склонил голову мальчик.

– Не знаю, – дружелюбно ответил старик, – каждый может измениться, когда будет готов. Даже миллион дурных поступков не обязывает тебя оставаться плохим человеком до конца жизни. Когда твоя мама это поймёт – может быть, и изменится.

– Ты пробовал поговорить с ней? Ты умный. Правда, я не понял половины из твоих слов, – с небольшим смущением признался Чаушин, – Но, может быть, мама поймёт.

– Тэхи не слушает никого. Она заперлась ото всех под маской змеи. Только тот, кто сможет оказаться вместе с ней под этой маской, способен ей помочь.

– Ты меня запутал ещё сильнее…

– Это нормально, – засмеялся старый шаман, – ты совсем юн, а я говорю с тобой, как с равным.

– Знаешь, что удивительно, Уомбли? Пока ты рядом, мама молчит. Уже несколько лет я слышу её голос в голове. А когда ты сел здесь, он исчез.

– Это не голос твоей мамы, Чаушин. Это её проекция.

– Ты снова говоришь непонятные слова.

– Проекция – это то, как ты видишь свою маму. Она говорит тебе то, что ты привык слышать от мамы.

– Ты знаешь, как от неё избавиться? – с надеждой спросил мальчик.

– Сложный вопрос, – задумчиво вздохнул шаман, – сложный, потому что это твоя проекция, и, кроме тебя, никто не найдёт решения, – Уомбли пожал плечами.

– Знал бы ты, как мне мешает эта самая… проекция. Она вмешивается во все разговоры с людьми. Я не могу ни с кем нормально общаться. Она постоянно заставляет меня стыдиться себя.

– Тебе может не понравиться мой совет, – шаман ненадолго задумался, глядя в сторону, – но, может быть, пока не разберёшься с проекцией, тебе лучше проводить время не с людьми.

– А с кем? – недоумевающе спросил Чаушин.

Ответа не было очень долго. Уомбли молчал и продолжал куда-то смотреть. Тогда Чаушин повернул голову в том же направлении, в которое устремился взор шамана. Он увидел загон с бизонами.

– Наш пастух неделю назад ушёл погостить в поселение Кано. Чутьё подсказывает, что он нашёл там себе невесту и больше не вернётся. Кто теперь будет пасти бизонов? – Уомбли сделал многозначительную паузу, – Ладно, мне пора. Ещё увидимся, сын гадюки.

Как только Уомбли ушёл, голос проекции тут же о себе напомнил:

– Дружка себе нашёл, значит?

– Уомбли умный, – мысленно ответил Чаушин.

– Пустобрёх, самый настоящий. Куча слов ни о чём, и только. Чем он тебе помог?

– Он помог хоть немного от тебя отдохнуть, – огрызнулся Чаушин и зашагал в сторону своей хижины.

Тэхи на возвращение сына отреагировала, как обычно, упрёками:

– Где ты шатался? Я же волнуюсь!

– Ты зря волновалась, мама. Я просто сидел и смотрел на бизонов в загоне. Что со мной могло случиться?

– Я скажу тебе, что могло случиться. Мог опозорить меня перед всем племенем, как ты это обычно делаешь. Сказать какую-нибудь глупость, например. И все будут думать, что это я тебя так воспитала. Надеюсь, ты ни с кем там не разговаривал, сынок-недоразумение?

– Мы болтали с Уомбли.

– С этим мерзким стариканом? – разозлилась Тэхи, – Держись от него подальше!

– Уомбли сказал, что ты не злая. Ты просто забыла, как быть доброй… – попытался объяснить Чаушин.

