Читать книгу Тамада. Исповедь с микрофоном - Денис Басацкий - Страница 7

Хочется скандала. С крепкой бранью, подкрепленной фактами измены. Доводами, сплетнями. Всех моих друзей мнениями. Естественно, с рукоприкладством взаимным. Какая быть может ссора в России без домашнего насилия? Семейная залихватская тирания. Очень скучаю по тем временам, ностальгирую.

Похмельное утро. Точнее время близилось к вечеру – на город опускалась сумеречная пелена. От микса всевозможных коктейлей, вина, бутылки виски и дебютной тяги сверху, Иштван чувствовал себя неважно. Тело всячески знобило, спина ныла тупой болью в области поясницы, как бы насмехаясь над выбором офисного дивана в качестве кровати. Снова никого рядом не оказалось. Наверное, душа потребовала продолжения. Молодость она такая. Спонтанная. Офис нуждался в капитальной уборке. На ковролине проступали грязные брызги от красного сухого. В углу, где еще вчера стоял кальян, зияла обугленная по краям дыра размером с кружку. Шкаф-купе, доселе хранивший в себе офисную документацию, сценические костюмы и реквизит, стоял, осунувшись, без полок и дверей. Зеркало находилось отдельно, бережно опираясь на музыкальную колонку. Вот так гуляет интеллигенция. Все приличия и утонченные манеры заканчиваются после первой рюмки.

Ведущий не мог найти свой телефон. В карманах его не оказалось, как и на стеклянном столике, густо заставленный грязными стаканами. Знаете, то чувство глупой паники, когда особо не ждешь звонка, но подсознательно считаешь, что произошло что-то очень важное, быть может, судьбоносное, пока ты находился вне сети. И теперь, всячески рыщешь по углам, в надежде отыскать гаджет, пока остается хоть один шанс, что-то изменить своим ответом. Практически всегда паническая атака беспочвенна в своей истерии стать онлайн прямо сейчас. И вот теперь, не прошло и получаса, как послышалось глухое дребезжание стекла. Затем стихло и повторилось вновь. Вот оно – вибрация. Значит истина, где-то рядом. Внезапное дело агентов Малдера и Скалли близилось к разгадке.

Иштван начал спешно разгребать посуду, перекладывая утварь в пластиковый контейнер, служивший своеобразной мойкой. Обычно его замачивали с моющим средством, и оставалось только промыть содержимое водой. Но сейчас не до генеральных уборок. Спустя минуту звук появился вновь, где-то в глубине стола, точнее даже под ним. Через стеклянную поверхность просачивалось тусклое мерцание, вращая хороводы из световых бликов. Ведущий встал на четвереньки, теснясь между столом и диваном – давление резко ударило по вискам выстрелом охотничьей дроби. Естественно, проще отодвинуть преграду и не корячиться в позе собаки, но похмельный синдром поражает, в том числе и умственные способности человека.

Под столом валялась перевернутая пепельница, точнее то, что осталось от карате-удара. Рядом с ней под плотным слоем окурков вибрировал телефон. Сквозь пепельную сажу пачкой сыпались смс – уведомления. За вычетом сообщений от мчс и мобильного оператора с просьбой внести абонентскую плату, выделялись два контакта. Текст примерно сводился к одному и тому же, вызывая диаметрально противоположные чувства. Иштван поднял начатую сигарету с пола и, прикурив, зачитал последние:

Сообщения/Входящие: Привет, дорогой. Мне нужна помощь. Приезжай.

Две схожих, коротких смс от двух совершенно разных по эмоциональной значимости людей. Кристина Танцы и абонент, именуемый – Не брать. Последний контакт Иштван переименовал около полугода назад, когда любовь всей его двадцати пятилетней жизни ушла, забрав с собой что-то чертовски ценное.

Он не помнил, как оказался на улице. Как бежал по ступенькам, крича охраннику, чтобы тот закрыл офис. Не отложились в памяти и поворот ключа, рокот остывшего за ночь мотора и визг поддержанных колодок. Да и все вокруг не составляло ровным счетом ничего важного. Иштван несся по улице Волочаевской на старенькой тойоте, выжимая больше трех тысяч оборотов, еле успевая перестраиваться из ряда в ряд. И ему глубоко наплевать на сигналивших автомобилистов, ошарашенных прохожих и лишение прав за управление транспортом под градусом. Ей нужна моя помощь. Пять часов назад. Я опоздал. Раз за разом, набирая номер и тщетно пытаясь дозвониться, ведущий нырнул вглубь спального района. Возле школы, не повернув по обыкновению налево, а промчавшись вдоль дубовой аллеи, машина размашисто налетела на лежак. Лежачий полицейский – истинный продукт дьявола, уничтожающий ходовую часть всякого, кто попытается ему противостоять. Стойки больно ударили по корпусу, глушитель сорвало с креплений, мотор взревел с удвоенной силой. Хрен с ним. Главное успеть. На горизонте показалась знакомая арка пятиэтажной панельки.

