Читать книгу Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953 - Джеффри Робертс - Страница 8

Подписание в августе 1939 г. советско-германского пакта о ненападении далеко не было первым опытом Сталина на поприще международной политики, но его можно назвать самым значимым с того времени, когда Сталин пришел к власти в 1920-е гг. Перед самым началом Второй мировой войны период охлаждения, наступивший в отношениях между советской Россией и нацистской Германией после прихода к власти Гитлера в 1933 г., был объявлен оконченным: страны подписали договор, в котором обязывались воздерживаться от нападения друг на друга, поддерживать нейтралитет, обмениваться информацией и разрешать разногласия путем дружеского сотрудничества.

Первым намеком на возможность такого неожиданного поворота событий стало сделанное 21 августа 1939 г. заявление о том, что министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп прилетает в Москву для переговоров о подписании советско-германского пакта о ненападении. Риббентроп прибыл в столицу СССР 23 августа, и в тот же день был подписан договор. 24 августа эта новость была опубликована в газетах «Правда» и «Известия». Статьи были снабжены широко известной теперь фотографией, на которой советский комиссар иностранных дел Вячеслав Молотов подписывает пакт, а Сталин смотрит на него с улыбкой.

«Зловещая новость потрясла мир подобно взрыву», – писал Уинстон Черчилль. «Несомненно, немцы нанесли мастерский удар, – отметил в своем дневнике министр иностранных дел Италии, граф Чиано, – ситуация в Европе тревожная». Живший в Берлине американский журналист Уильям Л. Ширер выразил мнение миллионов, сказав, что «не мог в это поверить» и «было ощущение, что война теперь неизбежна»¹.

Причиной такого удивления и даже шока было то, что в течение предыдущих шести месяцев Сталин вел переговоры о создании антигитлеровского альянса с Великобританией и Францией. Переговоры начались сразу после оккупации немцами Чехословакии в марте 1939 г. и активизировались, когда Германия стала угрожать вторжением в Польшу, Румынию и другие государства Восточной Европы. В апреле советская сторона предложила создание полноценного трехстороннего альянса Великобритании, Франции и СССР – военной коалиции, которая позволила бы защитить Европу от дальнейшего распространения господства Германии и, если понадобится, вступить в войну с Гитлером. К концу июля было достигнуто согласие по поводу политических аспектов альянса, и переговоры перешли в заключительную фазу, которая ознаменовалась началом переговоров военных миссий в Москве.

Переговоры о подписании трехстороннего договора проводились при закрытых дверях, но по большей части информация об их ходе сразу становилась известна прессе. Когда 10 августа в Москву прибыла англо-французская делегация, ее встретили с соответствующими почестями, и переговоры проходили в роскошном интерьере построенного при царе особняка на Спиридоновке. Все рассчитывали на то, что трехсторонний договор все же будет подписан и что Гитлер не осмелится превратить конфликт с Польшей по поводу Гданьска (Данцига) и «Польского коридора» в общеевропейскую войну. Однако уже через несколько дней военные переговоры зашли в тупик и 21 августа были приостановлены на неопределенный срок – как позже выяснилось, возобновиться им было уже не суждено².

По-видимому, причиной срыва переговоров стало предъявленное советским руководством к Великобритании и Франции требование гарантировать, что в случае начала войны с Германией Польша и Румыния предоставят Красной Армии беспрепятственный проход по своей территории. Проблема заключалась в том, что Польша и Румыния – авторитарные антикоммунистические государства с территориальными претензиями к СССР – ничуть не меньше немецкого вторжения опасались советской интервенции и не желали в случае войны предоставлять Красной Армии право прохода по своей территории. Советское правительство, однако, настаивало на том, что успешное отражение немецкой атаки будет невозможно без продвижения по территории Польши и Румынии и что стратегически важно знать заранее, можно ли на это рассчитывать. Для Советского Союза трехсторонний договор с Великобританией и Францией представлял собой прежде всего согласованный план военных действий в совместной войне против Германии. Без такого военного соглашения образование политического антигитлеровского фронта не имело бы никакого смысла: никакое дипломатическое соглашение не помешало бы Гитлеру начать войну – по крайней мере, так считало советское правительство.

