Читать книгу Мятеж на «Эльсиноре» - Джек Лондон - Страница 11

Спал я плохо. Во-первых, я долго читал. Не раньше двух часов ночи я погасил керосиновую лампу, которую Вада приобрел и установил для меня. Я тотчас же крепко заснул. Способность скоро засыпать была, пожалуй, лучшим моим свойством; но почти сразу же я снова проснулся. И с тех пор, среди кратковременной дремоты и беспокойного ворчанья, я делал попытки уснуть, пока не отказался от них. Я чувствовал какое-то раздражение по всей коже. При моих расстроенных нервах не хватало заболеть крапивницей! Да еще заболеть крапивницей в холодную зимнюю погоду!

В четыре часа я зажег свет и снова принялся читать, забыв о своей раздраженной коже, увлекшись восхитительными выпадами Вернон Ли против Вильяма Джемса в его «Желаньях верить». Я находился на подветренной стороне корабля, и сверху, с палубы, слышны были мерные шаги вахтенного офицера. Я знал, что это не шаги мистера Пайка, и старался угадать, принадлежат они мистеру Меллеру или лоцману? Кто-то бодрствовал там, наверху. Там шла работа – бдительное наблюдение, которое, как я ясно мог заключить, должно было продолжаться каждый час, все время, все часы плавания.

В половине пятого я услышал тотчас остановленный звон будильника буфетчика и пять минут спустя поднял руку, чтобы сделать ему знак через открытую дверь. Я хотел получить чашку кофе, а Вада провел со мной слишком много лет, чтобы я мог сомневаться в том, что он дал буфетчику подробнейшие указания и передал ему мой кофе вместе с кофейным прибором.

Буфетчик был истинное сокровище. Через десять минут он подал мне превосходный кофе. Я продолжал читать до рассвета, а в половине девятого, после завтрака в постели, я уже находился на палубе, выбритый и одетый. Мы все еще шли на буксире, но все паруса были поставлены против легкого попутного северного ветерка. Капитан Уэст и лоцман курили сигары в рубке. У штурвала я увидел человека, которого сразу признал за хорошего, настоящего работника. Это был не крупный человек – скорее ниже среднего роста. Но лицо его, с широким умным лбом, казалось интеллигентным. Позднее я узнал, что его зовут Том Спинк и что он англичанин. У него были синие глаза, белая кожа, седеющие волосы, и на вид ему можно было дать лет пятьдесят. Его приветствие «доброе утро, сэр» прозвучало весело, и он произнес эту простую фразу с улыбкой. Он не был похож на моряка, как Генри, юнга с учебного судна, и все же я сразу почувствовал, что он моряк, да еще и опытный.

На вахте стоял мистер Пайк и на мой вопрос о Томе он неохотно ответил, что это «лучший из всего котла».

Мисс Уэст вышла из рубки со свежим розовым лицом и своей полной жизни эластичной походкой и тотчас принялась устанавливать свои контакты с внешним миром. Спросив, как я спал, и услышав, что отвратительно, она потребовала объяснения. Я сказал ей о своем предполагаемом заболевании крапивницей и показал ей волдыри на руках.

– Ваша кровь нуждается в разрежении и охлаждении, – быстро заключила она, – подождите минутку. Я посмотрю, что можно для вас сделать.

С этими словами она сошла вниз и тотчас вернулась со стаканом воды, в котором размешала чайную ложку кремортартара[9].

– Выпейте это, – приказала она не терпящим возражения тоном.

Я выпил. А в одиннадцать часов утра она подошла к моему креслу со второй порцией лекарства. Тут же она сделала мне строгий выговор за то, что я позволяю Ваде кормить Поссума мясом. От нее мы с Вадой узнали, какой смертельный грех давать мясо маленьким щенкам. Затем она преподала способы кормления Поссума не только мне и Ваде, но и буфетчику, плотнику и мистеру Меллеру. К последним двум она отнеслась особенно подозрительно, потому что они обедали отдельно в большой задней каюте, где играл Поссум. Она откровенно высказала им в лицо свои подозрения. Плотник бормотал на плохом английском языке неловкие уверения в своей прошедшей, настоящей и будущей невиновности, униженно переминаясь перед ней с ноги на ногу на своих огромных ступнях. Оправдания мистера Меллера были такого же рода, но с той разницей, что произносились с мягкостью и галантностью истого честерфильдца.