На телефонные звонки никто не отвечал, как и на свирель домофона. Окна в спальне четвертого этажа светили, но рассмотреть кого-либо в комнате не получалось. Господи, пусть с ней ничего не случилось. Иштван никогда не верил в бога, церковь и таинство прихода, но, как и всякий атеист, судорожно молился, когда прижмет. В детстве он просил у бога четверку по контрольной и тогда бы его отпустили на день рождения к соседской девочке. Он обещал исправиться, перестать лениться и даже самому убраться в комнате, повторительно нашептывая свою просьбу. Но чуда не произошло. На следующий день он плелся домой с очередной двойкой по математике, в полном недоумении и с обидой на все божественное начало. Необъяснимое случилось и в день его крещения. Серебряный крестик, освещенный по всем правилам, таинственным образом исчез с шеи ребенка по дороге домой. Как не старались родители сопоставить факты пропажи, священный атрибут так и не был найден. Так что с верой не задалось с самого начала.

Подъездная дверь открылась. Сердобольная бабулька в каракулевом пальто, с полной чашкой нечто такого, более похожего на гастрономическое месиво, выпорхнула на улицу. Ее мгновенно окружили местные дворовые коты – блохастые и дико костлявые, мяуча на свою тяжелую кошачью долю. Иштван вбежал внутрь, залпом поднялся до нужного этажа, оказавшись возле бордовой двери с ромбовым теснением. Два коротких и одно протяжное нажатие кнопки звонка. В квартире послышались шаги.

– Что за паника? Она появилась в смешных цветастых штанах, необъятных размеров кофте и розовых тапках-зайцах. Явно только проснулась. Ее голос становился особенно нежным, когда она, спросонья, молила оставить ее в кровати навечно. В те минуты Иштван мог простить ей нарушения любой греховной заповеди. Так и сейчас, лохматая и зевающая, она продолжала быть лучшей женщиной на земле.

– Что случилось? Ты мне писала. Я приехал.

– Ничего. Хотела поговорить с тобой.

– Говори.

– А сейчас не хочу. Покурим?

Она достала тонкую сигарету, сначала встряхнув пачку рукой, чтобы убедиться в их наличии. Прикурив, она молча выдохнула дым в беленый потолок подъезда, явно наслаждаясь ситуацией. Он все еще меня любит. До сих пор. Иначе бы не приехал. Иштван закурил в ответ. Злоба закипала. Только она и никто другой может довести до бешенства своей отвратительной детской непосредственностью. Идиотская женская переменчивость.

– Стоп, ты хочешь сказать, что просто хотела поговорить? А теперь не хочешь, да? И ничего ровным счетом не произошло? Я через весь город мчался в этот богом забытый район, нарушая абсолютно все существующие дорожные правила. С бодуна, с опухшей рожей, чтобы с тобой покурить?

– Да нормально ты выглядишь, не выдумывай. Отшутилась девушка мечты, ковыряя большим пальцем левой руки остатки маникюра, который давно следует обновить. Правой она подносила сигарету ко рту, делая очередную затяжку. Надменное равнодушие.

– Знаешь, о чем я думал? Нет? Я думал, что тебя насилуют. Да-да, насилуют, убивают, грабят. Что ты сломала ногу, сожрала таблеток или твой мохнатый п***рас опять суицидил, прыгнув с балкона. Поверь, с такой хозяйкой он точно завершит начатое.

– Ну не обломался же приехать? Девушка огрызнулась, добавив укорительного тона.

– Раньше и на автобусе катался и ничего, живой.

– Раньше я тебя любил.

– А сейчас?

– А сейчас, дорогая, иди ты на х**.

