Читать книгу Когда всё только-только начинается! - Денис Окань - Страница 7

В СССР было несколько летных училищ гражданской авиации, ежегодно выпускавших сотни пилотов во славу единого тогда «Аэрофлота». Правильнее будет сказать «единственного» – других авиакомпаний в СССР попросту не было.

После распада Союза два высших училища, Кировоградское и Актюбинское, остались за пределами России, а оставшиеся в России шатко-валко продолжили существовать. Правда, то были училища средние, поэтому в стране было принято решение организовать высшее. В 1993 году Ульяновск принял первых курсантов, а в новом веке первые пилоты покинули стены Санкт-Петербургской Акаде… простите, теперь уже Университета Гражданской авиации.

Оставим за рамками сегодняшней беседы «брендовый» отечественный подход к подготовке пилотов через среднее и высшее образование, который я так люблю критиковать. Скажу лишь, что 2 года 10 месяцев – это ещё ничего, смириться можно, если с умом подойти к вопросу. Но учить на пилота пять лет изобретение так себе. Кое-как изучив Воздушное право на первом курсе и не применяя его на практике, ко второму году обучения курсант высшего летного всё забывает и ничего об этом Праве, как правило, уже не помнит. Да и…

Ну и не будем об этом!

И поныне в России существуют летные училища, в которых государство за счет налогоплательщиков (или за счет тех, кому не повезло учиться на платном отделении) обучает будущих пилотов для частных авиакомпаний, выдавая первым корочки пилота коммерческой авиации.

Я учился в Бугуруслане.

Изначально планировалось, что я буду поступать в Ульяновское летное, которое незадолго до этого спешно начало обучение пилотов высшему образованию. Я оканчивал школу в 1996 году, специально занимался с репетитором по физике и математике, готовясь к сдаче вступительных экзаменов в этот вуз. Кроме того, активно занимался спортом, так как экзамены в УВАУ ГА22 предусматривали ещё и физкультуру. Хотя спортом в школьные годы я занимался активно и без этого – очень увлекался большим и настольным теннисом, и чуть поменьше – баскетболом и волейболом.

Тем не менее, чтобы не держать все яйца в одной корзине, было решено подать документы ещё и в БЛУГА. Приехав в Новосибирск (в аэропорту Толмачево располагалась региональная приемная комиссия) в июне 1996 года, буквально через день после выпускного бала, я прошел медицину, затем профпсихотбор. Экзамены я не сдавал, так как закончил школу с золотой медалью.

Насколько престижно в те годы было учиться на пилота ясно говорят следующие цифры: всего на региональную комиссию Новосибирска было выделено… 27 мест. Двадцать семь! А кандидатов было… девять! Три места на одного человека – вот емкая характеристика мрачного периода девяностых годов. Страна рушилась, а в авиации кризис шел даже с опережением средних темпов. Единый «Аэрофлот» развалился на сотни (!) мелких компашек, и началась анархия, отголоски которой до сих пор чувствуются в гражданской авиации благодаря мозгам и деяниям руководителей, вышедших из этого периода.

Но не об этом сейчас речь.

Я прошел тесты на профпсихотборе с рекордным на тот момент значением 365 баллов. Улицезрев сей результат, начальник приемной комиссии, строгий дядька с огромным шрамом на лбу, вызвал меня на собеседование и долго рассказывал о том, что в Бугуруслане «…опа полная», не лучше ли тебе, парень, перенаправить документы в Питер, в Академию – учиться на штурмана? Ведь там сразу на большой самолет попадешь, да и город куда культурнее! Не летают сейчас в Буграх, бензина нет и не предвидится, набор 91 года ещё не отлетал программу, и перспективы закрытия лётного училища маячат очень явственно.

Выслушав такое позитивное напутственное слово, я, тем не менее, вежливо, но твердо отказался от перспектив стать рыцарем навигационной линейки и «отродьем хамским»23, и через несколько минут был окончательно зачислен в ряды курсантов Бугурусланского летного училища гражданской авиации имени Героя СССР П. Ф. Еромасова.

А как же Ульяновск?

А про Ульяновск моему отцу популярно объяснили, что «для поступления туда ещё на медкомиссии машинами расплачиваются». Денег на автомобиль для врачей в моей семье не было, лишней машины в гараже отца тоже не застоялось, поэтому я помахал ручкой в сторону Ульяновска и принял решение ехать в бандитский Бугуруслан.

