Читать книгу Рэдсайдская история - Джаспер Ффорде - Страница 4

– Я презираю мутноцветных, чурающихся труда и плохо воспитанных, – сказала Банти, пока мы ждали появления очередного пассажира. Думаю, она имела в виду актеров, поскольку их непроизводительная роль часто рассматривалась как бесполезная для общества.

– Ты весьма беспристрастна в своем отвращении. Сдается, ты одинаково ненавидишь все цвета любого оттенка.

Она мгновение пристально смотрела на меня, прикидывая, как мне думается, не вышел ли я на уровень дискуссии, достойный дисциплинарного взыскания. Банти Горчичная была не просто Желтой: после смерти Кортленда Гуммигута ее внезапно повысили до Заместителя Желтого префекта города – ее положение среди местечковых Желтых стало результатом ее теста Исихары двухлетней давности. Тест Исихары был определяющим моментом в жизни внутри Коллектива: как только становится известно, какой цвет и в какой степени ты видишь, ты точно понимаешь свое место в жесткой иерархии Цветократии. Ты знаешь, что делать, куда идти и чего от тебя ждут. Взамен ты безропотно принимаешь свое положение в обществе, как это изложено в «Книге Гармонии» Манселла. Твоя жизнь, карьера и положение в обществе определяются прямо здесь и сейчас, и тревога неопределенности исчезает раз и навсегда. В прошлом месяце я прошел свой собственный тест и показал исключительно высокие результаты в видении красного – с чем мне еще предстояло сжиться.

– Эти мутноцветные, как ты их называешь, так же полезны для Коллектива, как и все прочие, – ответил я, перефразируя Правила, как любят делать в отношении других Желтые, но не любят слышать такое сами. – «Между Желтым и Красным находятся Оранжевые, для развлечений и искусства, а между Желтым и Синим находятся Зеленые, для разведения растений и прикладной пленэрологии – все они необходимы для бесперебойного функционирования Коллектива». Но скажи мне, Банти, твое определение мутноцветности также включает тех, кто находится между Синим и Красным?

Она злобно глянула на меня, поскольку к таким цветам относились Сиреневый, Фанданго, Лавандовый, Сливовый, Мальва, Маджента и, в конце концов, Пурпурный – высшие слои общества.

– Чем скорее город от тебя избавится, тем лучше, Бурый. Как только тебя надежно упекут в Зеленую Комнату за убийство Кортленда, не будет человека счастливее меня, за исключением, наверное, его матушки.

– Я не убивал Кортленда, Банти.

– Ври больше.

Надо заметить, что Банти Горчичная была помолвлена с Кортлендом Гуммигутом, а мамаша Кортленда была действующим Желтым префектом. Честно говоря, дразнить любую из них глупо, но досадить Банти было особым удовольствием, несмотря на риск.

– Ты такая милашка, Бантс.

Она открыла было рот, но снова захлопнула его, когда к нам подошел очередной пассажир. На его правом лацкане красовался эффектный никелевый многоцветный бейдж, говоривший о том, что он из Национальной Службы Цвета, и по его виду было понятно, что он оперативник низкого уровня, из тех, кто разбирается, что к чему, прежде, чем делу дают дальнейший ход.

– Добро пожаловать в Восточный Кармин, сэр, – сказал я. – Наш дом – ваш дом. Разъединенные, мы все же вместе.

– Воистину, – ответил оперативник, которого, как мы узнали, звали Джейсон Кальвадос. – Я приехал утром из Изумрудного города и уеду на следующем поезде. Когда он будет?

– Послезавтра.

– Тогда я ваш гость на две ночи.

– И мы покажем себя замечательными хозяевами, – уверил я. – Могу я задать вопрос?

– Это касается цветоподающих труб и полной колоризации?

Я кивнул. Национальную Службу Цвета о другом не особо спрашивают. Подача по трубам ГПЖЧ[2] означала в перспективе Цветной сад полного спектра, видимый всем, где оттенки цветов, травы и деревьев подавались по трубкам и капиллярам у нас под ногами.

– Мне жаль, но новые линии питающих трубок в состоянии ожидания, пока мусороцветные преобразователи не будут усовершенствованы. Всем бы нам хотелось иметь Цветные сады полного спектра, но без сырья, поставляемого добрыми людьми вроде вас, полной колоризации никогда не достичь. Кстати, как у вас с цветодобычей?

– Не так хорошо, как мы надеялись, – тихим голосом ответила Банти.

– Тогда вам лучше подсуетиться. Я думал, что на Красных окраинах полно цветолома.

– По большей части он добывается здесь, – сказал я, – но мы пытаемся открывать новые цветовые залежи дальше.