Помимо предоставления советским войскам пропуска по территории Румынии и Польши, были и более глубокие причины, по которым Москва приняла решение приостановить переговоры о подписании трехстороннего договора: Сталин не верил, что Великобритания и Франция всерьез намерены вести войну с Гитлером. Напротив, он опасался, что переговоры были для них только искусным маневром, посредством которого они хотели заставить СССР вести войну за них. Как Сталин позже сказал Черчиллю, «у него было впечатление, что переговоры были неискренними и имели своей целью только запугать Гитлера, с которым западные державы позже могли прийти к соглашению»³. В другой раз Сталин пожаловался, что Невилл Чемберлен, премьер-министр Великобритании, «очень не любит русских и не доверяет им» и добавил: «если [я] не могу заключить союз с Англией, то [я] не должен остаться один – в изоляции – и стать жертвой победителей, когда закончится война»⁴.

Когда переговоры о создании трехстороннего альянса завершились, Сталин не был уверен в том, что произойдет дальше – несмотря на то, что уже через несколько дней он подписал с Гитлером пакт о ненападении. Немцы уже в течение нескольких месяцев намекали на то, что могут предложить СССР гораздо более выгодные условия, чем англичане и французы. В начале августа эта инициатива достигла кульминации, когда Риббентроп заявил представителю советской дипломатической миссии в Берлине, Георгию Астахову: «По всем проблемам, имеющим отношение к территории от Черного до Балтийского моря, мы могли бы без труда договориться»⁵. До этого момента Сталин ничем не поощрял инициативу Риббентропа, а Астахов не получал никаких распоряжений относительно того, как ему следует реагировать на все более щедрые предложения немецкой стороны. Германия явно пыталась сорвать подписание трехстороннего договора, и хотя Сталин не доверял ни англичанам, ни французам, Гитлеру он доверял еще меньше. Будучи хорошим идеологом, Сталин серьезно относился к антикоммунистическим взглядам Гитлера и не сомневался, что глава нацистской Германии собирается при любой возможности осуществить свои планы по экспансии на территорию Советского Союза, изложенные им в книге «Моя борьба». Сталин также опасался, что вакуум, образовавшийся после срыва трехстороннего альянса, будет заполнен союзом Англии и Германии, направленным против СССР. К концу июля, однако, переговоры о подписании трехстороннего договора безрезультатно продолжались уже несколько месяцев. Выжидательная позиция, которую Великобритания и Франция заняли в отношении предстоящих переговоров военных миссий, свидетельствовала о том, что Лондон и Париж намереваются и дальше затягивать подписание договора в надежде, что одна только вероятность создания англо-франко-советского альянса заставит Гитлера отказаться от вторжения в Польшу. Именно поэтому, вместо того чтобы лететь в Москву, англо-французская военная миссия отправилась в Ленинград на пароходе. По прибытии выяснилось, что у нее нет подробного стратегического плана совместной войны против Германии.

В то время как Великобритания и Франция считали, что переговоры заставят Гитлера отказаться от нападения, Сталин совсем не был в этом уверен. Он больше доверял донесениям разведки, в которых говорилось, что Гитлер собирается напасть на Польшу. Учитывая эти обстоятельства – провал переговоров о создании трехстороннего альянса и угрозу войны с Польшей – предложения Германии требовали более серьезного отношения, и Астахову было дано распоряжение выяснить, что конкретно предлагают немцы. Поворотный момент настал, когда немцы согласились подписать особый протокол, в котором бы четко оговаривались внешнеполитические интересы советской и германской сторон. В срочном личном сообщении Сталину от 20 августа Гитлер настаивал на приезде Риббентропа в Москву для переговоров о подписании протокола. При этом он подчеркивал, что «напряжение между Германией и Польшей стало невыносимым» и что нельзя больше терять время. Сталин ответил на следующий день согласием на приезд Риббентропа: «Я надеюсь, что германо-советский пакт о ненападении станет решающим поворотным пунктом в улучшении политических отношении между нашими странами. Народам наших стран нужны мирные отношения друг с другом. Согласие германского правительства на заключение пакта о ненападении создает фундамент для ликвидации политической напряженности и для установления мира и сотрудничества между нашими странами»⁶.

