Читать книгу Сын гадюки - Денис Анисимов - Страница 2

В племени куроки имя человеку дают не родители, а события. Ребенок может жить без имени годами. Все это время его будут называть, например, старший сын Иси или вторая дочь Макки. Рано или поздно каждый попадает в ситуацию, дарующую имя. Имя рассказывает о человеке самое главное – почему он такой, какой есть.

Маму Чаушина звали Тэхи – лишенная детства. Так ее начали называть с двенадцати лет. К тому времени Тэхи уже пятый год ухаживала за отцом, парализованным во время Трехдневной войны. Это был нелепый конфликт, выросший из глупого недопонимания, которое два гордых вождя умудрились превратить в кошмарные кровопролития.

До начала Трехдневной войны куроки считали себя единственными представителями человечества в Иной Вселенной, да и представления о масштабах Вселенной у них были весьма ограниченные. Поселение куроки располагалось в живописном месте, на краю Баобабовой рощи. Теплый климат без зимы и холода создавал райские условия. Все, что нужно было этим людям, находилось на расстоянии вытянутой шеи жирафа. Баобабовая роща полна ягод, орехов и диких, но безобидных кроликов и куропаток. Их было легко поймать, расставив нехитрые ловушки. Если зайти вглубь рощи, окажешься на Зеленой поляне, с краю которой располагается Зеркальное озеро, полное чистейшей воды и жирной колючей рыбы – лови не хочу.

В таком месте не было потребности тепло одеваться. Куроки носили только мокасины и набедренные повязки из кожи бизонов, а женщины еще и нагрудные. В племени было так заведено, что хоть тела у всех примерно одинаковые, и никакого секрета, по сути, набедренные и нагрудные повязки не скрывают, все же некоторые места показывать можно только самым близким.

Вождь племени Гудэх никогда не носил повязок. Он накидывал на себя большой кусок бизоньей кожи с прорезью для головы, который закрывал все его тело выше колен, словно пончо. Хотя Гудэх, несомненно, был мужчиной, но, будучи весьма полным, он обладал грудью, способной вызвать зависть у многих женщин племени.

На самом деле древние традиции предписывали скрывать большую грудь независимо от пола. Такие же правила были относительно животов – большой живот должно прятать от чужих глаз. Сам Гудэх избегал появления рядом с беременными женщинами, потому что в период вынашивания ребенка они надевали такой же наряд, как и вождь. В общем, Гудэх носил одежду для беременных и не любил об этом говорить.

Куроки не были склонны к путешествиям. Они не заходили далеко вглубь рощи, ведь все, что им было нужно, находилось прямо тут, в нескольких шагах от деревни. С другой стороны поселения раскинулись Бескрайние саванны. Там жарко, сухо, мало деревьев и много хищников: львы, змеи, скорпионы. Туда аборигены ходить боялись и делали это только при крайней необходимости.

Живя в полном достатке, люди не особо интересовались тем, что еще есть в Иной Вселенной и кем она населена. Самых любопытных вождь уверял, что за пределами Баобабовой рощи и Бескрайних саванн находится «ничего», потому и ходить туда не имеет смысла.

В этом чудесном месте росла маленькая девочка, тогда еще не получившая своего имени с печальным значением. Дочь Олучи была доброй и доверчивой. Она верила всему, что говорят взрослые: что в глубине Баобабовой рощи есть бизоновое дерево, а за ее пределами находится «ничего». В тот роковой день, после которого жизнь племени сильно изменилась, дочери Олучи исполнилось семь лет. Девочка мечтала о веточке бизонового дерева, которую она посадит на краю поселения. Малышка была уверена, если каждый день ее поливать, со временем веточка пустит корни и начнет расти. Быть может, ко дню своего многолетия дочь Олучи увидит на нем первые бутоны, внутри которых будут крохотные бизончики.

– Я обязательно добуду эту веточку для тебя, – пообещал Олучи и отправился со своими друзьями в Баобабовую рощу на очередную охоту.

Олучи не врал. Он действительно был намерен отыскать то самое дерево, о котором говорил вождь. Два других охотника, которых звали Иси и Макки, поддержали желание друга порадовать дочь на день рождения. Взяв копья, они отправились в Баобабовую рощу.

Поиски бизонового дерева завели мужчин так далеко от поселения, как еще никто из их племени не забирался. Деревья росли все реже, ягод вокруг почти не было, и следы местных животных совсем исчезли. С каждым шагом чувствовалось, как воздух становится холоднее.

«Наверное, это хороший признак», – подумал Олучи. Видимо, «ничего» становится ближе, и от него веет холодом. Вот почему бизоны приходят в их деревню – звери ищут тепло. Остальные два охотника со временем перестали разделять оптимизм Олучи.

– Слушай, друг, – начал Иси издалека, – мы потратили половину дня на поиски бизонового дерева и не поймали ни одного кролика. Если мы вернемся без дичи, племя нас не поймет…

– А если я вернусь без ветви, меня не поймет дочь! – безапелляционным тоном ответил Олучи.

– Да тут полно веток. На каждом баобабе тьма. Сорви любую, вот и все.

– Ты сейчас дурачком прикидываешься? Я обещал ветвь бизонового дерева, значит, ее и принесу!

– Никем я не прикидываюсь… – смутился Иси. – Друг, твоей дочери всего семь лет. Думаешь, она в состоянии отличить ветку баобаба от ветки бизонового дерева? Думаешь, в нашем племени вообще хоть один человек это может сделать? Никто не знает, как оно выглядит.

– Ты сам-то себя слышишь, друг? Предлагаешь обманывать собственного ребенка?

– Просто если мы хотим вернуться в деревню до заката, разворачиваться нужно уже сейчас. А дерево мы так и не нашли. Не хочешь врать? Хорошо, не нужно. Давай вернемся, а завтра утром выйдем снова. Только возьмем с собой бизоньих шкур и еды, заночуем в роще и продолжим поиски. Посмотри, как тут холодно в середине дня. Представь, что будет ночью? Без шкур мы околеем…

Олучи задумался. Смысла геройствовать действительно не было. Лучше вернуться без подарка, чем не вернуться вообще.

– Надеюсь, она меня поймет… – грустно выдохнул отец именинницы, – значит, если завтра утром я выдвинусь сюда вновь, ты со мной? – он испытующе посмотрел на друга.