По правде говоря, Ульяновск девяностых годов, так же, как и Питер этого периода (да и, пожалуй, любой другой российский город), были не менее бандитскими, чем небольшой городок на краю Оренбургской области, окруженный холмами. С чьей-то легкой руки, благодаря рельефу местности и созвучному имени, его за глаза ласково называют Буграми.

Вид на аэродром Бугурусланского летного училища

Каждый, кто жил в Бугуруслане, помнит особенность почвы этого города. Она глинистая, несмотря на чернозем на полях, и малейший дождик превращает всё, что не заасфальтировано, в грязевые «направления». Представьте себе: за воротами знаменитого на всю страну летного училища, выпускавшего до шестисот (!) пилотов в год в 70-е годы, до недавнего времени не было асфальта, соединявшего его с городом! Пройти по «дорогам» и не набрать килограмма два глины на ботинки и брюки было делом категорически невозможным!

Именно это – глина и грязь – стало моим первым впечатлением от Бугуруслана, когда 29 сентября 1996 года я сошел с поезда Новосибирск-Адлер на местной железнодорожной станции, куда прибыл вместе с отцом. Вторым, когда мы уже дочавкали до «заднего входа» на территорию училища – обшарпанные стены когда-то белоснежных зданий.

– Ну что, может быть, вернемся домой, сынок? – спросил меня отец, по-своему расценив мою отвисшую челюсть.

– Нет, пап, – ответил я, провожая взглядом троицу хмурых тощих курсантов, закутанных в темно-синие шинели с поднятыми воротниками. Ну точно французы под Москвой в 1812!

– Буду учиться!

Учиться в Буграх образца девяностых было очень полезно для жизненного опыта, который набирался весьма быстро. После первой же субботней ночи примерно десять первокурсников посчитали, что опыта набрались достаточно и подали документы на прекращение каких-либо отношений с училищем в лице тогдашнего начальника Василия Яковлевича Рузова.

Ещё бы! Когда твой сон рушит грохот двери, вырванной вместе с косяком, а первое, что ты, в удивлении проснувшись, видишь – это окровавленная рожа неизвестной человекообразной гориллы в тельняшке, которая склонилась над тобой в аромате перегара и предлагает пойти подраться, то для того, чтобы остаться учиться на «лётчика», необходимы либо большая любовь к авиации… либо состояние души, родственное страданиям той гориллы.

Но не этот факт глубоко поразил мою наивную молодую душу, воспитанную примером отца, книгами Марка Галлая, Арсения Ворожейкина и других знаменитых летчиков. Совсем не это стало главным потрясением первого месяца жизни в Бугуруслане!

Всех дебоширов этой «первой субботы» вычислили, представили пред очи Рузова. Нас собрали в актовом зале, как мы думали, для того чтобы наглядно показать, как в таких серьезных учебных заведениях поступают с нарушителями порядка…

Святая наивность!

Нарушителей… перед лицом нас, первокурсников, пострадавших той ночью… «простили».

Этот свершившийся на наших глазах факт, который я считаю чудовищным, моему всё ещё чистому взгляду на советскую авиацию дал мощного пенделя. Мое циничное и насмешливое отношение к советскому авиационному «порядку» и людям, из него вышедшим, во многом основано на опыте той самой первой субботней ночи и ее последствиях.

Василий Яковлевич Рузов. Начальник БЛУГА 1976—1997 гг.

Спасибо вам, Василий Яковлевич! Я до сих пор помню ваши проникновенные слова: «…я не знаю, что мною руководит, но я хочу дать этим молодым людям шанс исправиться!»

Извините, но вас я не могу простить, несмотря на все дифирамбы, к которым вы, как я думаю, привыкли за последние годы! Я думаю, что вы лукавили тогда. Вы прекрасно знаете, и я тоже знаю, что… а точнее, кто тогда вами руководил – отец или отцы кое-кого из дебоширов, работающие в авиакомпании, которая периодически предоставляла бензин для полетов «своих» курсантов.

Стыдно!

