Читать книгу Кодекс ученика - Денис Сажнов - Страница 6

– Спину прямо! Сосредоточься! Теперь – падай!

Он толкнул меня пальцем в лоб. Мастер учил, падений не избежать. Глупо тратить энергию в попытках удержать равновесие, когда ты уже полетел. Важно правильно приземлиться.

Я упал спиной назад с выпрямленным, как доска, телом на кипу ватных одеял. Вроде чисто, но ударная волна прилетела мне прямо в затылок. Виду я не подал.

Мастер покачал головой.

– Сева, давай, покажи, как надо падать!

– Осс!

Сева с готовностью вышел в центр комнаты, запрокинулся, но в последний момент выставил зад и плюхнулся на него.

– Эх, ты! – отечески пожурил его Эс-эН. – Подходите! Кто готов измерить свою веру?

Москвичей мы воспринимали как отдельный вид васьков, закованный в броню понтов. Марго, боевая подруга Мастера, называла их карликами в доспехах. Мелочные, – говорила она, – жмутся по каждому поводу. Если у москвича есть машина, он никогда не предложит подвезти тебя на ней. Если соберется тебе что-то подарить, то всегда это будет какой-нибудь мизер. Зато кинуть понты, это они умеют. Но сейчас непроницаемый панцирь неожиданно раскрылся, и мы увидели, что москвичи никакие не карлики, но, скорее, дети. Они падали, точно спелые груши, задницами книзу, хохотали и вскрикивали. Разгладились натруженные лбы. В комнате случилась оттепель – журчали ручейки голосов, звонко плюхались капли восторженных возгласов, птичьими трелями разносился смех. Одна только Валя, мать Тоси, похожая на сонную бурёнку, тихая, серьёзная, вышла и античной колонной повалилась на спину, ни дёрнувшись, чтобы спастись, и даже не моргнув.

– Без специальной подготовки упасть правильно практически нереально! – объяснил Эс-эН, помогая ей подняться.

Он обнял Валю за плечи, заглянул в глаза:

– Скажи честно, ты тренировалась? Нет? Удивительно! Такой веры я давно не встречал. Духом в огонь войдешь, жизнь на Кон поставить готова. Ты уже в Абстрактном, просто не осознаёшь того, а жаль, вот если бы осознавала!

Мастер открыл небесные врата, и благодать снизошла на Валю. В её ауре, как в лучах прожекторов, густо сыпался снег.

– Видите, вера – это трудно, – Эс-эН вернулся на своё место и продолжил крутить тесёмку, наматывая хорошее, то и дело натягивал и отстреливался ею, избавляясь от плохого. – Это всегда шаг в неизвестность, в пустоту. Столько людей называют себя верующими, а на что они опираются, когда падают? Сначала на задницу, а уж потом на Бога.

Я не мог оторвать от него взгляда, чувствовал высочайший духовный подъём и гордость за то, что являюсь учеником этого человека, сопровождаю его, вхожу в его свиту.

– Вера есть базисное усилие, – продолжал он. – Никакое дело не свершится без веры. Ну, а где ж её взять? Оказывается, Вера и Воля идут рука об руку… Лёня! Ты еще сегодня не падал. Покажи им!

Лёня Скакунов вышел в центр комнаты, сделал поклон, развернулся спиной к подстилке.

– Убрать одеяла! – приказал Мастер.

Близнецы справились в два счёта. Теперь за спиной Лёни отсвечивал гладкий твердый паркет. Кто-то присвистнул. Окружение зияло глазницами ожиданий, словно персонажи Мунка в картине «Крик». Лёня качнулся пару раз и вдруг полетел назад, как в пропасть, завёрнутым в саван трупом. Приложился плашмя всей спиной, звук был сильный.

Ух-х! Эс-эН отхлебнул из кружки чай. Лёня встал в полный рост, всем своим видом демонстрируя, что цел и невредим.