– Разумеется! – не мешкая, ответил Иси, затем стал искать взглядом третьего спутника. – Макки? Ты чего там встал как вкопанный? Пора возвращаться!

Макки не реагировал. Он находился немного поодаль от своих соплеменников. Взгляд молодого охотника был прикован к трем незнакомцам. Вооруженные луками, они только что вышли из высоких зеленых зарослей кустарника. В один миг Иси и Олучи, подобно Макки, оторопели и замерли. Их разум не мог найти объяснения увиденному. В племени куроки этих троих никто ни разу не видел.

Тела незнакомцев были покрыты странной одеждой из толстой белой ткани, а ноги обуты в какую-то диковинную обувь, совсем не похожую на мокасины. На головах незнакомцы носили деревянные каски. Вот только люди из куроки не знали такого слова «каски». В их племени головных уборов не носили. Впрочем, слова «незнакомец» в языке куроки тоже не существовало.

Трое с луками и в касках были охотниками из племени кано. Их поселение располагалось на другом конце Баобабовой рощи, в одном дне пути от деревни. В отличие от куроки, они не могли себе позволить прогуливаться по родным краям почти голыми. С их стороны роща граничила с Холодными степями – зоной низких температур и редких карликовых деревьев.

Как и куроки, люди кано кормились за счет Баобабовой рощи и точно так же считали себя единственным человеческим племенем в Иной Вселенной. С их стороны рощи было совсем мало ягод, орехов и живности. Племя едва успевало насобирать достаточно, чтобы пережить холодную зиму. Им пришлось научиться делать теплую одежду и дома с толстыми стенами из глины. Население кано и не предполагало, что есть такие места, где про зиму вообще не слышали. Тот год для них был как никогда голодным. Трое охотников, собирая запасы на зиму, зашли в рощу гораздо дальше обычного. Там они и встретили почти голых людей.

Все шестеро стояли молча, не имея понятия как себя повести.

Отойдя от шока, самый смелый из охотников кано начал переговоры:

– Кто вы? – спросил он как можно дружелюбнее.

Куроки не знали наречия, на котором к ним обратились, но слова, что они услышали от незнакомого человека, на их родном языке звучали как «Это мокасины или вы просто кротов на ноги натянули?» Надо отметить, что для куроки мокасины были чем-то вроде национальной гордости, и подобный выпад можно было сравнить с плевком в лицо. Олучи попытался объяснить:

– Мы не хотим ссоры!

Однако люди кано услышали: «Зачем вы надели ночные горшки на головы?» Похожее звучание, но совершенно различный смысл между произносимым и услышанным породило огромную череду недопониманий. Представители обоих племен пытались объяснить, что у них нет ни малейшего повода грубить друг другу, но в ответ слышали только оскорбления.

– Ребята, в конце концов, давайте разойдемся по-хорошему и сделаем вид, что нашей встречи вообще не было? – предложил Олучи, окончательно осознав, что дружеское общение между ними уже не сложится.

– Я шел мимо болота и слышал, как там жабы глотки дерут. По-моему, это были ваши мамаши. Просят вернуться домой пораньше, – услышали охотники кано, и чаша терпения на этой фразе переполнилась.

Олучи получил зуботычину. Иси и Макки кинулись в драку за друга. Завязалась потасовка, все участники которой побросали оружие на землю. Никто не хотел убивать своих обидчиков. Главное было проучить.

Эти шестеро совершенно не имели опыта рукопашного боя. Охотники промахивались и били кулаками в стволы баобабов, поскальзывались и падали, кусали друг друга и выкручивали уши. Драка выглядела скорее комичной, чем жестокой.

Вернувшись в поселение, побитые и оскорбленные охотники рассказали вождю о произошедшем.

– Они смеялись над нашими мокасинами?! – негодующе взревел Гудэх.

– А еще оскорбляли наших жен, – добавил Олучи.

– И наших детей, – пояснил Иси.

– И тебя лично, вождь, – Макки даже зажмурился, предвкушая бурную реакцию Гудэха.

– Да как они посмели? – негодовал глава куроки. – Подумать только… кротов на ноги натянули! Им что, жить надоело? Надеюсь, вы им наваляли как следует.

– Тебя, правда, больше всего волнует обувь? Они назвали тебя бегемотом в бизоньей шкуре, между прочим, – недоумевал Олучи.

– Плевать, что они сказали обо мне, – Гудэх жестом призвал охотников проследовать в его хижину. – Вы кое-чего не знаете. Пришло время познакомиться с историей племени.

Войдя в дом вождя, охотники сели в круг. Рядом с бамбуковым троном лидера племени, который стоял посреди хижины, располагался деревянный ящик. Покопавшись в нем, Гудэх достал несколько кусов бизоньей кожи с рисунками, выполненными углем.

– Это история наших предков. Рисунки достались мне от предыдущего вождя, который получил их от своего предшественника, а тот… ну вы поняли… – замялся Гудэх, – здесь описываются далекие времена, когда племени куроки еще не было.

Охотники дружно ахнули.

– Я думал, куроки были всегда… – удивленно прошептал Олучи.

– Нет, не всегда. Наш первый вождь жил с другой стороны Баобабовой рощи, в племени кано, он был простым охотником.

– Но ты же говорил, на другой стороне рощи находится «ничего», – скептически подметил Иси.

– Я это говорил, чтобы вы не совались на ту сторону! – рявкнул Гудэх. – Сам видишь, чем все обернулось, – вождь пальцем указал на бланш под правым глазом Иси.

Тот виновато кивнул, прикрывая рукой последствия стычки.

– Эти люди живут в ужасных местах. Представьте себе самую холодную ночь, которую вы помните.

Охотники начали ежиться.

– Для них это самый теплый день, – Гудэх показал кусок кожи с картинкой, на которой были нарисованы сугробы, метель и трясущиеся от холода люди.

Все трое задрожали так, словно зима прямо сейчас ворвалась в дом вождя.

– Им постоянно приходится есть свеклу, потому что другой еды почти нет.

– Что еще за свекла? – заинтересовался Олучи.

– Вот она, – выдержав небольшую паузу для пущей интриги, Гудэх показал другой кусок кожи, на котором была нарисована свекла.

– Выглядит нормально, – недоумевая, сказал Иси.

– А вот так выглядит человек, который впервые попробовал свеклу! – вождь резко бросил на пол картинку с лицом, скорчившимся в гримасе нечеловеческого отвращения.