Короче говоря, питание Поссума подняло настоящую бурю в стакане воды «Эльсиноры», и к тому времени, как она улеглась, мисс Уэст установила со мной особый контакт, и я почувствовал, что мы с ней оба являемся хозяевами щенка. Позже, в течение дня, я заметил, что Вада обращался уже к мисс Уэст за инструкциями относительно того, в каком количестве теплой воды разводить сгущенное молоко для Поссума.

Второй завтрак еще больше возвысил кока в моих глазах. После полудня я совершил прогулку на кубрик, чтобы познакомиться с ним. Он был, без сомнения, китайцем, пока не начинал говорить, а если судить по говору, становился англичанином. Его исключительно культурная речь позволяла смело утверждать, что у него был оксфордский акцент. Он также был стар, добрых лет шестидесяти (он сам сказал: пятьдесят девять). Три вещи в нем были особенно заметными: его улыбка, освещавшая все его чисто выбритое азиатское лицо и азиатские глаза; его ровные, белые, прекрасные зубы, которые я считал фальшивыми, пока Вада не убедил меня в обратном, и его руки и ноги. Руки его, удивительно маленькие и красивые, заставили меня обратить внимание на его ноги. Они тоже были удивительно малы и очень хорошо, даже кокетливо обуты.

В полдень мы высадили лоцмана, но «Британия» вела нас на буксире далеко за полдень и не оставила, пока вокруг нас не простерся широкий океан и земля не стала казаться неясной полоской на западном горизонте. Только теперь, покидая буксир, мы совершали свой «выход в море», то есть по-настоящему начинали плавание, несмотря на то что уже прошли двадцать четыре часа пути от Балтиморы.

Незадолго до того, как мы отделились от буксира, я смотрел вдаль, облокотившись на перила на корме. Ко мне подошла мисс Уэст. Целый день она была занята внизу и только что поднялась, как она сказала, чтобы глотнуть свежего воздуха. С видом опытного моряка она осматривала горизонт добрых пять минут и затем сказала:

– Барометр стоит очень высоко – 30–60. Этот легкий северный ветер не продержится долго. Он либо перейдет в штиль, либо разыграется в северо-восточный шторм.

– Что бы вы предпочли? – спросил я.

– Шторм, разумеется. Он отнесет нас дальше от берега и поможет мне скорее справиться с муками морской болезни. О, да, – добавила она, – я хороший моряк, но ужасно страдаю от качки в начале каждого плавания. Вы, вероятно, не увидите меня теперь день-другой: вот почему я так старалась поскорее устроиться.

– Я читал, что лорд Нельсон никогда не мог преодолеть своего отвращения к морю, – сказал я.

– А я иногда видела отца страдающим от качки, – заметила она. – Да и еще некоторых самых сильных, крепких моряков, которых я когда-либо встречала.

Тут мистер Пайк на минутку присоединился к нам, прервав свое вечное хождение взад и вперед, чтобы облокотиться возле нас на перила.

Перед нами была большая часть команды, натягивающая канаты на главной палубе под нами. На мой неопытный взгляд эти люди казались более неподготовленными, чем когда-либо…

– Довольно-таки слабосильная команда, мистер Пайк, – заметила мисс Уэст.

– Хуже некуда, – проворчал он, – а я все же повидал всякие. Мы учим их сейчас перетягивать канаты.

– Они имеют вид отощавших изголодавшихся людей, – заметил я.

– Так оно и есть: это почти всегда так, – отвечала мисс Уэст, и глаза ее остановились на них с тем же взглядом оценивающего скот скотопромышленника, который я раньше заметил у мистера Пайка. – Но они скоро растолстеют от правильного образа жизни, хорошей пищи и отсутствия водки, не так ли, мистер Пайк?

– Ну, конечно. Они всегда поправляются в море. И вы увидите, как они оживут, когда мы приберем их к рукам… Хотя это паршивая публика…

Я взглянул вверх на большие груды парусины. Наши четыре мачты, казалось, распустили все паруса, какие только было возможно, а между тем под нами матросы, под наблюдением мистера Меллера, ставили между мачтами какие-то треугольные паруса, вроде кливеров, и их было так много, что они лежали один на другом. Люди поворачивали эти маленькие паруса так медленно и так неловко, что я спросил:

– А что бы вы делали, мистер Пайк, с такой неумелой командой, если бы вас сейчас застиг шторм со всеми этими поставленными парусами?

