Читать книгу Державю. Россия в очерках и кинорецензиях - Денис Горелов - Страница 20

Охота на инкуба

«Шпион» Алексея Андрианова по роману Б. Акунина

Акунин создал антироман, как чекисты обосрались, и иначе обойтись с самым кондовым жанром русской словесности не мог: не такое у него, как говорила Манька Облигация, воспитание. По-русски о контршпионаже до самого «Момента истины» не писано ни единой приличной строки: доброе слово политическому сыску означало прямой комплимент Сатане, и шли на это лишь сущие неандертальцы типа Шейнина с Ардаматским. Знатный версификатор Акунин искусно имитирует их дубовый стиль, теша поклонников издательства Ad Marginem. Шефы закордонных бюро обращаются друг к другу специальным гадским словом «дружище». В разговоре то и дело сыплют русскими поговорками. Фюрер меряет шагами кабинет из мореного дуба. Оперработник строго влюбляется в строгую девушку с васильковыми глазами, а ее старорежимный папаша поит кавалера чаем с пряниками. Все ездят думать на рыбалку.

Тут все встает вверх дном. Девушка с глазами говорит работнику, что раз он чекист, спать она с ним больше не будет, ибо злу не след потакать и в малом. Папенька согласен. Оперработа сводится к пыткам по всему спектру от мордобоя до фармацевтики. И главное, главное: вместо того, чтоб поставить перед собой черную цель и налететь на монолит народного единства во главе с боевым отрядом в кожаных тужурках, враг ставит черную цель и с блеском осуществляет задуманное, потому что играет в шахматы, а народное единство – в городки. Чекисты, мудрствуя лукаво, проваливают порученные операции все до одной. Вражеских дипломатов топят в проруби, но так и не выведывают у них пароль для встречи радиста – приходится опять полагаться на бокс. Связник, выпасаемый на двадцати машинах с пеленгатором, расшифровывает слежку, кладет восьмерых и стреляется, разбив передатчик. Чтобы покрыть его пропажу, с Крымского моста скидывают рейсовый троллейбус с восемьюдесятью двумя случайно подвернувшимися совгражданами, а пограничные округа разоружаются перед партией в самый канун вторжения пятимиллионной армады. Главный фашист вообще оказывается евреем (это уже оммаж киноклассике: вопреки элементарной логике, вражьих засланцев всегда играли Файт, Фогель, Петкер и Зельдин; не имея возможности пригласить сионских исполнителей, Акунин делает немецкого резидента Коганом).

Так, товарищи, нельзя.

Народ нас не поймет.

Для начала продюсеры скостят число жертв операции «Затея» ровно вдвое – с 82-х до 42-х – и все запишут на счет Берии, а не исконно русского человекоедства, именуемого для краткости добротой. На роль бычка с чубчиком лейтенанта Дорина пригласят красавца-мужчину Данилу Козловского, которому васильковые глаза с потрохами простят миллионы загубленных его фирмой соотечественников и родят в положенный срок сына-богатыря. Стойкое противление верующей барышни жандармскому злу опошлят мотивацией – арестом мамы; каб не мама, с синих фур и спроса нет. Дипломатов макнут в прорубь, но не насмерть, связника решат брать не потому, что хвост срисовал, а потому, что так надо. Когану сохранят фамилию, но загладят вызывающе славянским исполнителем. И у Гитлера все выгорит не потому, что Бог иногда серчает на слишком большое свинство, а потому что гады Сталин и Берия завели не свой народ не туда и там круто лоханулись.

И самое парадоксальное, что продюсеры в своих построениях совершенно правы, хоть Акунин их и не простит, и здороваться не будет долго. Потому что ставить его книгу можно только в жанре комикса, а он требует сугубой определенности добра и зла: наши налево – ихние направо. Потому что именно комиксовость, нарочитая чрезмерность, а иногда и просто оголтелая дурнина в сполохах молний и аккордах еврейских композиторов сделали чекистский фильм куда более пристойным продуктом, нежели дремучая проза, по которой он ставлен. Все «Ошибки инженера Кочина», «Дела № 306», «Тайны двух океанов» и «Человеки без паспорта» есть чистопородные комиксы, в которых аура страшной сказки нивелирует подлость и тупость исходных сценариев. А стало быть, главная засада постановки состояла не в трактовке образа железного наркомата, а в том, что русские режиссеры взращены реалистической школой и категорически не умеют ставить миф – в том числе, как показала практика, и босс студии «Тритэ» Н. С. Михалков. Так что приглашение дебютанта Алексея Андрианова оказалось самым выигрышным билетом проекта: он умеет; у новых молодых вообще больше тяги к мистике, метафизике и совам, которые не те, чем кажутся.

Андрианов создал контрастную эстетику Готэм-сити: бэтмобили, черная кожа, ампирные храмы добра и готические вражьи чертоги. Он вписал Сталина в кремовые балюстрады виртуального Дворца Советов, будто снятого с полотен Комара и Меламида (там, где к Вождю прилетает с перстами пурпурными Эос). Он озарил бастионы Лубянки алыми зарницами и разве говорящих летучих мышей не нагнал, хотя мог. В таком регистре вполне можно и войну перенести, и чертей напустить, и ЧК обелить – ибо не всерьез, а на пользу делу; срок давности, что ни говори, позволяет. И нарочито «жирная», как в немом кино, актерская игра является очевидной режиссерской задачей: звериный оскал фосфорической женщины Толстогановой, басаврючий хохоток Газарова-Берии, гримасы Бондарчука и коленца Горбунова вполне соответствуют балаганной природе жанра (хуже, когда задача плохо играть ставится скверным артистам, взятым на эпизод за мультипликационную типажность).

В остальном торт удался.

Бондарчук с розой дает янтарное танго имени Кортнева в лучших традициях новогодних песен о главном. Москва смотрится сбывшимся раем О. С. Бендера, где мулаты в белых штанах и дети с мороженым. Пули летят меж бархатных портьер и мраморных ступеней. Жаль только, во имя дивного боя Бондарчука с группой захвата НКВД пришлось пожертвовать блестящим диалогом:

– Значит, вы не арестованы?

– Ага. «Откройте, телеграмма». Идиоты! Положил на месте всех четверых.

Но глядя, как кувыркаются оземь черные рыцари в коже, Акунин должен авторов простить. Он явно всю жизнь хотел это увидеть.

И пересматривать по многу-многу раз.