Дебоширов «простили»…

Некоторое время было спокойно, но вскоре проникновенная речь «отца курсантов» была забыта и…

Каждую субботу мы предоставлялись самим себе – дежурные пилоты-инструкторы покидали расположение летного училища, и начинались брожения и шатания. Наш курс жил в общаге на третьем этаже, а прямо над нами селились старшекурсники. Практически все вечера пятницы и субботы проходили по одному сценарию: старшие пили водку, сначала довольно тихо, затем всё громче, а затем кто-нибудь приходил к нам. Или приходили все сразу.

Через некоторое время «праздники» стали распространяться и на другие дни недели, разве что в эти дни старшие старались вести себя осторожно, так как на этаже оставался ночевать дежурный пилот-инструктор. Правда, очень скоро было пофамильно выяснено, кто из них относится к своим обязанностям добросовестно – то есть, выходит на малейший шум из своей комнатушки, а кто – нет. То есть, либо закрывается в комнате и спит до утра, либо попросту уходит из общаги в неизвестном направлении. Соответственно, зная, что дежурным сегодня будет «пинстр»24 из подобных, наше настроение резко падало – ждали очередной «веселой» ночки.

Под впечатлением от «подвигов» старших «товарищей» я написал саркастическую «курсантскую песню»:

Первый курс. Новый 1997 год, первое «увольнение» домой

Общага была очень холодной. В самую первую ночь по приезде – напомню, это был конец сентября – я чуть не окоченел, так как по привычке разделся до трусов и майки. Ночевка в одежде – двое штанов, носки, теплые носки, футболка, свитер – стала обычным делом, но наступил ноябрь, и даже это уже не спасало.

Мы смогли выбить у начальников вторые войлочные одеяла. Это помогло, но не очень. Несмотря на то, что в окне комнаты мы заткнули все многочисленные щели и даже занавесили его одеялом, полностью закрыв солнечный свет, до февраля температура в «номере» держалась на отметке 8—10 градусов.

Нет, в феврале не потеплело – просто мой сосед по комнате притащил откуда-то калорифер. Кроме того, из зимнего увольнения я привез из дома спальный мешок и вот тогда ночевать стало более-менее комфортно.

На аэродроме училища. Окончание первого курса, лето 1997 года

Те, кто считался «спортсменами» (среди них был и я), пару раз в неделю выезжали в город, в спортзал при старом здании летного училища, так называемый «батальон» на улице Ленинградская, 9 – тренироваться игре в баскетбол. Я играл и в настольный теннис, на втором курсе в качестве первой ракетки несколько раз выступал за сборную училища, вместе со мной играли парни-первокурсники. Мы даже заняли первое место в городском командном соревновании! Нам выдали денежный приз, которого хватило как раз на то, чтобы прямо на задворках «батальона» отметить победу.

Кроме спорта никакого организованного культурного досуга не было, зато хватало досуга бескультурного, который как могли организовывали курсанты девяносто первого (не обманул дядька со шрамом!) и далее годов набора… всё ещё не закончившие свою двухгодичную программу обучения из-за тотальной нехватки бензина для полетов. Полетать они не полетали, а вот в армию на два года после первого курса сходить успели – кто в ВДВ, кто в спецназ, кто в горячие точки…

Обязательный призыв в армию из средних учебных заведений закончился аккурат на них. Курсанты набора 1992 года в армию уже не ходили и успешно закончили полеты в срок. Затем и бензин для Ан-2, и керосин для Як-40 резко закончились, как раз к возвращению курсантов набора 1991 из армии. Вернулись они, следует понимать, далеко не мальчиками-зайчиками. И были совершенно опечалены тем фактом, что курсанты 92 года набора уже заканчивали полеты, не испытав на себе славу и доблесть российской армии!

Вы меня поняли, надеюсь.

Первый курс, октябрь 1996 г.

Дорогущий авиационный бензин марки Б-91/115 в училище поступал очень редко, поэтому долги по полетам отдавались не сразу – после госэкзаменов курсантов отправляли в бессрочный отпуск, а затем, по мере поступления топлива, вызывали на полеты. В 1996—1997 годах «шестикурсников» вызывали по одному, по два, по три в месяц. Представляете, сколько радости было у их товарищей (и сколько печали у нас), когда приезжал кто-то новый? Одна предприимчивая старушка, живущая на близкорасположенной улице, организовала бизнес по разливу «Рузовки» 40% крепости, и он процветал!

«Рузовкой» эту мутной консистенции жидкость прозвали курсанты. Понятно почему.