Он пожал плечами, как будто я спросил, что бы он делал во время землетрясения, если бы два ряда нью-йоркских небоскребов обрушились ему на голову с обеих сторон улицы.

– Что бы мы делали? – ответила за него мисс Уэст. – Убрали бы паруса. О, это можно сделать, мистер Патгёрст, с какой угодно командой. Если бы это невозможно было сделать, я бы давно уже утонула.

– Верно, – поддержал ее мистер Пайк. – И я тоже.

– В минуту опасности офицеры могут творить чудеса с самой слабой командой, – продолжала мисс Уэст.

Мистер Пайк кивнул головой, подтверждая ее слова, и я заметил, как обе его огромные лапы, за минуту перед тем спокойно свешивавшиеся с перил, совершенно бессознательно напряглись и сжались в кулаки. Я заметил также свежие ссадины на его суставах. Мисс Уэст засмеялась, словно вспомнив о чем-то.

– Я помню случай, когда мы вышли из Сан-Франциско с самой безнадежной командой. Это было на «Лалла Рук». Вы помните ее, мистер Пайк?

– Пятое командование вашего отца, – кивнул он. – Впоследствии затонула на западном берегу – налетела на берег во время того большого землетрясения из-за прилива. Порвала якоря и, когда ударилась о скалу, скала упала на нее.

– Да, это то самое судно. Ну, так вот, наша команда состояла, казалось, главным образом, из ковбоев, каменщиков и бродяг, причем больше всего было бродяг. Трудно себе представить, откуда их набрали агенты портовых контор. Некоторые из них были китайцы, это несомненно. Вы бы посмотрели на них, когда их в первый раз послали на мачты. – Она снова засмеялась. – Они были смешнее, чем клоуны в цирке. Вы помните мистера Гардинга – Сайласа Гардинга?

– Еще бы, – с энтузиазмом воскликнул мистер Пайк. – Это был настоящий человек. И он ведь уже тогда был стар.

– Да, ужасный человек, – сказала она и добавила почти с благоговением, – и удивительный человек! – Она повернулась ко мне. – Он служил помощником капитана. Людей укачало, они были жалкие, позеленевшие. Но мистеру Гардингу все же удалось убрать паруса на «Лалла Рук». Я вот что хотела вам сказать: я стояла на корме, вот так же, как сейчас, и мистер Гардинг с кучкой этих жалких, больных людей закреплял реванты на гроте. Как высоко это могло быть, мистер Пайк?

– Постойте… «Лалла Рук», – мистер Пайк вычислял, – ну, скажем, около ста футов.

– Я сама это видела. Один из новичков, бродяга (он, видно, уже попробовал тяжелую руку мистера Гардинга), упал с грот-реи. Я была еще совсем девочка, но понимала, что это верная смерть, потому что он падал с подветренной стороны реи прямо на палубу. Но он упал в самую середину паруса, что задержало его падение, перекувырнулся и очутился на палубе целый и невредимый, стоя на ногах. И оказался как раз лицом к лицу с мистером Гардингом. Я не знаю, кто из них больше удивился, но думаю, что мистер Гардинг, так как он совершенно остолбенел. Он думал, что этот человек убьется. Но тот! Он бросил только один взгляд на мистера Гардинга, потом сделал дикий прыжок на снасти и мигом взобрался прямо на ту же самую грот-рею.

Мисс Уэст и помощник капитана так громко расхохотались, что едва расслышали, как я сказал:

– Удивительно! Подумать, какое потрясение для нервов человека, который, падая, сознает, что его ожидает верная смерть.

– Я думаю, он был сильнее потрясен видом Сайласа Гардинга, – заметил мистер Пайк с новым взрывом смеха, к которому присоединилась и мисс Уэст.

Все это было очень хорошо. Судно есть судно, и, судя по тем членам команды, которых я видел, суровое обращение с ними было необходимо. Но чтобы такая нежная молодая девушка, как мисс Уэст, знала подобные вещи и была до такой степени посвящена в эту сторону судовой жизни, это было нехорошо. Это было нехорошо для меня, хотя, признаюсь, это меня интересовало и делало понятнее действительность, реальную жизнь. Но это означало, что мириться с такими вещами можно было, имея чересчур крепкие, даже грубые нервы, и мне неприятно было думать, что мисс Уэст так очерствела.

