Читать книгу Под маятником солнца - Джаннет Инг - Страница 8

Тайны увлекли меня, взбудоражили разум и, наконец, прокрались в мои сны бессмысленной мешаниной образов. Их смысл от меня ускользал. Я ворочалась во сне, преследуя мрачные тайны по извилистым коридорам Гефсимании.

Когда рассвет наполнил сиянием мою комнату, я проснулась с перепачканными чернилами руками на груде заляпанных бумаг. Сон сморил меня прямо на полу.

Я потерла глаза, и их защипало от засохших на пальцах чернил. С трудом я поднялась на ноги.

Мой взгляд непроизвольно метнулся в сторону дверцы, ведшей в никуда. Еще ничего не успев разглядеть, я шагнула к ней, чтобы запереть. Впрочем, предположение оказалось верным, и я решительно задвинула засов. Уже в который раз… Вероятно, тот разболтался. Я убеждала себя, что его сдвинул ночной ветер, но холодок все равно бежал по спине.

Я терла над умывальником руки и лицо, пока кожа из чернильно-черной не сделалась красной. Разум попрежнему занимало все то, что мне удалось узнать о енохианском – божественном языке, названном в честь Еноха, последнего человека, который его понимал. Страницы содержали громкие заявления о том, что именно эти изломанные, угловатые символы использовал Сам Всевышний, создавая мир, а затем передал Адаму, чтобы тот мог дать имена всем существам и предметам в райском саду. Страницы уверяли, что в языке ангелов заключены всевозможные тайны, что в знании первых, истинных, имен всех вещей сокрыта сила.

Мое сердце бешено колотилось. Я убеждала себя, что все из-за выплеснутой в лицо ледяной воды.

И все-таки, зачем кому-то – преподобному Рошу? – пытаться переводить Библию на енохианский? Возможно, ему виделся в этом некий акт восстановления – Слово Божье, записанное на языке Бога. Или тут было что-то еще?

У меня разболелись глаза. Я закрыла их и прижала к векам излишне горячие пальцы.

Меня по-прежнему терзали вопросы: было ли это орудие Благой вести, и если да, то он ли настоящий язык фейри? Правдива ли старая теория о том, что фейри и есть ангелы? Или они просто помнят енохианский со времен Адама?

Я переоделась, нащупывая на одежде крошечные обтянутые тканью пуговицы. Вопросы метались у меня в голове, сплетались друг с другом в бесконечном извивающемся хороводе. Я составила список неповторяющихся символов и принялась сравнивать слова. Бессмысленное занятие, но своего рода прогресс в нем все же был – на скале неведения появилась точка опоры.

Сейчас мне, как никогда, не хватало Лаона. Хотелось рассказать ему обо всем, прижаться лбом ко лбу и прошептать то, что я знала, будто секреты, которыми делятся, лежа в темноте под пледами и покрывалами из овчины.

Интересно, как бы он поступил с подобными откровениями – пренебрег обрывками документов, найденных в случайной комнате его замка, или вопросы стали бы преследовать его точно так же, как меня? А что, если он уже знает о содержимом этих бумаг, и именно знание заставляло его молчать?

Весь тот день, когда Лаон, оставив меня в одиночестве, начал изучать латынь, я проплакала. Он предлагал научить меня, разделить с ним книги. Обещал, что мы останемся такими же, как раньше, и он будет относиться ко мне по-прежнему, даже если другие откажутся это понимать.

Тайны всегда заставляли меня чувствовать себя одинокой.

Я попыталась представить себе голос брата. Вспоминала изгиб его уха возле моих губ, тепло его ладоней. Наши пальцы очень давно не переплетались. Даже уезжая, он не пожал моей руки.

Но все это казалось слишком взрослым для перешептываний и сплетенных ладошек. Я чувствовала себя слишком взрослой.

Неужели так много времени прошло с тех пор, как мы бегали друг за другом по вересковым пустошам и прятались среди разрушенных ферм?

Я вспоминала, как близки мы были с Лаоном, и внезапно осознала, что такого, возможно, никогда больше не будет. В чем же причина? В расстоянии, что пролегло между нами, когда меня отправили в школу? Но ведь я писала ему всякий день, подмечала для него каждое мгновение, и он так же добросовестно отвечал мне. Или все произошло позже? Однако и тогда мы продолжали обмениваться письмами, хотя работа и не позволяла ни одному из нас оставаться столь же прилежным в переписке. А потом, оставшись без места, я вернулась и нашла брата…

Это не важно. Он по-прежнему был моим братом. И ничто не могло этого изменить.