– Он научился делать это, упорно тренируясь, – сказал Эс-эН. – Это его воля и его вера. Но у вас ни воли, ни веры нет. Что будете делать?

– Есть еще смысл! – воскликнул круглощёкий высоколобый Виталик, тоже, как и мы, ташкентец, но вышедший из другой эзотерической школы. «Огненной Цветок», так, кажется, она называлась.

Виталик, похоже, вознамерился нагло пропагандировать иные, чуждые нашим идеи. В его певческом голосе чувствовался вызов.

– Интересно, – кивнул Эс-эН, – продолжай…

– На каком-то уровне мой смысл – это моя семья. На другом – это мой бизнес, а на третьем уровне – это Бог, Его промысел, который я пока еще не понимаю.

– Может быть, ты обманываешь сам себя? Твой высший смысл – Бог – существует, пока тебе выгодно, чтобы Он существовал. Я знал людей, которые проклинали своих богов. Жена, детишки, бизнес, Бог. Но подует ветер нагваля, что тогда?

– Каждый сам волен выбирать себе смыслы. И у всех есть право на ошибку.

– Верно сказано – волен, – Эс-эН поднял палец с намотанной на нём тесёмкой. – Твоя позиция ясна. Будут еще варианты?

– Любовь! – сказала Александра. – Любовь – самое главное для человека.

Мастер закрыл глаза и, покачиваясь корпусом, мычал, наверное, с минуту. Потом напевно прошелестел:

– Любовь разлита повсюду. Только вот люди не обладают сосудами любви. Пытаются зачерпнуть, а она уходит сквозь пальцы. Есть три уровня сознания. На первом уровне нет идеи любви, но есть физическое удовольствие. На втором уровне есть идея любви, но нет состояния. Любовь воспевается. Её ищут. Вокруг идеи любви создаётся ажиотаж и торговля. А вот на третьем уровне любовь, как воздух. Мы же не поём о нём песни, не пишем стихи, мы просто им дышим. Хотите настоящей любви, поднимайтесь на третий уровень!

***

Домой мы выехали далеко за полночь. Центр Москвы полнился пёстрыми толпами ночных гуляк, будто подсвеченных огнями святого Эльма. Я сидел на заднем сиденье красного фольксвагена Марты, который она любовно окрестила Вишенкой.

– Маэстро, пора тебе проявить себя, – нарушил молчание Эс-эН и протянул мне через плечо зажжённую сигарету. – Мы с тобой давно дружим, ты через многое прошёл. Хоть ты только послушник, но уже кое-что понимаешь. Помоги Раде влиться в наш коллектив. Стань её гидом. Или, лучше сказать, опекуном. Позаботься о ней…

– Осс!

– И ещё хочу вас предупредить. Этот парень из «Огненного Цветка», как его?

– Виталик, – напомнила Марта.

– Он агент Сети. Пришёл вносить помехи в нашу работу, жрать энергию. Не хочу, чтобы он присутствовал у меня на занятиях.

– Надо же! А ещё о Боге рассуждает! – возмущённо произнесла Марта и откинула косу, стегнув ею подголовник кресла.

– У него даже Бог обыденный, сидит там наверху, Виталику то, Виталику сё, – скрежетал Эс-эН. – Не понимаю, чем он гордится? Тем, что детей себе настругал? Или тем, что таньгу накалымил?

Я докурил сигарету до самого фильтра и обжёг пальцы. Закашлялся.

– Что такое, маэстро? – с лёгкой настороженностью в голосе произнёс Эс-эН.

– Я давно хотел спросить у вас, сэнсэй, а как вы определяете, хороший человек или плохой?

– О, это целая наука! Хоть и существует восемьдесят один признак, по которому можно понять, кто перед тобой, но самый простой и верный, это когда за руку здороваешься, если рука тёплая, значит, человек хороший. А если холодная то, значит, с трещиной, ненадёжный он, будь с ним осмотрительнее.

