Читать книгу Кодекс ученика - Денис Сажнов - Страница 10

Консьерж по-особому сиял. Сквозь его прозрачную улыбку я уловил извивающееся злорадство. Глаза над улыбкой горели холодным торжеством. Когда же Марта поворачивала ключ, дурные предчувствия зашелестели с придыханием в щелях и тёмных углах. Потянуло сквозняком.

Мы вошли. Я зажёг свет. Мастер сразу нацепил свои падишахские тапочки с загнутыми носками и въехал в них к себе в спальню. Мы направились на кухню, и только я включил чайник, как послышался голос Эс-эНа:

– Вы посмотрите на это! – в его интонациях присутствовали нотки, заставившие меня собраться.

Мы поспешили на его зов – дверь в ванную комнату распахнута, из стенного люка тоненьким, но бойким фонтанчиком хлещет вода. На полу уже образовалось приличное озерцо.

– Это что? – взволнованно произнесла Марта.

Прыжком через лужу я мгновенно добрался до люка и перекрыл воду.

– Это кармическая полиция, ребята. Костя, по твою душу, – изрек Мастер, усевшись на кровати и скрестив ноги. – Признавайся, что натворил?

Я едва сдержался, чтобы не нагрубить ему. Может, это вы натворили?

– Чёрт! Да вроде, ничего особенного, – гранитный монолит обреченности придавил меня к самому дну.

– Кармическая полиция взыскивает с нарушителя все, что тот задолжал пространству. Тут важно осознать, в чём загвоздка, что тебе предъявляют.

– Что же мне предъявляют? – вымолвил я.

– А вот и увидим, – ответил Эс-эН.

Раздался деликатный стук в дверь. Тот же самый консьерж, только теперь с аурой, как выстиранная ветошь, и с простецкой физиономией, сообщил мне, что вода весь день текла с потолка в холле, но жильцы пока ни на что не жаловались. Утром будет проведена детальная экспертиза и выставлен счет. Я кивнул, будем ждать. Если вода добралась аж до холла, сквозь девять этажей – это колоссальный ущерб! Мне вовек не рассчитаться.

Утром принесли конверт, не дыша, я разорвал его и не поверил своим глазам. На всякий случай пересчитал нули. Не может быть! Консьерж объяснил:

– Ни одна квартира не пострадала. Вода текла по шахте и выливалась только в вестибюле.

Я радостно показал счёт Мастеру.

– Дао уберегло меня! Эс-эН, займите мне пятьдесят тысяч на две недели.

Эс-эН едва заметно качнул головой.

– Не все так просто, маэстро! Это твой урок. Выучи его.

– В каком смысле?

– Заплатить деньги – это ход обыденного ума. А ты человек Школы. Школа отвела от тебя возмездие, поэтому ты должен отработать ситуацию. Мы не станем платить, ты своими силами починишь потолок, – решил Эс-эН.

– Сэнсэй, я безнадёжный гуманитарий! Я не умею.

– Определю тебя к Осману в послушники. Он всё тебе покажет. Вместе вы быстро справитесь.

Меня словно заарканил коварный душитель тхуг, бесшумно подкравшийся сзади. Вот это шутэн! Что подумают соседи?

– Ос, – поклонился я.

***

Осман был опасен. В Ташкенте он преследовал Реву, хотел его убить. Ходили слухи, что из-за женщины. Но вмешался Эс-эН, и конфликт уладили.

Как-то в качестве воспитательной меры Осман разбил послушнице лицо ударом «уракен» лишь за то, что она флиртовала с ним, и довольно загадочно объяснил это школьным товарищам: лучше пусть она поплачет сейчас, чем мы будем оплакивать её потом.

В учебном поединке он чуть не воткнул Лёню Скакунова головой в пол. Лёня, извернувшись, спасся, а потом ходил и гордился, так как, по словам Мастера, это была инициация. Но однажды Осман допустил роковую ошибку – попёр быком на Эс-эНа.

– Пришлось сломать ему ногу, чтобы обозначить в его подсознании черту, за которую нельзя заходить, – рассказал Эс-эН. – В тот момент он узрел реальность, какая она есть.

В миру Осман был бригадиром ремонтников, что во многом определило рельеф его лексики. Хотя порой он мог выдать, например, такую сентенцию: бессмысленно искать истину в дискурсе, истина обретается в сердце.

Осман завёз все необходимые материалы: гипсократон, шпаклёвку, инструменты. Мне пришлось общаться с завхозом. Тот оглядел нас и хмуро проворчал:

– Сами что ли делать будете? Смотрите не насрите здесь.

Мы смастерили козлы, занавесили рабочий участок. Мимо проходили рабочие из обслуживающего персонала. Все они усмехались, глядя на меня. Мол, никакой ты не жилец здесь! Ты такой же, как и мы пролетариат!