В дверь постучали, следом раздался вопрошающий голос мисс Давенпорт.

Мой испуганный взгляд метнулся к записям, все еще разбросанным по комнате.

– Минуточку, пожалуйста!

Я постаралась ответить как можно спокойнее, а сама торопливо собирала бумаги и прятала их среди своих собственных. Задела аккуратную стопку книг, которые привезла с собой, те рассыпались по письменному столу и с глухим стуком упали на пол.

Тихий скрип оповестил о вторжении мисс Давенпорт. Я попыталась унять дрожь в руках и успокоить дыхание.

– Вас не было за завтраком, – весело произнесла она, придерживая дверь бедром, и внесла большой и тяжелый поднос. По комнате разнесся аппетитный запах бекона и смазанных маслом тостов. – Вот я и решила принести его сюда. Не думаю, что стоит доверить заботу о вас Саламандре. Пусть даже она экономка.

С тихим звоном она поставила поднос и, пританцовывая, приблизилась ко мне:

– Что там у вас?

– Уч-учебники, – ответила я, захлопывая бювар и с несколько излишней решительностью запирая его. – Я их разбирала.

– Учебники? – Она наклонилась и подняла одну из книг.

– Их прислали из Общества.

Раскрыв книгу, мисс Давенпорт, запинаясь, прочитала на титульном листе:

– Право… писание… учебник для… начинающих или… первая книга для… детей…

– Полагаю, Общество хотело найти мне достойное применение.

Она рассмеялась, и на сей раз насмешка у нее в голосе угадывалась безошибочно. Он сделался пронзительным, точно у плохо настроенной скрипки.

– У меня есть кое-какой опыт учительницы, – уязвленно произнесла я.

– Неужели они полагали, что здесь не будет отбоя от жаждущих учиться детей безбожников? – Ее рот растянулся в широкой улыбке. – Чумазые брауни[18] и очаровательные маленькие пикси[19] соберутся вокруг мисс Хелстон и попросят научить их благороднейшему английскому языку?

– Не думаю, что у меня были какие-то особые ожидания.

– О, но вы же наверняка хотели учить их, рассевшихся на шляпках грибов и попивавших из лютиков крапивный чай. – Заливаясь смехом, она обхватила пальцами воображаемую чашечку и притворилась, что изящно пьет из нее. – Мы бы делали вам реверансы в своих изысканных платьицах из лепестков ромашки и приподнимали шапочки из руты. И были бы до того благодарны за переданные вами знания…

– Я ожидала, что познакомлюсь больше чем с двумя фейри. И отправлюсь дальше дома своего брата. – Я скрестила руки на груди. – Я ожидала каких-нибудь ответов.

Смех мисс Давенпорт резко оборвался.

– Вам нет нужды…

– Простите, – непроизвольно произнесла я, заметив ее беспокойство. Слишком легко было увидеть в мисс Давенпорт моего тюремщика.

– Нам надо поесть, – объявила она, и в ее голосе снова зазвучали радостные нотки. – Я весьма проголодалась.

Я кивнула, желая поскорей заключить между нами перемирие. Затем помогла ей переставить предметы в круглой комнатке, чтобы тут смогли пообедать двое. Мисс Давенпорт накрыла скатертью мой сундук и выгрузила на него все то, что принесла на подносе.

Почистив целую дюжину вареных яиц, она удовлетворенно вздохнула. Затем сунула их мне под нос и протянула соль.

– Посыпьте для меня, – попросила она.

– Прошу прощения?

– «Ты соль скорей сгреби в щепоть и над едой тряхни, – процитировала она народный стишок. – А следом повторяй: Господь, мне душу сохрани».

При слове «душу» в ее голосе появился саркастический оттенок.

– О, конечно, – сказала я и посыпала солью яйца. Всякий раз во время наших совместных трапез она настойчиво просила меня об этом, но мне не удавалось спросить зачем. Расспросы о подменышах казались немного навязчивыми, особенно учитывая то, как она избегала церковных служб. – А что вы делаете, когда меня нет?

– Не ем.

