Читать книгу Державю. Россия в очерках и кинорецензиях - Денис Горелов - Страница 13

Царь, приятный во всех отношениях

«Романовы. Венценосная семья», 2000. Реж. Глеб Панфилов

Мне наплевать на смерть царя, и равно

Мне наплевать на смерть его семьи.

(Борис Рыжий, 1992)

Царь Николай очень любил подтягиваться на турнике. Подтягивается, бывалоча, и поет: «Ой, мороз-мороз, тру-лю-лю». Когда к нему приходили за отречением, он всегда сначала несколько раз подтягивался, а сам косил на образа: пора отрекаться или еще не пора? Если Бог был не против, царь сразу подписывал отречение и с легким сердцем садился клеить голубков из портретов председателя Госдумы Родзянки. За это простой народ любил его и звал Николашкой. Только в Петрограде студенты-очкарики мутили быдло – а по всей России царя любили даже сильнее, чем Веру Холодную и комика Глупышкина. Царь это знал и не слишком отвлекался на государственные дела, предпочитая кататься на санках и гладить дочек по стриженым головкам. Дочки, как и все принцессы, были дуры. Они обожали устраивать коллективный плач и спевки, гонялись друг за другом по Царскому Селу и мечтали о принцах, хотя единственный принц в округе был их брат, да и тот маленький. Все семейство жило счастливо, хоть и не слишком долго, и умерло в один день.

Вся эта лаковая открытка называется фильмом Глеба Панфилова «Романовы. Венценосная семья» и склоняет плохой народ преисполниться сочувствием и исторической виной. Виной перед посредственным сентиментальным полковником, оказавшимся у руля гигантской державы в самый черный и неустойчивый период ее существования и дорулившим до того, что падение абсолютной монархии было встречено не волнениями твердых монархистов, а консолидированным ликованием армии, простонародья и образованных сливок. Аналогичным образом сплотить нацию в брезгливой неприязни к себе удалось лишь 70 лет спустя коммунистической партии Советского Союза, чье правление рухнуло точно так же – без жертв, шума и пыли. Реноме отставного государя спас Совет Народных Комиссаров, поставивший в его истории отвратительную мерзкую точку, каковая нынче и является единственным основанием для канонизации этого «дурака и пьяницы, битого бамбуковой палкой по голове» (В. Катаев).

Страной управляли бессмысленные лизоблюды, армией в разгар свирепой войны – троечные полководцы, умеющие только усы пушить и два года спустя продувшие решающую войну своим более одаренным сослуживцам. В стране легально практиковались телесные наказания, бессудные казни на фронте, крайние по скотству расстрелы безоружных демонстраций – Рижский, Ленский, Златоустовский, Кровавое воскресенье, – а царь нюхал розы, раздавал увечным сувениры и целовался для кинохроники с детками (единственная удачная находка картины – игривая таперская музычка, наложенная на эпизоды царских пикников в шляпках и купальных трико). Жанр «Милые моменты», избранный авторами, против их воли раздевает последнего русского императора до исподнего. «Романовы сюсюкали друг над другом, как старые няньки над писунами-младенцами, – писал в дневниках угрюмый Нагибин. – Как они чувствительны, сентиментальны, восторженны и утонченны, когда дело касается членов их семьи и высокорожденных родичей, как холодны, грубы и беспощадны, когда дело касается всех других, кроме раболепствующих сановников. Охают, ахают, умиляются друг над дружкой и лупят картечью по безоружному мирному населению. <…> Но как ни дико, они всерьез верили, что народ их обожает. Хоть бы раз задумались: а за что?»

Как ни дико, аналогичное заблуждение владеет и немолодым уже режиссером Панфиловым. Читая в авторской преамбуле: «Престиж царя все еще был высок – исключение составлял столичный Петроград», диву даешься: здрасьте, бабушка, опять всему виной «ленинградцы-москвичи – педерасты-стукачи»! Вон правильный народ играет на мандолине и любит царя, а вон неправильный народ носит красную тряпку и не любит царя. А адъютанты ходят по царскому поезду на цыпочках и боятся сообщить о волнениях в столице: как бы батюшка не расстроился. Этой вот заботой о нервах батюшки и угробили страну, да и его вместе с ней.

Провидение отнеслось к его правлению куда строже лучших умов отечественной режиссуры: ощущение проклятия витает над этой семьей и по сей день. Сначала ее гнусно, по-дворницки умертвили. Потом сбросили вповалку в овраг. Восемьдесят лет спустя православная церковь из грешных побуждений отказалась признать их стопроцентно идентифицированные останки, закрыв дорогу на погребение всем царствующим домам Европы. Потом во искупление греха канонизировала семью, отказав в том простолюдинам: доктору и прислуге. Под занавес российский истеблишмент устроил над гробами унизительнейшие тесты на лояльность президенту. А режиссер Панфилов еще и снял пошлый мещанский романс о беспричинной грозе над безвинными голубицами. «Такого даже “Титаник” себе не позволял», – зло резюмировала кинокритическая девушка Хлебникова.

Романов Н. А. был милейшим папенькой и архискверным государем. Последнее обстоятельство укрылось от режиссера Панфилова, но именно оно привело к величайшей внутригосударственной распре ХХ века и к многомиллионным жертвам среди россиян.

Не стране перед кесарем каяться – наоборот.