Иси зажмурился от ужаса, представляя себе, каково было этому несчастному.

– Нашего первого вождя звали Кичи. Однажды ему явилось видение, что на другой стороне Баобабовой рощи есть такое место, где круглый год лето, много ягод, орехов и никакой свеклы. Он призвал все племя отправиться за ним в прекрасные теплые земли, но дорогу к новому дому преграждал ногорез. Это такая трава, у которой очень острые края. Ногорез густо растет в центре рощи. Голыми ногами там не пройти. Если ты поранишься о ногорез, рана начнет гнить, и со временем всю ногу придется отрезать, чтобы остановить гангрену. Но видение показало Кичи не только нашу чудесную деревню, – Гудэх широко раскинул руками, как бы указывая на все поселение, – он увидел вот это, – Гудэх приподнял ногу и указал пальцем на свой мокасин из бизоньей кожи, а затем продемонстрировал картинку человека, шагающего через заросли ногореза в мокасинах.

Глаза слушателей стали широкими от удивления.

– Кано носили теплую, но мягкую одежду и обувь из какой-то дряни. Вроде бы они называют это паучьим шелком – ткань из паутины. Много слоев шелка, между которыми укладываются перья куропаток – это теплый материал, но проткнуть его или порезать проще простого. Само собой, через ногорез в их ботинках не пройти. Мокасины были тонкими, но прочными. Эта обувь помогла нашим предкам преодолеть опасные заросли и основать новое племя. Конечно, тогдашний вождь Кано испугался, что его место займет Кичи. Он объявил нашего предка сумасшедшим, и половина племени ему поверила. Те, кто вместе с Кичи отправились на поиски нового дома, были объявлены врагами кано. Им даже не дали еды в дорогу, сказав, что они могут есть свои мокасины, когда проголодаются.

Лица охотников исказила злоба.

– Кичи оказался прав. Он основал новое племя, куроки – нашедшие тепло, и стал нашим первым вождем. Посмотрите, как прекрасно мы теперь живем, ни в чем не нуждаясь, – Гудэх сделал небольшую паузу и начал грозно хмуриться, – а эти пожиратели свеклы приперлись в нашу половину рощи и смеются над мокасинами! Мокасины подарили нам все, что мы сейчас имеем!

Примерно в это же время вождь кано, которого звали Фликс, рассказывал своему племени немного иную версию произошедшего. Конечно, Фликс имел собственные картинки, нацарапанные ножом на кусках коры.

– Давным-давно в нашем племени жил охотник по имени Кичи. Однажды он шел по роще, и откуда-то с дерева макака запустила в него кокосом. Орех угодил Кичи прямо в голову. Он четверть дня лежал без сознания. А когда очнулся, начал нести какой-то бред про теплые земли и жизнь без забот.

Охотники слушали вождя, широко раскрыв рты.

– Тогда было страшное время. Урожай свеклы и поголовье кроликов стали ничтожно малыми. Бизоны перестали бродить по роще. За весь сезон мы поймали и освежевали всего троих. Запасы на зиму было делать не из чего. Пока Кичи грезил теплыми землями, вождь Лони заметил, что макаки стали регулярно кидаться кокосами в людей, зашедших в Баобабовую рощу. Они приносили их откуда-то издалека, где мы никогда не были. Тогда у него созрела идея: сделать вот такую защиту из дерева, – Фликс постучал себя по каске, – они до сих пор спасают наши головы от орехов, – Фликс показал картинку, на которой довольный охотник в каске отбивает головой летящий в него кокос. – Лони специально отправлял охотников в рощу, чтобы те попадали под обстрел, собирали кокосы и приносили их в деревню. Благодаря идее Лони мы выжили в ту зиму и продолжаем выживать по сей день. Нам даже больше не нужно есть свеклу.

Все дружно поморщились, вспоминая отвратительный вкус свеклы.

– Но, вождь, – возразил один из слушавших охотников, – макаки уже две недели как перестали кидаться кокосами. Наша половина рощи опустела, еды совсем нет. Потому нам пришлось самим, как обезьянам, прыгая с ветки на ветку, пролезть над зарослями ногореза и искать еду в дальних уголках Баобабовой рощи.

– А там вы встретили потомков сбрендившего Кичи. Пока нормальные люди собирали орехи, половина племени поверила в его сказки, – Фликс показал новую картинку, на которой Кичи уводит людей в заросли, у каждого из них на спине большой мешок. – Однажды ночью они украли половину наших припасов еды и просто ушли туда, куда повел их этот безумец. Если бы не это, – вождь снова постучал себя по каске, – наши предки вымерли бы, будучи обокрадены умалишенным предателем. Но эти наглецы даже не посчитали нужным извиниться! Вместо этого они смеются над тем, что спасло племя от вымирания – касками!

Лица охотников кано начали наливаться кровью от ярости.

– Я уверен, они на этом не остановятся! – закипал Гудэх.

– Они придут в нашу деревню, чтобы окончательно ее разорить, раз тогда не вышло! – разъяренно кричал Фликс.

– Но мы будем готовы! – полыхал Гудэх.

– Мы соберем армию! – потирал руки Фликс.

– И завтра на рассвете… – вдохновлял своих охотников Гудэх.

– Выйдем на них с войной, – уверенно объявил Фликс.

Каждый из вождей поведал своему племени ту часть истории, которую знал. Оба рассказа были правдой. Однако в тени остался один факт, незнание которого и породило конфликт. Когда Кичи привел своих последователей на место основания деревни куроки, в обиде на Лони он пожелал порвать все связи с прошлым и забыть былое. Новое племя – новый язык, решил Кичи и стал раздавать уже известным словам иные значения, чаще всего противоположные по смыслу. За несколько лет куроки полностью переучились и говорили на новый лад, как наказал Кичи.

Дети, родившиеся в теплых землях, впервые в жизни говоря «мама», не могли и подозревать, что для их родителей совсем недавно это слово означало «жаба». Вождь куроки наложил вето на разглашение истории новым поколениям. Куроки были всегда и точка! Лишь вожди по цепочке передавали друг другу набор рисунков и краткий рассказ о поиске нового дома. Там не было даже намека на метаморфозы, произошедшие с языком сразу после переселения. Кичи и подумать не мог, что затеянные им перемены спустя много поколений приведут к таким кровавым последствиям.