Я смотрел на нее и опять не мог не заметить нежности и крепости ее кожи. У нее были темные волосы и темные брови, которые почти прямо и несколько низко лежали над ее продолговатыми глазами. Глаза у нее были серые, теплого серого оттенка, с очень спокойным и открытым выражением, умные и живые. Может быть, в общем, преобладающим характерным выражением всего ее лица было большое спокойствие. Казалось, что она всегда спокойна, пребывает в согласии с самой собой и с внешним миром. Красивее всего были у нее глаза, обрамленные ресницами, такими же темными, как ее волосы и брови. Удивительнее всего был ее нос – совершенно прямой, очень прямой и чуть-чуть длинный – напоминающий нос ее отца. Чистый рисунок переносицы и ноздрей являлся бесспорным признаком породистости и хорошей крови.

У нее был рот с тонкими губами, чувственный, подвижный и значительный – не столько по величине, так как величина его была средняя, сколько по выражению: сильный и веселый рот. Все ее здоровье, вся ее живость сказывались в очертании рта и в глазах. Улыбка редко обнажала ее зубы – улыбалась она главным образом глазами, но когда она смеялась, то показывала крепкие белые зубы, ровные, не мелкие, как у ребенка, а как раз такие сильные, нормальной величины зубы, какими должна была бы обладать такая нормальная и здоровая женщина, как она.

Я бы никогда не назвал ее красавицей, но она обладала многими качествами, которые определяют красоту женщины. У нее красиво сочетались краски, кожа отличалась здоровой белизной, которую подчеркивали темные ресницы, брови и волосы. И так же точно темные ресницы и брови и белизна кожи подчеркивали теплый серый цвет ее глаз. Лоб у нее был не слишком высокий, средней ширины и совершенно гладкий. На нем не было ни одной морщинки, ни даже намеков на морщины, которые свидетельствовали бы о нервозности, о днях уныния или часах бессонницы. О, в ней были все признаки здоровой человеческой самки, которая никогда не знала огорчений или душевной тревоги и в теле которой все процессы и функции происходили автоматически и без малейших трений.

– Мисс Уэст показала себя в роли предсказательницы погоды, – сказал я помощнику капитана. – А каковы ваши предсказания в этом отношении?

– Она могла бы предсказывать погоду, – ответил мистер Пайк, поднимая глаза с гладкой поверхности моря к небу. – Не в первый раз она выходит зимой в Северный Атлантический океан. – Он подумал с минуту, изучая море и небо. – Принимая во внимание высокое барометрическое давление, я бы сказал, что мы должны ожидать несильного шторма с северо-востока или же штиля, с бóльшими шансами в пользу штиля.

Мисс Уэст одарила меня торжествующей улыбкой и внезапно схватилась за перила, так как «Эльсинора» поднялась на особенно высокой волне и упала вниз с раскатом, от которого с глухим рокотом захлопали все паруса.

– Вот вам и штиль, – сказала мисс Уэст чуть-чуть угрюмо, – если это продолжится, я через пять минут буду лежать пластом на своей койке.

Она выразила протест против выражения моего сочувствия.

– О, не беспокойтесь обо мне, мистер Патгёрст. Морская болезнь только противна и неприятна, как изморось или грязная погода, или ядовитый плющ; впрочем, я бы охотнее страдала от морской болезни, чем от крапивницы.

Что-то было неладно с командой на палубе под нами; там допустили какую-то оплошность или ошибку, о чем возвестил повышенный голос мистера Меллера. Как и у мистера Пайка, у него была привычка орать на матросов – манера, очень неприятная для слуха.

На лицах некоторых матросов виднелись синяки. У одного глаз так распух, что совсем закрылся.

– Словно он налетел на стойку в потемках, – заметил я.

Чрезвычайно красноречив и совершенно бессознателен был быстрый взгляд, брошенный мисс Уэст на покоившиеся на перилах огромные лапы мистера Пайка со свежими ссадинами на суставах. Этот взгляд кольнул меня в сердце: она знала.