Железнодорожная станция г. Бугуруслана. Вид в сторону летного училища

Курсантом, видя бочки, стоявшие на путях у железнодорожной станции, я наивно надеялся, что состав направлен в Бугры для того, чтобы вернуть курсантам долги по налету. Каждая бочка – шестьдесят тонн! Учитывая расход Ан-2 в 120 кг/ч, на одной бочке можно было налетать пятьсот часов!!! А это 8.3 курсантских программы (как раз тогда выпускной налет уменьшили до шестидесяти часов).

Сегодня, летая на мелких DA-40 и -42 с их смешными расходами килограммов двадцать в час, на одной такой бочке можно налетать три тысячи часов и выпустить двадцать курсантов по сегодняшней программе в сто пятьдесят часов! Если я и ошибаюсь в цифрах, то, думаю, незначительно.

Никто из ответственных лиц летного училища нами не занимался, курсанты были предоставлены сами себе. Утром построение, далее до обеда учеба, и… И всё. Если ты не спортсмен, то ищи занятие себе самостоятельно.

В пятницу после 17:00 в общаге воцарялась тишина, к вечеру прерывающаяся ревом очередной приехавшей «на полеты» гориллы. Иная суббота проходила относительно спокойно – как правило, в месяцы интенсивных полетов, а в некоторые не удавалось поспать совсем – старшие «товарищи» разнообразили наш досуг ночными построениями и поисками целой фанеры26 на груди у нас, первокурсников.

Хотя, почему только первокурсников? Второму курсу, живущему в общаге напротив учебного здания, доставалось тоже – для армейцев-«шестикурсников», впервые увидевших холмы Бугуруслана в 1991 году, мы все были «салагами» и «черепами». Даже «третьему», и даже «четвертому» курсам (тех стали вызывать на отлёт программы ближе к концу второго года моего обучения) тоже «прилетало» от двадцатитрехлетних «дедушек».

Когда я учился на втором курсе, случилась поножовщина – один на всю голову отмороженный «пилот» 91 года набора ночью за каким-то делом ввалился в кубрик курсанта набора 93 года, вызванного на полеты, и немедленно приступил к избиению спящего парня. Тот, проснувшись, пытаясь защититься, нашарил на тумбочке нож и воткнул в нападавшего. Затем, в чем был, прибежал на вахту в учебный отдел (только там был телефон) вызвать скорую. Расследование, милиция, шухер-мухер… Обоих, по-моему, отчислили. Раненый, насколько я знаю, не раз пробовал восстановиться (не уверен, что небезрезультатно), а во втором полугодии моего первого курса учебы в питерской Академии, он «гастролировал» в её общагах, пытаясь найти и отомстить тому, кто его пырнул… Это были единственные два неспокойных дня и ночи за все время моей учебы в Академии.

Периодически мы пробовали «возникать» и выступать против, но в ответ пускалась тяжелая артиллерия – в виде, например, той человекообразной гориллы, экс-десантника, прославившегося в первую нашу субботу. Да, именно того, кого Рузов простил, «сам не зная почему».

Но и без «гориллы» других отморозков хватало. Как вам кличка курсанта (почти все старшекурсники имели кликухи, как на зоне) «Фашист»? Говорящая, однако!

Когда мы перешли на второй курс, ситуация мало изменилась, если не сказать, что стало даже хуже. Похоже, что самых главных отморозков набора 91 руководство училища поставило в конец очереди, и «семикурсники» порой заставляли нас чуть ли не с теплотой вспоминать об их коллегах прошлогоднего образца. Лишь к нашему третьему курсу, который по задумке начальников начался сразу же после окончания второго – в июне 1998, жизнь стала более-менее спокойной. Почти все армейцы либо получили пилотские, либо всё же были отчислены, а приезжавшие по вызову на полеты «неармейцы» оказывались более спокойными. Инциденты были, но о них у меня воспоминания не отложились. Видимо, не так быковали, как истинные «армейцы».

В общем, вчерашние школьники увидели жизнь без прикрас очень близко и быстро. Неудивительно, что в моей памяти слово «Бугуруслан» вызывает исключительно темный образ без какого-либо намека на цветность. Все мои детские представления о Небе, Авиации, работе Пилотов, были весьма цинично втоптаны в грязь и раздавлены каблуком человекообразной гориллы в тельняшке.