На следующий день после драки охотников куроки и кано племена собрали армии и выдвинулись друг другу навстречу. Два войска сошлись в центре Баобабовой рощи. Оскорбления и кулачные бои были забыты. В ход пошли топоры, луки и копья. Еще вчера мирные рыболовы, собиратели и охотники, вдохновленные пламенными речами своих вождей, почувствовали неистовую ярость. Они жаждали отомстить за оскорбленных предков, о которых днем ранее не знали ровным счетом ничего.

Зеленую поляну, на которой спустя много лет Чаушин будет искать Чингисхана, залило кровью и завалило павшими воинами. Даже вода в Зеркальном озере обрела розоватый оттенок. В тот вечер у стервятников был большой пир. Война продолжалась ровно три дня.

В первых трех боях кано и куроки потеряли столько мужчин, сколько в мирные времена не умирало и за десяток лет. Несмотря на это, вожди даже не думали о переговорах. Каждый из них твердо верил, что если сегодня к полудню он не выведет войска на поле, вражеская армия заявится прямиком в поселение. Никто этого не хотел, потому утром четвертого дня обе армии готовились к новому кровопролитию.

Жители племени куроки собрались на центральной площади, чтобы выслушать напутствие вождя перед боем. Гудэх начал свою речь со слов:

– Кто сегодня ночью охранял границы деревни?

Из толпы людей вышли восемь охотников и хором сказали: «Мы!»

– Тогда скажите мне, кто это? – Гудэх пальцем указал вниз, на землю рядом с собой.

Охотники опустили взгляд и увидели старика, лежащего без сознания. Он был настолько худощав, что сквозь его кожу можно было разглядеть очертания скелета. Его одежда была из какой-то ткани синего цвета. Это точно был не паучий шелк, но что именно, никто в куроки не знал. Такого материала они отродясь не видали.

– Он не из нашего племени, – сказал Макки, стоявший в строю ночных часовых.

– Это я уже понял! Меня интересует, как он сюда попал. Кто-нибудь видел что-то подозрительное сегодня ночью?

– Ну, – неуверенно начал Макки, – со стороны саванн…

– Так! – подбодрил его вождь.

– Прилетели две огромных птицы, сделали пару кругов над деревней и улетели.

Гудэх бросил небрежный взгляд на лежащего чужеземца, который уже начал ворочаться, приходя в сознание.

– Птицы были похожи на деда?

– Нет, они были похожи на птиц.

– Чего ты мне тогда голову морочишь?

– Ты же спросил про что-то подозрительное. А птицы были нереально большие. Очень подозрительно, – оправдывался Макки.

– Есть еще интересные истории? – с сарказмом спросил Гудэх. – Может, подозрительный комар пролетел? Странная мышь пробежала?

Макки молча опустил голову, как и все прочие охранники, что дежурили этой ночью.

– Это наверняка шпион кано! – прокричал откуда-то из толпы Иси. – Давайте казним его!

Куроки дружно закричали, поддерживая предложение соплеменника.

– В кого мы превратились? – прошептал себе под нос Гудэх. – Неделю назад Иси жаловался на то, что ему жалко убивать кроликов, а сейчас он и все остальные хотят казнить старика лишь потому, что видят его впервые в жизни. Может, война была ошибкой?

– Да, вождь, это ошибка, – подтвердил лежачий незнакомец, внезапно пришедший в себя, – а все потому, что вы друг друга не понимаете, – он начал подниматься.

Когда люди увидели, как чужак встает, они ринулись к нему, чтобы линчевать.

– Обождите! – остановил их Гудэх, закрыв старика своим огромным телом, – нам нужно разобраться, кто он и как здесь оказался, а потом решим, что с ним делать, – Гудэх повернулся к выпрямившемуся во весь рост чужеземцу: – Объяснись!

– Вы говорите на разных языках, но не знаете об этом. Вот настоящая причина войны.

– Откуда тебе известно про разные языки?

– Духи сказали. Они давно за вами наблюдают, но не могут помочь, потому что вы их не слышите. А я слышу.

– Кто ты такой?

– Не помню, – старик помотал головой и развел руками, – моя память где-то прячется, и духи запрещают ее искать.

– Даже имени своего не помнишь?

– Увы, – со смущенной улыбкой ответил гость.

– Тогда будем звать тебя Уомбли.

Уомбли – забывший себя на языке куроки.

– Хорошее имя, – улыбнулся старик, – мне подходит.

– Ты знаешь, как остановить войну?

– Я пойду с вами и вступлю в переговоры от имени куроки.

– Чем докажешь, что это не ловушка?

– Ничем, – с безразличием ответил Уомбли, – можете и дальше убивать друг друга, если хотите. На сколько вас еще хватит? Дня на два-три…

Вождь обернулся к соплеменникам. Их глаза горели жаждой расправы. Война изменила их не в лучшую сторону. А судя по тому, как мало в племени осталось мужчин, странный старик был прав: два-три дня и собирать утром на площади будет уже некого.

– Мы не станем его убивать! – громко заявил Гудэх племени и развернулся к Уомбли, – но все равно будем при оружии. Стрелки возьмут тебя на прицел. Сделаешь что-нибудь странное и первый умрешь в сегодняшней битве, – Гудэх пригрозил пальцем, – но если у тебя и правда получится остановить войну – за мной должок.

Уомбли молча кивнул.

В четвертый раз две армии сошлись на Зеленой поляне. Со стороны куроки вышел одинокий и безоружный Уомбли. Сутулый седовласый старик с длинной бородой вызвал скорее недоумение, чем опасение. Совершенно очевидно, что этот человек не собирался сражаться. Уомбли уверенно, хоть и неспешно, шагал в сторону толпы племени кано. Воины с удивлением смотрели на него, совершенно не понимая, чего ждать дальше.

К тому времени, как Уомбли доковылял до противоположной стороны поля, бойцы обеих армий начали зевать. Он остановился в десяти шагах от вражеского авангарда, недолго вслушивался в тишину, что воцарилась на поляне, и громко сказал фразу, которая на языке куроки означала:

– От вас воняет! Дайте топор. Я с радостью отрублю нос, чтобы этого не чувствовать!

Войско куроки сжалось от напряжения. Выходка Уомбли обещала спровоцировать еще более отчаянное и беспощадное сражение, чем все предыдущие. Иси, сидящий на ветке баобаба с краю поляны, натянул тетиву лука, целясь прямо в голову старика.