– Конечно, мне очень интересно мнение сумасшедшего, который решил, будто ему всех виднее, какая я, – прошипела Тэхи от негодования, выскочила из хижины и решительно направилась куда-то в сторону Рощи, бурча под нос, – Уомбли сказал… только посмотрите…

Всю ночь её не было дома. Она ушла в Баобабовую Рощу, залезла на огромное дерево, нашла в нём глубокое дупло и просидела там, разбирая свои сложные чувства. Как бы Тэхи не отрицала, но слова Уомбли имели смысл. Может быть, и правда пришло время перестать быть такой змеёй? Но после многих лет агрессии ко всему и всем, в один день измениться казалось просто невозможным. При мысли о том, что можно быть другой, в её памяти снова всплывало сложное детство и смерть отца, безответственность вождя, отправившего многих мужчин на смерть из-за пустых обид и странных рисунков. Тэхи не могла просто взять и назвать это прошлым, не имеющим значения. Её разум словно застрял в событиях тех лет и отказывался признавать, что сложные времена закончились, пришло время жить дальше.

Чаушин, проснувшись утром, пошёл к вождю и спросил разрешения сводить бизонов на выгул. Гудэх сомневался, но Уомбли, как бы случайно оказавшийся рядом, сказал:

– Пусть попробует. Бизонам понравится.

С тех пор Чаушин нашёл своё место среди бизонов. Каждый день он водил их на выгул, изучил повадки каждого, дал им имена. В каком-то смысле Чаушин стал одним из них. Он чувствовал себя окружённым друзьями, которых юноше так не хватало.

Тэхи и правда решила измениться. Чаушин заметил, что всё реже слышит от мамы упрёки и оскорбления. Но она стала регулярно уходить куда-то в Баобабовую Рощу, порой пропадая там целый день. Тэхи отказывалась рассказывать, что и зачем она там делает, потому что ей было стыдно. Каждый раз женщина забиралась на один и тот же баобаб и пряталась в дупле. Чувствуя очередной наплыв агрессии, она старалась не выплёскивать её на соплеменников. Она сидела в дупле и пережидала, пока внутренние бури не утихнут. За последние годы она стала намного спокойнее и, хотелось бы сказать, добрее. Но всё же, стоит быть честным, менее злой не является более добрым. Хотя, для такого человека, как она, стать менее злым – это очень большой прогресс.

В день многолетия сына Тэхи с самого утра почувствовала в себе шторм и землетрясение одновременно. Как минимум, она хотела бы разорвать всех живых на атомы. Ещё большую ненависть она испытывала к себе и хотела, чтобы лично от неё даже крохотной частички вообще не осталось, чтобы никто и никогда не смог найти подтверждения её существования в Иной Вселенной. Она любила сына и считала его чудесным, но когда открывала рот… то говорила совершенно другое.

Пытаясь спрятать себя от людей, и в первую очередь от Чаушина, которого вот-вот должны были провозгласить взрослым мужчиной, Тжхи снова сбежала в своё тайное укрытие. После долгих поисков удобного положения ей наконец удалось свернуться клубочком и уснуть. Сон Тэхи был недолгим, её разбудил до боли знакомый голос, доносившийся с ветки, у основания которой было расположено дупло: «Так вот почему ты залез на баобаб? Ты скучаешь по родине». Не успев толком сообразить, что вообще происходит, Тэхи выскочила из дупла и, повинуясь своей гадючьей сущности, вцепилась острыми клыками в первое, что попалось ей на глаза. Этим первым попавшимся оказалась лодыжка её собственного сына. Клыки, которые выросли у неё в период беременности, впились в живую плоть, и Тэхи впервые почувствовала, как по их трубчатым каналам в тело жертвы впрыскивается яд.

Обмякшее тело Чаушина упало прямо на спину бизона по имени Чингисхан, который тут же унёс пастуха в сторону поселения. Тэхи пришла в себя и поняла, что она только что сделала. Отчаяние и ненависть к себе полностью заполнили её сознание. Женщина взвыла так громко, что в каждом уголке Баобабовой Рощи был слышен её голос. Роняя слёзы с высокой ветки на землю, Тэхи сидела на дереве и не понимала, что ей делать дальше. Отныне возвращаться было некуда и незачем.