Иштван бросил окурок в дверной наличник. Он целился в девушку, но в последнее мгновение передумал, чуть сместив амплитуду броска. Красные вспышки угольков заискрились и так же стремительно потухли, опускаясь на бетон. Наглядный символизм их отношений. От любви до ненависти – одна выкуренная сигарета. Ведущий чувствовал себя использованным, униженным в стремлении во, чтобы то не стало, помочь. Обманутым в своих ожиданиях. Мерзкое состояние. Осознание своей слабости необходимо проживать в одиночестве, без лишних на то свидетелей. А не выставлять напоказ, тем более человеку, знающему о своей власти по отношению к нему.

Он молча сидел в салоне автомобиля, наблюдая за снежинками, падающими на лобовое стекло. Хрусталики воды соприкасались с теплой поверхностью и тут же умирали, под взмахи щеток стеклоочистителя. Другие же, освещенные фарами, ложились ровным слоем на промозглую землю, оставаясь живыми. Если бы у первых выл выбор, куда упасть, стали бы они лезть на рожон? Или прослыли бы трусами среди своей снежной тусовки, отсиживаясь среди таких же слабаков, в сугробах за пределами дороги? Быть может, все в жизни давно предрешено, спланировано, выдумано за нас и не стоит идти против системы? Иштван заплакал. Бесконтрольно, не в силах остановиться. Да и бороться с таким постыдным мужским проявлением, как слезы, больше не мог. Мудак. Какой же я мудак. Прошептав, он ударил кулаком по рулевой колонке. Затем еще раз. И еще, еще, еще. Двумя руками, поочередно, нанося удары по краю руля и приборной панели. Бой с тенью в замкнутом пространстве автомобиля. Окончательно сбив костяшки на руках, он продолжил спарринг, но уже головой, крепко держась за руль. После семи-восьми повторений голова закружилась, сознание затуманилось, а во рту появился привкус металла. Теплая струйка крови стекала со лба, чуть задерживаясь на правой брови, но преодолев преграду, продолжала свое движение вниз. Правый глаз перестал видеть, сильно залитый багровой жидкостью.

Я докажу. Ей, себе, всему миру, кто я есть на самом деле. Сорвавшись с места, тойота на полном ходу зашла в поворот, чуть забуксовав на снежном покрове. Он не знал куда ехать, впрочем, и никуда не планировал. Иштван давил на газ, будто стараясь размазать, как снег под покрышками, минуты своего позора. Кровь не останавливалась, продолжая заливать лицо и бороду. Он не чувствовал боли, по крайней мере физически, да и адекватно воспринимать ситуацию не мог. Машина набирала ход, виляя по пустынным рядам улиц новогоднего города. Впереди показался светофор, а за ним, примерно в километре – перекресток. Если добавить скорости, то при прочих равных условиях можно вполне проскочить на мигающий желтый, но никак не успеть закончить маневр на следующем светофоре. Или остановиться, как все нормальные люди, ожидая разрешенного сигнала. Иштван выбрал третий вариант. Он подъехал к стоп линии, взглянул на обратный отчет, повествующий о том, через сколько секунд разрешено ехать вперед, и пропустив нескольких пешеходов, с силой вдавил педаль акселератора. Машина вновь забуксовала, и, вырвавшись из плена, как-то особенно быстро наращивала скорость. Шестьдесят три километра в час, восемьдесят девять, сто семь – стрелка непреклонно ползла по циферблату вверх. Сразу вспоминаются юношеские истории о лежачих стрелках на отметке в сто восемьдесят и искренние восхищения в глазах собеседников. Особый пацанский шик. Никто и никогда не мог усомниться в истинности предлагаемых обстоятельств, веря, как говориться, на слово. Заканчивались байки одинаково задорно под звон граненых стаканов и женских бедер.

До перекрестка метров триста. Зеленый свет замигал, сменившись волнительно желтым, затем запрещающий красный. На дороге никого. Я проскочу. Иштван прибавил газа. Рассудок, казалось, полностью его покинул от нескончаемой выработки адреналина. Ведущему катастрофически нужен такой поступок. Казалось, вот сейчас он сделает, что-то хулиганское и все изменится. Забудется весь тот сюр, происходивший с ним последние часы. Произойдет обнуление. А после можно начать новую жизнь, с отметки, когда ты на полном ходу проскочил перекресток. Сто пятьдесят метров. Самое страшное происходит в последний момент. Жуткая рефлексия. Будь то сдача экзамена, желание уволиться или прыжок с тарзанки в пропасть. Любое решение, взвешенное или принятое на эмоциях, подсознательно критикуется нашим вторым я. Его еще называют здравым смыслом. Когда остается последний шаг для завершения начатого – именно тогда проверяется человек. Его бесстрашие, упертость, отказ плыть по течению. Дойти до конца – истинная проверка, выявляющая в нас синдром победителя. Но, как показывает практика, вовремя остановиться – не значит проиграть.