– Спасибо, – выдавил я, поглубже спрятав руки в карманах куртки.

«Зачем он меня поддавливает? Ведь знает, что у меня вечно холодные руки! Или забыл? Да нет, не мог он забыть. Просто указывает мне на мои недоработки». Я сосредоточился на мысленном повторении настройки первого биотона:

Обретая Путь – Обретаю Сердце.

Обретая Сердце – Обретаю Себя.

Обретая Себя – Обретаю Реальность.

Обретая Реальность – Обретаю Правоту.

Обретая Правоту – Обретаю Внутренний Огонь.

***

Следующим же вечером я приехал к Александре с бутылкой коньяка. Кроме хозяйки, в доме находилась её подруга Ольга Смородина, лет на десять её помладше, похожая на крупную гусыню. Она тоже посещала занятия Мастера, но пребывала в раздумьях.

– Ну, рассказывай, Костик, — повелела Смородина с базарными нотками в голосе, — как ты дошёл до жизни такой?

– Я не Костик вам, — твердо отбил я. — Зовите меня, пожалуйста, Константин либо Костас.

– Тогда лучше Костас, – согласилась Смородина, с такой — у-тю-тю — интонацией, словно уступала малышу. — Константин слишком длинно.

Хочет казаться воительницей, а сама мягкая, как тесто!

– Расскажи нам, Костас, кто такой Эс-эН? – попросила Александра.

– Охотно. Только давайте сначала выпьем? — я достал из рюкзака круглую бутылку с пятилетним Араратом. — А то, знаете, даже боги, и те не обходились без сомы!

Они не стали возражать. Хозяйка поставила на стол рюмочки.

– Ташкент – сокровищница учений. Такое место, если ты в теме, то тебя обязательно приведут к учителю, — начал я. – Необходима была рекомендация, без неё Мастер мог и не принять. Про Эс-эНа говорили, что он белый маг. Мы с другом к нему пришли, попросились в обучение, а он назначил нам испытание болью.

– Болью? — Александра надломила бровь.

– Вообще, раньше мастера так и поступали – испытывали перед обучением. Не то, что сейчас – деньги есть, значит, ученик. В духовном продвижении без умения работать с болью не обойтись. Он поставил иглы нам в уши. Настоящая симфония боли! Мой друг не выдержал, сбежал. А меня Мастер принял в послушничество. Так я оказался в Школе. Но через два года, нам с семьей пришлось уехать из Ташкента. Я безнадежно отстал за этот период, что пробыл в отрыве от Школы. Всё еще послушник, а они уже чёрные пояса!

– Ты быстро наверстаешь, – улыбнулась хозяйка и вдруг дёрнулась, как будто её кольнуло под ребро.

Мы выпили по рюмочке, потом ещё по одной. Дамы разошлись — накатывали почти наравне со мной. Не увиливали, и вскоре уже точно две тропические птицы перекликались-пересмеивались. Теперь Ольгин голос казался мне вольготным, переполненным душевностью и теплотой. А у Александры голос был с хрипотцой, аристократический, холёный. Глаза её вспыхнули турмалиновым хмельным огнём. Эти две брухи меня здесь и сейчас на мясо разделают, подумалось мне.

– Ну, что? Пьём? — не дожидаясь ответа, я привычным движением опрокинул в рот очередную рюмку. — Это практика такая, преобразование алкоголя в жизненность. Секретная.

– Ого! — ухмыльнулась Смородина. — И часто ты так практикуешь?

– Регулярно!

– Этому вас учат в Школе?

– Тс-с! Никому не говорите. Но Осознание пережигает алкоголь.

– Правда? Ну, значит, и это не будет лишним, — Смородина поставила на стол пузырь с чуть зеленоватой прозрачной жидкостью. — Первач! Бьёт по ногам, а не по голове, учти!

– Родненькая! Конечно же, учту!

– Что же всё-таки это такое, осознание? — спросила хозяйка.