– О, – сказала я, смягчаясь. Интересно, как долго она голодала после отъезда моего брата? – Разве вы не…

– Можно снова вас попросить? – перебила она. – Я очень голодна.

Я кивнула и, выполняя ее просьбу, посолила фруктовые пироги, кекс, сливочное масло и шоколадный кофе в чайничке. Клубника на лимонно-желтом корже отливала зеленым, но от прикосновения соли сделалась розовой. Кекс словно выдохнул и опустился на тарелке плотной влажной массой.

– Есть ли новости о моем брате? – спросила я, заранее зная ответ. Этот вопрос я задавала почти каждый день.

Мисс Давенпорт покачала головой:

– Боюсь, что нет, он все еще… я не знаю, где именно. В глубине страны. Там же, где двор.

– Двор?

Прежде она рассказывала куда меньше. Я пригубила пряный шоколад и добавила еще одну ложку сахара. Никак не удавалось привыкнуть к привкусу соли во всем, что я ела.

Под моим пристальным взглядом мисс Давенпорт заерзала:

– Я в самом деле не знаю. Политическая жизнь Фейриленда не так проста.

– Но вы, по крайней мере, признаете, что она есть. А значит, есть и политики, – я отставила шоколад и внимательно посмотрела на нее, надеясь, что она вздрогнет, если мои слова окажутся близки к правде. – Двор ведь подразумевает кого-то или что-то во главе? К примеру, монарха. Получается, единственное, чего мне недостает, это титул…

– Умоляю, не пытайтесь выманить у меня ответы.

– Если не хотите отвечать на этот вопрос, – произнесла я, рассудив, что фейри, как никто другой, любят сделки, – то расскажите хотя бы, как Рош исполнял свои обязанности.

– Что вы имеете в виду?

– Прозелитизм [20], – ответила я. – Знаю, вам нельзя говорить о том, как он… как он заслужил свой мученический венец. Но, безусловно, можете рассказать, как он здесь трудился. Как он нес Слово?

Она перестала намазывать кекс маслом. Отложила нож.

– Здесь так уединенно. Не могу представить, с кем ему было тут говорить. – Я с отвращением заметила, что в мой голос прокралась умоляющая нота. – Не могли бы вы рассказать?

Мисс Давенпорт молчала.

– Мне ведь почти ничего не известно. Лишь то, что он обратил мистера Бенджамина и исчез. Даже не знаю, вернули ли его тело. Кто еще был здесь? Вы подшучиваете над моими детскими фантазиями, и все же не хотите… – я осеклась. Сделала глубокий вдох. – Простите.

Пришлось заставить себя обратить внимание на разложенный передо мной завтрак. Я взяла ломтик хлеба и, несмотря на то, что тот уже остыл, масло растаяло, едва коснувшись темного мякиша. Кекс оказался роскошным и очень сладким, больше похожим на пудинг. Шероховатый от кристаллов сахара, он таял во рту.

– К нему приходили гости, – очень медленно и осторожно произнесла мисс Давенпорт. В том, как она себя сдерживала, чувствовался трепет. – Было не так много мест, куда бы он мог пойти.

– Спасибо вам…

– А мистер Бенджамин… он не всегда был садовником и смотрителем. Легко дать надежду тем, кто заблудился. Отчаялся. Они искали. Он нашел.

– Что это зна…

– Мы должны прогуляться по саду, – сверкнув улыбкой, перебила она.

Мисс Давенпорт проглотила последний кусочек кекса, и от прежнего напряжения не осталось и следа. Затем осушила чашку шоколадного кофе и посмотрела на меня. На ее молчаливое предложение допить свой кофе я лишь покачала головой.

– Вы уже водили меня по внутренним дворам замка, мисс Давенпорт.

– По дворам, конечно, но не в сады. Уверена, потом вы согласитесь, что они могли бы соперничать с садами Кью [21].

– Не посмею утверждать, что была в Королевском ботаническом саду.

– Что ж, я тоже, – мисс Давенпорт наигранно подмигнула и резко захихикала, – но в таких вещах скромничать не стоит. Хотя я слышала, у их юного истопника настоящий талант к садоводству.

– У истопника?

– Джона Смита [22], который приглядывает за садами. У него верный подход к растениям, – натянутая улыбка расколола ее лицо, и мисс Давенпорт многозначительно постучала себя по носу. – Иногда я говорю слишком много, слишком много.