– Без команды не стрелять, – тихо сказал ему стоящий рядом с деревом Гудэх.

Из толпы кано вышел мускулистый здоровяк. Он демонстративно бросил на землю большой двусторонний топор и, безоружный, подошел к старику. Эти двое о чем-то недолго поговорили, затем вместе направились в центр поляны.

– Гудэх, подойди к нам, будь любезен! – крикнул Уомбли. – Без оружия.

– Если я подниму вверх один палец – убей старого, – дал инструкцию вождь, прислонил копьё к стволу баобаба и, испытывая сильнейшее напряжение, пошел к центру поляны.

– Это Фликс, вождь кано, – представил Уомбли стоящего рядом с ним бугая, когда Гудэх добрался до них.

Фликс широко улыбался идеальными белыми зубами. При свете полуденного солнца улыбка в прямом смысле этого слова была ослепительной.

– Повторяй за мной слово в слово, – шепнул Уомбли на ухо Гудэху, – твоя рожа похожа на скукоженную сливу.

Гудэх открыл рот, но тут же поперхнулся. Видя огромные мышцы вождя кано, он понимал, что тому вообще не нужен топор. Если Гудэх ляпнет что-нибудь невпопад, Фликс ему голыми руками шею сломает. Вождь куроки с сомнением взглянул на Уомбли. Старик уверенно кивнул.

– Твоя рожа… – дрожащим голосом начал Гудэх свою прерывистую речь, – похожа на… на скукоженную сливу, – последние три слова он проговорил быстро, пища, как мышь.

Фликс улыбнулся еще шире и показал Гудэху кулак с оттопыренным средним пальцем. В племени куроки этот жест считался сильнейшим оскорблением.

– Все хорошо, – поспешил успокоить перепуганного толстяка в бизоньей шкуре Уомбли, – это знак дружбы у кано. Ответь ему тем же.

По-прежнему сомневаясь, Гудэх выставил перед собой два сжатых кулака и оттопырил вверх средние пальцы. Ему казалось, что Фликс не сможет улыбнуться еще шире, но он смог. Улыбаясь от уха до уха, вождь кано расхохотался и повернулся к своей армии, показывая людям жест дружбы. В рядах кано раздались радостные возгласы. Воины бросали оружие на землю и поднимали средние пальцы вверх.

– Все хорошо! – крикнул Гудэх своему племени. – Это жест дружбы, – вождь показал средние пальцы куроки, и те повторили за ним.

Единственным, кто не последовал примеру вождя, был Иси. Он воспринял жест дружбы как команду «огонь». В момент, когда Иси отпустил тетиву, ему в голову прилетел кокос, запущенный с соседнего дерева макакой. Стрела ушла мимо Уомбли, воткнувшись в землю рядом с ногой бородатого переводчика. Ликующие солдаты обеих армий даже не заметили этого, а сам Иси потерял равновесие и свалился с ветки. К тому времени как он пришел в себя, соплеменники сказали, что война закончилась. Кано и куроки больше не враги друг другу.

Племена установили дружественные дипломатические отношения. Была протоптана широкая тропа через всю рощу. Любой желающий из кано мог прийти к куроки в гости и наоборот. Люди стали учить язык соседей, чтобы в будущем избежать подобных недопониманий, хотя, конечно, далеко не все. Подавляющее большинство жили на своих малых родинах и только по рассказам знали о том, что находится на противоположной стороне Баобабовой рощи.

Война длилась всего три дня, но оба племени зализывали свои раны годами. Жестокие сражения унесли жизни большинства молодых и сильных мужчин племени. Среди тех, кто выжил, было полно калек, оставшихся без рук, ног, а иногда и вовсе неспособных двигаться. Такая участь постигла отца Тэхи, будущей матери Чаушина. Олучи был храбрым воином с превосходной реакцией. Он ловко уворачивался от всех атак и даже успел отскочить от летящего в него бумеранга. Если бы Олучи знал, что такое бумеранг и как он летает, смог бы избежать того ранения в спину, которое его парализовало.

Полностью обездвиженный, Олучи несколько лет лежал в хижине, не в силах даже поднести кувшин воды ко рту. Он так и не успел найти ветвь бизонового дерева, как обещал своей тогда еще безымянной дочери.

В племени куроки дети всегда опекают родителей, неспособных ухаживать за собой самостоятельно. Обычно такая неспособность наступает в результате старческой немощи, а дети к тому времени уже вырастают. Но матери Чаушина было всего семь лет. Ее отец слег в самом рассвете сил, а мама была лучшим знахарем племени и дни напролет проводила с другими ранеными – с теми, кто еще имел шансы на выздоровление, в отличие от Олучи.

Лучшего знахаря куроки и жену Олучи звали Найра. Она доверила уход за мужем дочери и пообещала, что если девочка будет стараться и верить в выздоровление отца, тот обязательно поправится. Конечно, Найра прекрасно знала, что ее муж уже никогда не встанет. Просто ей казалось, что так лучше для дочери. Найра думала, что расскажет правду чуть позже, когда девочка станет немного старше и сможет это принять по-взрослому. Но так было не лучше.

С каждым годом признаваться в том, что отец уже не поправится, становилось страшнее. Сильнее и сильнее Найра боялась вопроса «Почему ты молчала все это время?» С каждым днем «все это время» становилось еще больше, и все сильнее подавляло в Найре готовность поговорить с девочкой по-взрослому. В итоге дочь сама все поняла, когда Олучи скончался. Пять лет непрерывного ухода, без единого шанса на исцеление. Вера маленькой девочки была несгибаема, но реальности оказалось все равно, насколько крепка ее вера.