Через двадцать девять метров светофор. Красный по-прежнему горит, запрещая всякое движение вперед. Редкие автомобили пересекают полосу перпендикулярно, не догадываясь, что сейчас на перекресток ворвется автомобиль с отчаянным водителем. Или в тот момент никого на дороге не окажется, и опасный для жизни маневр, так и останется незамеченным. Мы никогда не можем знать наперед, когда за авансцену выходит мужчина с тростью, в стильном смокинге и черном цилиндре на голове, именуя себя случаем. Везет сильнейшим? Определенно нет. Кристина. Мысль пронзила разбитую голову Иштвана. Раскат грома, среди ясного неба. Молния, попавшая в высоковольтные провода. Пятно горчицы на белой рубашке от обеденного хот-дога. Поглощенный самобичеванием, парень совсем забыл о девушке, молящей его о помощи. Второй раз за вечер Иштван чувствовал себя полнейшим мудаком. Я подвел ее. Ведущий со всей силы вдавил педаль тормоза.

Тойота не ожидала резкого маневра. Сработавшая система абээс тщетно пыталась зацепиться за ледяную корку асфальта, буквально вгрызаясь в поверхность. Машина неуправляемо болталась по проезжей части, то хватая бровку, то вновь выныривая из плена. Иштван дернул руль в противоположную сторону заноса – никаких изменений. Автомобиль, казалось, оторвался от земли, словно маленький катер на озере – и продолжал плыть по накатанной колее. Его несло на огромной скорости на перекресток, где в любую секунду может выскочить автомобиль. И главное, Иштван этого больше не хотел. Совсем. Ни себе, никому другому вокруг доказывать, что у него есть яйца. Ему жизненно необходимо остановиться. Прямо сейчас. Любым способом. Совершая глупый поступок, мы соглашаемся с любыми последствиями, порой крайне невыгодными, лишь бы остановить происходящее. Моральные терзания, материальные расходы или иные. Неважно. Остановить время, вернуться в прошлое, исчезнуть – первые мысли, которые выдает наш мозг. Иштван относился к своему автомобилю с глубокой нежностью, как к живому человеку, ласково называя девичьим именем Алена. Быть может именно потому, что машинка никогда не подводила, порой в самых сложных ситуациях. Так и сейчас, кружась по снежному накату, тойота медленно сбрасывала скорость, постепенно замедляясь. Ее вращения становились менее амплитудными и устрашающими, словно большой железный спиннер завершал свое выступление.

В метре от перекрестка автомобиль остановился, развернувшись к встречным автомобилям крышкой багажника, под углом в сорок пять градусов. Ведущий выдохнул. Вух, ничего не произошло. Вовремя. Через секунду по перекрестку пронесся самосвал, перпендикулярно направлению машины ведущего, груженный кубами строительного щебня. В сантиметрах от корпуса автомобиля. Водитель затянул протяжный сигнальный гудок, сообщая об опасности попадаться ему на пути. Он точно не смог бы остановиться. Если бы Иштван в последний момент не нажал педаль тормоза? Если бы не смог вовремя одуматься? Если бы, да ка бы – разговоры в пользу бедных. История не терпит сослагательного наклонения. Ведущий остался жив, практически трезв – весь дурман уничтожил адреналин, готовый снова жить. И теперь, выкурив тонкую сигарету трясущимися руками, он набирал телефонный номер абонента. Полтора гудка и на другом конце послышался нежный, чуть взволнованный голос:

– Я думала, ты уже не позвонишь.

– Прости, только проснулся. Слишком бурная ночь.

– Понимаю. У меня тут. Эм, неприятности, можно и так сказать – сломался дверной замок. Поможешь высвободить принцессу из плена хрущевки?

– Серьезно? Ведущий почувствовал облегчение.

– Кристина, я боялся, что ситуация намного хуже. Конечно, уже мчу к тебе. Скидывай адрес.

– Ты чудо. Очень тебя жду. Ты голоден?

Последнюю фразу ведущий уже не воспринимал. Счастье захлестнуло все его сознание. Иногда, лучше дважды подумать перед тем, как предпринять очередную хрень. Везет сильнейшим? Определенно нет. Везет тем, кто совершенно точно способен думать.