Сталин лично принял Риббентропа в Кремле и в общении с ним проявил всю проницательность, ум и обаяние, которыми позже стал известен в дипломатических кругах. На предложение Риббентропа стать посредником в советско-японских отношениях Сталин ответил, что Советский Союз не боится войны, и если Япония хочет войны, она может ее получить, хотя если Япония хочет мира – это намного лучше. Он также осведомился об отношении Муссолини к советско-германскому пакту и спросил, что думает Германия о Турции. Сталин выразил мнение, что Англия, несмотря на слабость в военном отношении, будет вести войну ловко и упрямо. Он предложил тост за здоровье Гитлера и сказал Риббентропу, что знает, «как сильно германская нация любит своего Вождя». Провожая Риббентропа, Сталин сказал ему, что «Советское правительство относится к новому пакту очень серьезно. Он может дать свое честное слово, что Советский Союз никогда не предаст своего партнера»⁷.

Но о чем Сталин договорился с Риббентропом и в чем состояла сущность нового советско-германского партнерства? Обнародованный текст договора о ненападении ничем не отличался от многих других пактов о ненападении, которые Советский Союз заключил в 1920-е гг. – если не считать явного отсутствия положения о расторжении договора в случае нападения Германии или СССР на третью сторону. Как следовало из этого факта, пакт был, по сути, заявлением о нейтралитете Советского Союза в наметившейся германско-польской войне. Взамен Сталин получил от Гитлера обещания о дружбе и ненападении и, что еще более важно, условия «секретного дополнительного протокола», который прилагался к официальному тексту пакта. В первом пункте секретного протокола говорилось, что прибалтийские государства – Финляндия, Эстония и Латвия – входят в сферу интересов СССР. В соответствии со вторым пунктом, граница сфер интересов Советского Союза и Германии в Польше должна была проходить по линии рек Нарев, Висла и Сан. При этом уточнялось, что «вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития». Третий, заключительный пункт этого короткого протокола подчеркивал советский интерес к Бессарабии (области на территории Румынии, которая, по заявлениям Москвы, была «похищена» у России в 1918 г.), в то время как германская сторона заявляла о полной незаинтересованности в этой области⁸.

В отношении Прибалтики Германия предоставила Советскому Союзу то, чего он требовал от Великобритании и Франции во время трехсторонних переговоров – полную свободу действий в укреплении стратегических позиций в регионе, который имел критическое значение для безопасности Ленинграда. В контексте переговоров о подписании трехстороннего соглашения под свободой действий подразумевалось право Москвы принимать предупредительные меры, направленные на предотвращение диверсионной деятельности нацистов в прибалтийских странах, и противостоять германской агрессии против прибалтийских государств любым способом – вне зависимости от того, чего хотят сами жители Прибалтики. Вместе с тем, было не совсем ясно, как Сталин намеревался реализовать свободу действий в прибалтийской сфере интересов, которую ему предоставила Германия. Собирался ли он оккупировать Прибалтику или попытался бы найти другие средства защиты советских интересов в этой области? Такая же неопределенность была связана и с политикой Сталина в отношении Польши. Германия согласилась не затрагивать сферу интересов Советского Союза на востоке страны, но какими могли быть последствия этого соглашения на практике? Ответ на этот вопрос зависел от еще одного неизвестного: от дальнейшего развития польско-германского конфликта и от реакции Великобритании и Франции на вторжение Гитлера в Польшу. В августе 1939 г. нельзя было предвидеть, что Польша так легко сдастся немецким захватчикам. Великобритания и Франция давали обязательство выступить в защиту Польши, однако нельзя было (по крайней мере, по мнению Сталина) исключить и возможность нового Мюнхенского соглашения – договора, в соответствии с которым Польша была бы отдана Гитлеру. Какой была бы в таком случае судьба советской сферы интересов в Восточной Польше? Сталин решил действовать осторожно, пока ситуация не прояснится – поддерживать нейтралитет Советского Союза в международном конфликте вокруг Польши, воздерживаться от активного преследования советских интересов в Польше и Прибалтике и даже быть готовым к возобновлению переговоров с Великобританией и Францией.