До этого момента дочь Олучи и Найры держалась, оставалась сильной. Каждое утро она просыпалась и первым делом меняла листья лопуха на лежаке, затем готовила ему похлебку, кормила, мыла отца и наблюдала в окно за другими детьми, которые беззаботно играли во дворе, но сама к ним не выходила. Она оставалась в хижине, боясь упустить тот самый момент, когда папа встанет на ноги или сможет что-нибудь сказать. Даже если он пошевелит пальцем, она не могла это пропустить, и все детство провела в ожидании событий, которым было не суждено случиться. Не в этот раз. Не с этим человеком. Не в этой Вселенной…

Наступило очередное утро, она принесла к лежаку Олучи свежие листья лопуха и, вытаскивая из-под него старые, слежавшиеся и усохшие, поняла, что отец больше не дышит. Боль утраты, возникшая в тот момент, требовала найти виновного. Виновного в смерти отца, ее пустых ожиданиях, ее упущенном детстве и в том, что вся жизнь – сплошное наказание, которого она не заслужила. Виновными казались все вокруг. Все люди, которых она знала, постоянно ее обманывали. Начиная с вождя, уверявшего, что за пределами рощи ничего, а там было племя, с которым он затеял глупую войну, и заканчивая матерью, прекрасно знавшей, что отец не поправится, но зачем-то поселила в ней ложную надежду и обрекла маленькую девочку на огромное разочарование. Да и сам Олучи не выполнил обещания, данного пять лет назад. Он не добыл ту ветку, зато встретил странных людей, которые его же и убили. А существовало ли вообще это бизоновое дерево? Она уже ни во что не верила. Весь мир казался сплошным обманом.

– Вы все тут идиоты, – кричала девочка на вождя, пришедшего утешить семью Олучи, – вам было так важно защитить честь своих мокасин, что отец умер за них! Ты счастлив, вождь – гигантское пузо? Ты не мог остановить свою войнушку на день раньше, чтобы отец не получил бумерангом в спину, а, вождь – каша вместо мозгов?

– Мне очень жаль… – начал бубнить Гудэх, понимая, что особо ему нечего возразить.

– Вождь – гордый индюк, так хотел отомстить за какого-то предка, нарисованного на куске кожи, что угробил половину мужчин в деревне. А теперь ему жаль?

– Мне искренне жаль…

– А позволь узнать, в скольких боях ты лично сражался плечом к плечу с солдатами, павшими за твое раздутое самомнение? Ты сам держал в руках оружие, вождь – трусливая задница?

– Ну я должен был управлять армией… – Гудэх мялся с ноги на ногу, ища удобный момент, чтобы сбежать от этого разговора.

– Я видела, как ты ею управляешь: «Идите и сражайтесь за честь наших оскорбленных предков», – Тэхи издевательски передразнила вождя, – а я, вождь – полторы извилины, посижу в тылу и подумаю о том, что сегодня на ужин.

Гудэху нечего было сказать. Он перестал ждать удобного момента и вышел из хижины покойного. Дочь Олучи кричала ему вслед еще много всего. В ней словно что-то сломалось. Надломился какой-то росток, тянущийся к свету, пока отец был жив. С того дня она стала самой злобной девочкой в истории племени куроки, а по мнению Уомбли – самой злобной в истории Иной Вселенной.

Так дочь Олучи осталась без детства и обрела свое печальное имя – Тэхи. Когда умер Олучи, лишенной детства было двенадцать лет. С тех пор она словно застряла в двенадцатилетнем возрасте, бережно храня старые обиды и порожденную ими ненависть. Эти чувства заполнили внутренний мир Тэхи без остатка, вытеснив все воспоминания из довоенного детства и не оставив места новым впечатлениям из того периода, когда куроки оправились от войны. Тэхи так и не оправилась.

Ее было легко отличить от остальных жителей племени: всегда напряженные скулы, бегающие глаза, полные злости, и беспорядочно торчащие во все стороны русые волосы, похожие на копну соломы. Завидев эту прическу издалека, люди старались обходить стороной ее владелицу. Куроки знали, что с Тэхи не нужно говорить, да и вообще попадаться ей на глаза не стоит. В лучшем случае она посмотрит на тебя с презрением, в худшем скажет что-то, что точно заденет за живое. Она найдет. Она в этом мастер. Видит все слабые места любого человека. Ядовитые слова – ее большой талант. Талант, в котором она практиковалась все детство.

Тэхи целыми днями пропадала где-то в Баобабовой роще, и никому до лишенной детства не было дела. Все понимали, что девочке досталась сложная судьба, и ее можно понять. Но понимать Тэхи снова и снова сил уже не осталось. Терпение куроки кончилось. Они жили своей жизнью, не обращая внимания на злобную дочь покойного Олучи, что лишь изредка появляется в деревне, чтобы поесть, поспать и снова сбежать в рощу. Единственный, кто иногда с ней разговаривал, – Уомбли, после войны ставший шаманом куроки.

Когда Тэхи было пятнадцать лет, шаман заявил, что самый грозный дух Междумирья намерен подарить ей ребенка. Аскук – царь змей, так звали предполагаемого жениха Тэхи. Разумеется, она в это не верила.

– Ты-то откуда знаешь, шаман – скрюченные пальцы?

– Духи говорят.

– А про тебя что говорят?

– Про меня? – удивился Уомбли. – Что им про меня говорить?

– Ну, например, когда ты уже от старости развалишься? Мне кажется, со дня на день. Вон, ухо почти отпало.

– Как отпало? – перепугавшись, Уомбли придавил ладонью ушную раковину к черепушке.

– Сходи к знахарю, попроси примотать чем-нибудь посильнее, – небрежно бросила Тэхи и ушла в рощу.

Уомбли раздражал ее больше остальных. Тэхи никак не могла найти его уязвимость. Такую, которая позволит сделать по-настоящему больно.

– Гудэх! – окрикнул Уомбли проходящего неподалеку вождя. – Посмотри, у меня с ухом все нормально?

Вождь остановился, подошел к Уобмли, отодвинул его руку и внимательно рассмотрел орган, вызывающий у шамана опасение:

– Странно…

– Что там?

– Очень подозрительно, – Гудэх несколько раз цокнул для пущего эффекта.

– Чего тянешь? Говори!

– Никогда не видел, чтобы у кого-то в нашем племени так густо росли волосы в ушах.

– Да ну тебя!

У Тэхи ушло еще несколько лет на поиск слабого места Уомбли. Но все же однажды ей удалось поколебать невозмутимость старого шамана. Это произошло на следующий вечер после дня многолетия Тэхи. Она стояла на краю деревни и смотрела в темноту Баобабовой рощи. Солнце не так давно село и видно было не дальше вытянутой руки.

– Кого ждешь? – поинтересовался подошедший сзади Уомбли.

– Зачем ты меня спрашиваешь? – огрызнулась Тэхи. – Тебе же духи все рассказывают. Вот у них и узнай!