– Ну, как бы тебе это объяснить! Осознание – вещь тёмная, современной наукой неизученная. Шучу. Например, ты замечаешь за собой, что часто дёргаешься? — я подмигнул.

– Это нервное.

– Вот, если бы ты осознала, то в одно мгновение исцелилась бы. Зря усмехаетесь. В Ташкенте я был свидетелем, как Мастер излечил ученицу, у нее гораздо хуже ситуация была. Сильнейший тик! Лицо, шея – кошмар! Она так мучилась, бедняжка. Её Мастер через болевую инициацию провёл, и всё сработало.

– Опять боль? Другого пути нет?

Смородина выразительно закашлялась и сменила тему:

– Чем же ты в Москве занимался?

Тут я заметил, как выросла моя тень, в очертаниях которой почудился некто чужой, массивный, сутулый, развязный. Мой язык увяз в густоте произносимых слов:

– Саморазрушением! Какое это веселье! Мы – тёмная Тартария, нам бездну подавай. И чтоб эта бездна напротив сидела, и чтоб, глядя ей в глаза, от сердца хохотать. Так бы и сгинул, но вдруг услышал Зов. Никто другой его услышать не мог, потому что только ко мне он был обращён.

Рот хозяйки сжался, будто она сдержала насмешку.

– Одно неясно, — не умея говорить тихо, кричала Ольга, — зачем алкоголь переводить, если ты его всё равно пережигаешь? Удовольствия ведь никакого.

– Как же никакого! — возразила Рада. — Вон, гляди, у него на лице всё написано.

И они захохотали, и я с ними, и мы слились в одну большую гору смеха, которая затем внезапно рассыпалась и превратилась в шевелящийся чёрный ковер забытья.

***

В несколько попыток я открыл-таки слипленные паутиной глаза. За витражными окнами рокотал дождь. Я был абсолютно наг и лежал полу, накрытый лишь тоненьким пледом.

Внизу, на кухне, происходило какое-то движение. Оттуда поднимался аромат кофе. Я привстал и осмотрел комнату в поисках одежды. Джинсы и рубашка валялись скомканные в разных углах. Трусы свисали со скульптуры быка на камине.

Включил телефон – почти разряжен. Девять пропущенных вызовов от Марты!

Схватив одежду, крадучись, я пробрался в душевую и под напором горячей воды, всмотрелся во тьму. Из потревоженной глубины всплыла голографическая картинка: мой эрегированный член, как плавающий космонавт в невесомости, и голые груди Александры.

Появившись на кухне, я смущённо произнёс:

– Доброе утро!

– А? Да? – ответила Рада. – Кофе будешь?

– Буду.

Кофе, словно наказывая себя, я выпил одним большим глотком, обжёг губы и горло.

– Мне нет оправдания, – краснея, промямлил.

– А что произошло? – чертовски спокойно произнесла Рада.

– Я не помню.

– Вот и мы тоже ничего не помним, — прищурилась Смородина, закурив с бывалым видом.

– Прошу прощения. Всё это не имеет никакого отношения ни к Школе, ни к Мастеру, – голос мой пресёкся, глаза заволокло слезами. — Моя судьба в ваших руках. Умоляю, не говорите никому. Хотите, встану перед вами на колени? За свою ошибку я могу серьезно пострадать.

– Зачем же впадать в крайности, — воскликнула хозяйка с лёгкой дрожью негодования в голосе. — Лучше подумай, как будешь оправдываться перед Мартой. И вот ещё что. Запомни! — она увесисто погрозила пальцем, похожим на автоматный патрон. – Ничего не было! Ни-че-го!

Ни разу за время нашей беседы она не дёрнулась. И впоследствии никогда больше я не замечал за ней подобного.

Обучаясь в Школе, не будь беспечен. Каждый кубический сантиметр, который ты занимаешь в Школе, направлен на стимуляцию твоего развития.

(из Кодекса Ученика)