Осторожную позицию Сталина выразил его комиссар иностранных дел Молотов, который в обращении к Верховному Совету 31 августа 1939 г. предложил официально ратифицировать советско-германский пакт. Наиболее значимым положением в речи Молотова было следующее: он объявил, что Советский Союз больше не придерживается общей с европейскими странами политики и не будет участвовать в создании коалиции против Гитлера, но в то же время и не будет заодно с Германией. Вообще, Молотов особенно старался доказать, что советско-германский пакт о ненападении стал следствием, а не причиной срыва переговоров о трехстороннем соглашении. Он пытался защитить пакт о ненападении на том основании, что он позволял сузить зону потенциального возникновения военных конфликтов в Европе и расстроить планы тех, кто хотел настроить СССР и Германию друг против друга, чтобы добиться «нового великого кровопролития, новой бойни народов»⁹. Здесь речь Молотова перекликается с замечанием Сталина по поводу внешней политики Великобритании и Франции, высказанным на XVIII съезде советской коммунистической партии в марте 1939 г. По словам Сталина, политика невмешательства означает попустительство агрессии, развязывание войны… В политике невмешательства сквозит стремление, желание не мешать агрессорам творить свое черное дело, не мешать, скажем, Японии впутаться в войну с Китаем, а еще лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии… впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, выступить на сцену со свежими силами – выступить, конечно, «в интересах мира» и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия¹⁰.

Не этими ли правилами соглашательской политики европейских государств руководствовался Сталин, когда подписывал советско-германский пакт? Был ли он приверженцем идеи о «связи войны и революции» – идеи о том, что новая мировая война приведет к революционным изменениям такого же рода, как и те, которые потрясли Европу в конце Первой мировой войны? Так в то время считали многие антикоммунистически настроенные критики, и так о целях Сталина пишут историки, стремящиеся доказать, что основной причиной Второй мировой войны стали планы не Гитлера, а Сталина. В качестве одного из главных доказательств в таких работах приводится речь, которую Сталин якобы произнес на заседании Политбюро 19 августа 1939 г. – речь, в которой он говорил о перспективах «советизации» Европы в результате войны, которую он собирался спровоцировать подписанием советско-германского пакта о ненападении¹¹. Проблема заключается в том, что текст речи был фальсифицирован. Не было не только самой речи – сомнительно даже то, что в указанный день вообще состоялось заседание Политбюро (в конце 1930-х гг. его заседания вообще проводились очень редко). По словам российского историка Сергея Случа, это «речь Сталина, которой не было»¹².

Текст так называемой речи Сталина впервые появился в конце ноября 1939 г. во французской прессе. Его публикация была, очевидно, черной пропагандой, направленной на то, чтобы дискредитировать Сталина и внести разлад в советско-германские отношения. Само содержание речи указывает на то, что текст ее был фальсифицирован. Так, Сталин якобы говорил о том, что уже – 19 августа – подписал с Гитлером соглашение, в соответствии с которым уступал Германии советскую сферу интересов в Румынии, Болгарии и Венгрии.

За пределами Франции публикация не была воспринята слишком серьезно, хотя сам Сталин был вынужден сделать заявление, в котором называл опубликованную речь ложью¹³.

В 1939 г. Сталин не только не планировал развязать войну, он опасался, что он сам и его режим станут главными жертвами крупного военного конфликта. Именно это в конечном итоге подтолкнуло его поставить все на соглашение с Гитлером: такое соглашение не гарантировало мир и безопасность, но оно давало больше всего шансов рассчитывать на то, что Советский Союз не окажется втянутым в войну. Несомненно, как и все остальные, Сталин ожидал, что если Великобритания и Франция объявят Германии войну, то начнется затяжной военный конфликт, война на истощение, которая даст Советскому Союзу время и возможность укрепить оборону. Он был слишком осторожен, чтобы поставить все на простое повторение сценария Первой мировой войны.