В темном небе над Баобабовой рощей возникло удивительной красоты сияние. Несметное количество мерцающих искорок всевозможных оттенков на высоте, куда достают только облака, разлетались в разные стороны и тухли.

– Духи подают знак! – задумчиво сказал Уомбли, глядя на свечение. – Ты станешь матерью, а Аскук отцом. Все, что должно было, уже случилось. Ждать больше нечего.

– На все-то у тебя есть ответы… – раздраженно сказала Тэхи, не отрывая взгляда от огоньков в небе.

Уомбли хмыкнул и пожал плечами.

– На все, – повторила Тэхи, – кроме вопросов о твоем прошлом.

– Духи запрещают искать прошлое.

– Запрещают? Или ты не хочешь, чтобы другие знали, кто ты?

– Что?! – искренне недоумевал Уомбли.

– Кроме тебя духов никто не слышит и не знает, что они на самом деле запрещают. Может быть, тебя выгнали из того племени, откуда ты родом? Или ты тайком улизнул, сбежал от наказания.

Цветные искорки в небе разлетелись в разные стороны по всему небу. Сияние превратилось в отдельные крохотные огоньки, которые быстро поблекли и пропали из виду. Тэхи повернулась к шаману и начала сверлить его взглядом.

– Чем ты занимался, пока тебя не нашли в нашей деревне? Насиловал женщин на своей родине? Ел младенцев? Убивал братьев? Предавал людей, которые тебе верили? Воровал самое дорогое у самых близких? Что ты прячешь в своем прошлом, шаман – темная душа?

– Ничего такого не было! – уверенно отрезал Уомбли. – Я правда не помню!

– А если не помнишь, откуда тебе знать, что ничего такого не было?

Последний вопрос раздавил шамана, словно бизон, внезапно упавший с неба. Он действительно не знал, было ли в его прошлом что-то подобное. Кто он, загадочный Забывший себя? Почему его личная история оказалась под строгим запретом? Вдруг духи знают, что Уомбли не выдержит груз прошлого, потому и запрещают его искать.

Тэхи наконец смогла забраться под панцирь самого непробиваемого человека из куроки, но чувство удовлетворения было недолгим. Уже к утру от него не осталось и следа, а спустя два месяца она уже и забыла, как долго пыталась нащупать тонкие струны души Уомбли. Ей было совсем не до того. Шаман оказался прав – Тэхи беременна.

За девять месяцев, прошедших после небесного сияния, у лишенной детства выросли живот и два огромных змеиных клыка. Так на свет появился Чаушин – Сын гадюки. Отца он никогда не видел, а с матерью у мальчика складывались сложные отношения.

После появления сына в Тэхи начали пробуждаться материнские инстинкты, находящиеся в вечном противоборстве с ее токсичной сущностью. Чаушин стал для нее любимым ненавистным сыном. Тэхи считала его рождение самым прекрасным событием в своей жизни, но как только отрывала рот, оттуда вырывалось:

– Твое рождение было огромной ошибкой.

– Но я в этом не виноват, – оправдывался мальчик.

– Вас послушать, так никто ни в чем не виноват, никогда. Только мне от этого почему-то не легче, – злобно отвечала Тэхи и обычно уходила в Баобабовую рощу.

Уже к шести годам Чаушин привык, что мама либо в очередной раз его в чем-то обвиняет, либо пропадает среди баобабов, и никто из куроки не знает, где конкретно. Никто даже не пытался выяснить. Никому не интересно.

Чаушин видел вокруг себя другие семьи – наглядные примеры того, чего лишен он сам. Маленькие мальчики и девочки куроки росли в любви. У них никогда не возникало вопроса, за что их любят родители. Это было чем-то само собой разумеющимся. Их любили не почему-то или за что-то, а просто так.

«Видимо, рождение других детей не было ошибкой, в отличие от моего, – думал маленький Чаушин, – но почему именно я?»

Он часто задавал себе этот вопрос и однажды услышал ответ:

– Потому что ты особенный. А быть особенным не всегда приятно, – с усмешкой сказал голос Тэхи.

– Мама? – спросил вслух Чаушин и начал вертеть головой по сторонам.

Тэхи нигде не было. Она, как всегда, пропадала в роще, но ее голос звучал поразительно четко.

– Ага! – подтвердил мамин голос. – Теперь я буду с тобой всегда. Даже если ты меня не видишь.

Голос не обманул. Не было и дня, чтобы Сын гадюки не слышал ядовитых комментариев мамы по поводу всего, что происходило в его жизни. От этого голоса было невозможно спрятаться. Он постоянно напоминал о том, что Чаушина не за что любить, что ему здесь не место и все, что он собой представляет, – обуза для мамы, не больше.

В двенадцать лет, утомленный бесконечной болтовней Тэхи в голове, Чаушин сидел где-то на краю поселения и просто молчал. Голос продолжал бормотать. Уверял, что мальчику самое место в одиночестве: так меньше шансов, что он снова кого-нибудь разочарует. Тут подошел Уомбли и сел рядом:

– Я знаю, тебе очень непросто, – попытался подбодрить мальчика шаман.

– Не знаешь, – с недоверием буркнул Чаушин.

– Твоя мама – сложный человек. Она не в ладах с собой.

– Это я во всем виноват… – обреченно прошептал Чаушин.

– Никто ни в чем не виноват.

– Она говорит, что я испортил ей жизнь.

– Тэхи всем так говорит, но она ошибается. Жизнь испортить невозможно, – с загадочной улыбкой сказал Уомбли.

– Тогда почему она такая злая, если ее жизнь никто не портил?

– Мы все порой злимся, если судьба складывается не так, как нам хотелось бы, но со временем перестаем, когда понимаем, что злость не изменит прошлого. Твоя мама однажды разозлилась и до сих пор не поняла, что пора уже перестать.

– Почему?

– Потерять отца – это больно. Злость помогала ей заглушить боль. А потом Тэхи привыкла быть злой. Сейчас она боится.

– Чего боится?

– Перемен. Она столько лет была змеей, что никем другим быть уже не умеет. Если она решит остановиться, ей придется учиться жить заново. Это действительно страшно. Я по себе знаю. Когда я впервые открыл глаза в деревне куроки, мне предстояло то же самое. И я тоже боялся. Только это секрет.

– Но ты же смог. Почему у нее не получается?

– Я не мог остаться прежним, потому что не знал, кем был раньше. В отличие от твоей мамы, у меня не было выбора.