Чтобы поддерживать основанную на цвете экономику, цветолом, оставленный Прежними, добывали, сортировали и отправляли в Национальную Службу Цвета, где перерабатывали в сырой общезримый цвет, видимый всеми. Без него у нас оставались бы только натуральные оттенки, которые нам позволял видеть наш дар зрения. Мне, как Красному – маки, Зеленым – деревья, Синим – небо. Видимый цвет был для хроматийцев всем. Он определял весь общественный порядок, законодательную систему, экономику и здравоохранение. Но прежде всего цвет являлся средством мотивации. Национальная Служба не просто распределяла цвета, она поставляла мечту: принести в наш обесцвеченный мир щедрую радость полной колоризации.

– Но пока до нас не дойдет Сеть, – сказала Банти, – может, Национальная Служба вместо этого откроет здесь магазин красок?

Не надо полагаться только на цветопроводы для обогащения вашего цветоокружения. Цвета также доступны в банках, бумажных рулонах, тубах, в виде пищевых красителей, красителей для ткани, в виде витражного стекла. Даже если вы не подключены к Сети, вы можете наслаждаться синтетическими цветами, но это дорогое удовольствие. Апельсины стоят два балла за полудюжину, и столько же стоит всего один оранжевый апельсин.

– Буду честен – вряд ли, – ответил Кальвадос. – Розничные магазины красок обычно резервируются для больших городов. Итак, – добавил он, – не могли бы вы порекомендовать какое-нибудь жилье?

– В «Упавшем человеке» неплохая еда по приличным ценам и чистые опрятные комнаты поблизости от фонаря центральной улицы и в целом без клопов, – сказала Банти.

– Упавший человек? – эхом отозвался он.

– Это местная… легенда, – ответил я, тщательно подбирая слова. – Он упал с неба, пристегнутый к металлическому стулу.

– Недавно?

– Тринадцать лет назад – если такое вообще было. Могло и не быть.

Банти вздохнула:

– Упавший человек – апокрифик, так что следует говорить о нем только как о названии заведения.

Если что-то в нашем окружении – предмет, персона, правило или феномен – не подходило под четкое определение из «Книги Гармонии», тогда его существование было удобнее не замечать.

В городке был апокрифик по имени Бакстер, которого запрещалось видеть, потому его стойко игнорировали. То есть он мог безнаказанно делать что хочет – обычно это проявлялось в краже одежды и еды и блуждании по округе в голом виде.

Бакстер одновременно был видим и невидим.

– В Линкольне-на-Воде раз приземлился лебедь, – сказал Кальвадос, который явно не считал, что Апокрифические правила его касаются, – и оказалось, что он вообще не живой, а сделан из металла и проводов.

– Металл и провода? – отозвался я. – Как технология Скачка назад?

– Скорее, как внутренности потрошиллы, если ты хоть одну видел.

– Я видел на фото, как кто-то смотрит на ее фото, – похвастался я.

– Врун, – вмешалась Банти. – Таких не существует!

– Она похожа на черепаху и величиной с крышку мусорного контейнера, – сказал Кальвадос, словно ему чем-то не понравилась Банти. – У нее шесть ног, и она постоянно ищет и выпотрашивает медь, латунь, цинк и бронзу отовсюду, где найдет, – добавил он, – и складывает их в аккуратные кучки, предположительно для сбора давно забытыми средствами. Полезно для того, кто увлекается ювелирным делом.

– Это признанный факт? – спросила Банти.

– Я так думаю, – ответил Кальвадос.

Она все это знала, но отрицала существование всех апокрификов, потому что такова была политика Коллектива, а Желтые всегда поддерживали текущую политику. Она не хуже меня знала, что существуют двенадцать тварей, происхождение которых в целом считалось искусственным, а не биологическим, и потрошилла была одной из трех, которые, как известно, до сих пор функционировали. Давно подозревалось, что и лебеди тоже могут быть искусственного происхождения, хотя Правила утверждали, что они – настоящие, а Правила непогрешимы, потому что так сказано в Правилах.

– Он был покрыт перьями? – спросил я, надеясь так или иначе уцепиться за вопрос о лебеде.

– Он был ими разрисован, хотя и весьма реалистично.

– А. А что с ним случилось?

– Он был квалифицирован не как лебедь, а как «лебедоидный» апокрифик. Игнорировать его было невозможно, поскольку он был слишком большим, так что его сожгли. Он вонял, а потом взорвался, оторвав стопу слишком любопытному Серому. Неприятная история. Его утопили в реке за внешними пограничными маркерами. Говорите, «Упавший человек»?

Он коснулся шляпы, кивнув нам обоим, затем взял велотакси и поехал в город.