Читать книгу Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953 - Джеффри Робертс - Страница 15

До начала Второй мировой войны Сталин нередко критиковал англо-французскую политику умиротворения, мотивируя это тем, что уступки Гитлеру лишь разжигают его аппетит в плане территориальных приобретений. За три месяца до 22 июня 1941 г. он решил оставить в стороне эти соображения и постараться отвратить Гитлера от начала войны несколькими щедрыми жестами дружбы, рассчитанными на то, чтобы продемонстрировать мирные намерения в отношении Германии.

Первым из этих жестов стало подписание 13 апреля пакта о нейтралитете с Японией. Так как Япония была одним из партнеров Германии по тройственному пакту, подписание советско-японского договора должно было ясно показать Гитлеру, что Сталин все еще заинтересован в переговорах и заключении сделок с Германией и ее союзниками. Более того, в советской прессе пакт о нейтралитете был представлен как логическое следствие сделанных Советскому Союзу до этого предложений присоединиться к пакту трех держав¹¹. Конечно, договор с Японией также должен был защитить дальневосточный фланг СССР в случае войны с Германией. Однако Сталин не так уж верил в то, что Япония в таких обстоятельствах будет сохранять нейтралитет. Политический символизм пакта имел даже большее значение, чем его стратегическая важность. Сталин сам четко дал понять это Берлину, публично продемонстрировав свое расположение к Германии 13 апреля, когда провожал на поезд уезжавшего из Москвы министра иностранных дел Японии Мацуоку. Попрощавшись с Мацуокой на вокзале, Сталин отыскал Шуленбурга, демонстративно обнял его и сказал: «Мы должны остаться друзьями, и Вы должны теперь все для этого сделать!» Затем он повернулся к немецкому военному атташе Кребсу и сказал ему: «Мы останемся друзьями с Вами в любом случае»¹².

7 мая в советской прессе было объявлено, что Сталин назначен председателем Совета народных комиссаров, то есть стал главой правительства, одновременно сохранив за собой пост генерального секретаря советской коммунистической партии. Молотов продолжал выполнять две функции одновременно: с 1930 г. он занимал пост премьер-министра Советского Союза, а в мае 1939 г. был назначен народным комиссаром иностранных дел и стал заместителем Сталина. Согласно соответствующему решению Политбюро от 4 мая, причиной назначения Сталина была необходимость достичь лучшей согласованности действий партии и государственных органов в непростой международной обстановке, которая требовала значительной мобилизации оборонительной способности страны¹³.

Москва длительное время культивировала образ Сталина как миротворца и посредника, и, конечно, Шуленбург телеграфировал в Берлин, что он «уверен, что Сталин использует свою новую должность для того, чтобы лично принимать участие в поддержании и развитии добрых отношений между Советами и Германией»¹⁴. За назначением Сталина главой правительства последовал еще ряд шагов в направлении умиротворения. 8 мая советское новостное агентство ТАСС опровергло слухи о том, что к советской границе стягиваются войска. На следующий день Советы отказались от дипломатического признания эмигрантских правительств оккупированных Германией Бельгии, Норвегии и Югославии. 12 мая Советский Союз признал антибританский режим в Ираке. 24 мая Шуленбург сообщил в Берлин, что политика Сталина «направлена прежде всего на то, чтобы избежать конфликта с Германией», и это доказывает «позиция, занятая советским правительством в последние недели, тон советской прессы… и выполнение заключенных с Германией экономических договоров»¹⁵. В начале июня Германия захватила Крит, после чего СССР быстро отказался от признания суверенитета Греции. Апогеем кампании Сталина по умиротворению стало обнародованное 13 июня 1941 г. сообщение ТАСС, в котором опровергались слухи о конфликте и надвигающейся войне между Советским Союзом и Германией. СССР, сообщало ТАСС, как и Германия, соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, и все сообщения об обратном – ложь и провокация. В сообщении отрицалась информация о новых притязаниях Германии на территории СССР, однако не исключалась возможность переговоров в случае, если подобные притязания возникнут¹⁶. В остававшиеся до начала войны мирные дни советское правительство сделало еще ряд намеков Германии на то, что оно открыто для переговоров.