– Значит, пока у нее есть этот выбор, она всегда будет… вот такой? – обреченно склонил голову мальчик.

– Не знаю. Каждый может измениться, когда будет готов. Даже миллион дурных поступков не обязывает тебя оставаться плохим человеком до конца жизни. Когда твоя мама это поймет, может быть, и изменится.

– Ты пробовал поговорить с ней? Ты вроде умный.

– Вроде, – хихикнул Уомбли, – только Тэхи никого не слушает. Она заперлась от людей под маской змеи. Лишь тот, кто сможет забраться под эту маску, способен ей помочь.

– Ты меня сейчас вообще запутал…

– Это нормально, – засмеялся старый шаман, затем сказал почти шепотом, – я открою тебе один секрет: шаманы специально говорят так, чтобы никто ничего не понял. Можно было объяснить все проще, но я слишком глуп, чтобы найти нужные слова.

А Чаушин был слишком юн, чтобы распутать клубок витиеватых речей шамана. Он вертел в голове услышанное так и сяк. Каждое слово по отдельности было понятно, но общий смысл сказанного куда-то ускользал. Единственный вывод, к которому пришел Чаушин в своих раздумьях, – ему никто не мешает. Впервые за последние шесть лет материнский голос ни во что не вмешивался.

– Знаешь, что удивительно, Уомбли? Пока ты рядом, мама молчит. Она все время что-то говорит, без умолку. А когда ты сел здесь, голос мамы исчез.

– Это не голос твоей мамы, а лишь проекция.

– Ты снова говоришь непонятные слова.

– Проекция – это то, как ты видишь свою маму. Она говорит тебе то, что ты привык слышать от Тэхи. Но это лишь игра твоего разума.

– Ты знаешь, как от нее избавиться? – с надеждой спросил мальчик.

– Сложный вопрос, – задумчиво вздохнул шаман, – сложный, потому что это твоя проекция, и кроме тебя никто не найдет решения, – Уомбли пожал плечами.

– Знал бы ты, как мне мешает эта самая… проекция. Она вмешивается во все разговоры с людьми. Я не могу ни с кем нормально общаться. Она постоянно заставляет меня стыдиться себя.

– Тебе может не понравиться мой совет, – шаман ненадолго задумался, глядя в сторону: – пока не разберешься с проекцией, лучше проводить время не с людьми.

– А с кем?

Ответа не было очень долго. Уомбли молчал и продолжал куда-то смотреть. Тогда Чаушин повернул голову в том же направлении, куда устремился взор шамана. Он увидел загон с бизонами.

– Наш пастух неделю назад ушел погостить в поселение кано. Чутье подсказывает, что он нашел там себе невесту и больше не вернется. Кто теперь будет пасти бизонов? – Уомбли сделал многозначительную паузу.

– Мне нравится твой совет, – улыбнулся Чаушин.

– Вот и хорошо! Значит, я не зря открыл рот. Хоть что-то понятное сегодня удалось сказать, – Уомбли встал с камня, размял ноги и направился в центр деревни, сказав напоследок: – еще увидимся, Чаушин.

Как только шаман ушел, голос проекции тут же о себе напомнил:

– Дружка себе нашел, значит?

– Уомбли умный, – мысленно ответил Чаушин.

– Он сам сказал, что дурак, хотя мог вообще ничего не говорить. Выглядел бы умнее.

– А ты чего замолчала, когда он появился?

– Захотела и замолчала, – огрызнулась проекция.

– Это потому что Уомбли знает, кто ты на самом деле, проекция?

– Ничего он не знает…

– Это мы еще выясним. Я теперь с ним часто буду говорить.

– Не смей!

– А иначе что?

– А иначе… – грозным тоном начала проекция, но так и не нашла, чем закончить.

Следующим утром Чаушин, пошел к вождю и спросил разрешения сводить бизонов на выгул. Гудэх сомневался, но Уомбли, как бы случайно оказавшийся рядом, сказал:

– Пусть попробует. Бизонам понравится.

С тех пор Чаушин нашел свое место среди бизонов. Каждый день в течение пяти лет он водил их на выгул, изучил повадки каждого, дал им имена. В каком-то смысле Чаушин стал одним из них. Он чувствовал себя окруженным друзьями, которых Сыну гадюки так не хватало.

Пропадая с утра до вечера на Зеленой поляне, он почти не виделся с мамой, чему был даже рад. Голос проекции стал каким-то привычным, словно шорох листвы, шум ветра, дробь дождя. Он просто был, и Чаушин научился жить с ним так же, как другие люди живут со своими неизлечимыми недугами – как-то.

Казалось бы, все стало нормально, но какое-то еле ощутимое недовольство собственной жизнью не покидало Чаушина. Сын гадюки боялся честно спросить самого себя, действительно ли ему нравится быть пастухом или он просто прячется от своих проблем среди бизонов. Ответ был очевиден, но Чаушин выбрал тактику отрицания. Он решил бегать от вопроса столько времени, сколько выйдет.

Вышло совсем не мало – до самого дня многолетия, пока Чингисхан, играя в прятки, не забрался на высокую ветку старого баобаба. У основания этой ветки располагалось большое дупло, которое Тэхи еще в далеком детстве облюбовала для собственной игры в прятки. Она называла его Змеиным деревом (деревом, где змея прячется от людей).

Когда Чаушин залез на ветку за своим рогатым другом, Тэхи задремала в дупле, свернувшись клубочком. Голоса с улицы разбудили Лишенную детства. Не успев понять, что сон закончился, и началась реальность, она выскочила на яркий дневной свет и вцепилась в первое, что подвернулось – лодыжку собственного сына. Клыки, которые выросли у нее в период беременности, впились в живую плоть, и Тэхи впервые почувствовала, как по их трубчатым каналам в кровеносную систему жертвы впрыскивается яд.

Обмякшее тело Чаушина упало прямо на спину бизона по имени Чингисхан, который тут же унес пастуха в сторону поселения. Тэхи пришла в себя и поняла, что только что сделала. Отчаяние и ненависть к себе полностью заполнили ее сознание. Лишенная детства взвыла так громко, что в каждом уголке Баобабовой рощи был слышен ее голос. Роняя слезы с высокой ветки на землю, Тэхи сидела на дереве и не понимала, что делать дальше. Отныне возвращаться было некуда и незачем.