Читать книгу Мятеж на «Эльсиноре» - Джек Лондон - Страница 7

Выйдя на палубу после того, как я напился в каюте чаю, я увидел буксир «Британия». Это было то самое маленькое судно, которое должно было проводить нас из Чизапикской бухты до моря. Пройдя на ют, я увидал толпу матросов, которых выгонял на работу Сёндри Байерс, все время бережно поддерживающий обеими руками свой живот. Еще один человек помогал ему. Я спросил мистера Пайка, кто это такой.

– Нанси, мой боцман. Не правда ли, персик? – услышал я ответ и по тону помощника капитана не усомнился в том, что Нанси служил предметом насмешек. Нанси могло быть никак не более тридцати лет, несмотря на то что выглядел он так, точно прожил на свете очень много. Он был беззуб, мрачен, с усталыми движениями. Глаза цвета аспидного камня были мутны, бритое лицо – болезненно-желтого оттенка. Узкоплечий, с впалой грудью и ввалившимися щеками, он производил впечатление человека в последней стадии чахотки. Как ни мало жизни проявлял Сёндри Байерс, Нанси проявлял ее еще меньше. И это были боцманы! Боцманы на лучшем американском парусном судне «Эльсинора»! Никогда ни единая моя иллюзия не терпела еще столь жестокого крушения.

Мне было ясно, что эта парочка, лишенная и силы, и мужества, должна бояться тех людей, которыми призвана управлять. А эти люди! Дорэ никогда не мог бы собрать более адский состав. Когда я впервые увидел их всех вместе, у меня не хватило силы упрекнуть боцманов в том, что они боятся этих людей. Матросы не ходили. Они ступали тяжело и неуклюже, причем некоторые шатались то ли от слабости, то ли от опьянения.

Такова была их внешность. Я не мог не вспомнить то, что мне только что сказала мисс Уэст: суда всегда уходят в плавание, имея в команде несколько сумасшедших или идиотов. Но эти люди все выглядели сумасшедшими или идиотами. И я в свою очередь поразился, откуда можно было набрать такую массу человеческих обломков. У каждого из них был какой-нибудь дефект. Их тела были изуродованы, лица искажены, и почти все они без исключения были малорослые. У нескольких человек довольно хорошего мужского роста были бессмысленные лица. Один из них, высокий, несомненно ирландец, явно был сумасшедший. Он все время бормотал и что-то говорил сам себе. Другой – маленький, согнутый, кривобокий человечек, с головой, свернутой на бок, с ехидным и злым лицом и голубыми глазами, обратился с непристойным замечанием к сумасшедшему ирландцу, назвав его О’Сюлливаном. Но О’Сюлливан не обратил на него никакого внимания и продолжал бормотать. Вслед за маленьким кривобоким человечком появился перезрелый идиот – жирный юноша, сопровождаемый другим юношей, до того высоким и тощим, что казалось чудом, каким образом ноги выдерживают весь его остов.

А за блуждающим скелетом показалось самое фантастическое существо, какое я до сих пор видел. Это была уродливая пародия на человека. Его тело и лицо больного и слабоумного фавна, казалось, были искажены муками тысячелетних страданий. Его большие черные, ясные, живые и полные скорби глаза вопросительно блуждали с одного лица на другое и по всему окружающему. Они были так жалобны, эти глаза, словно были обречены всю жизнь искать нити мучительной, грозной загадки. Лишь впоследствии я узнал причину такого странного взгляда. Он был совершенно глух: его барабанные перепонки лопнули при взрыве парового котла, искалечившем и его тело.

Я заметил буфетчика, стоявшего у двери камбуза и на расстоянии за всем наблюдавшего. Его тонкое азиатское лицо, оживленное разумом, давало отдых глазам, равно как и живое лицо карлика, который вприпрыжку и посмеиваясь выбежал из бака. Но и у этого тоже был свой недостаток. Он был карлик, и, как я потом узнал, его веселое расположение духа и слабый ум сделали из него шута.

Мистер Пайк на минуту остановился возле меня, и пока он следил за командой, я наблюдал за ним. У него было выражение лица покупателя скота, и было очевидно, что ему внушали отвращение качества этого скота.

– Собачий народ, – проворчал он.

А те всё шли. Один – бледный, с вороватыми глазами, про которого я немедленно решил, что он большой негодяй. Другой – маленький дряблый старичок со сморщенным лицом и злыми голубыми, как бисеринки, глазками. Третий – невысокий, хорошо сложенный человек, показался мне наиболее нормальным и наименее глупым изо всех тех, кто уже вышел на свет. Но, очевидно, глаз мистера Пайка был более натренирован, нежели мой.

– Что с тобой такое? – проворчал он, обращаясь к этому человеку.

– Ничего, сэр, – ответил тот, немедленно остановившись.

Мистер Пайк, разговаривая с матросами, всегда ворчал.

– Твое имя?

– Чарльз Дэвис, сэр.

– Почему ты хромаешь?

– Я не хромаю, сэр, – почтительно ответил матрос и после отпускающего его кивка помощника капитана живо направился вдоль палубы, покачивая на ходу плечами.

– Это хороший матрос, – пробурчал мистер Пайк, – но я готов заложить фунт табаку или же все месячное жалованье, что с ним что-то неладно.

Трюм, казалось, снова опустел, но помощник со своим обычным ворчанием обратился к боцманам:

– Черт! Что вы тут делаете? Спите? Уж не думаете ли вы, что здесь санаторий для отдыха? А ну-ка, спуститесь туда и посмотрите, что там.

Сёндри Байерс, осторожно поджав свой живот, остался на месте, в то время как Нанси, с угрюмым лицом, выражающим страдание, неохотно спустился в бак. Почти тотчас оттуда донеслись скверные непристойные ругательства, сопровождаемые просьбами и упреками со стороны Нанси, которые произносились им кротко и умоляюще.

Я заметил свирепое и дикое выражение, которое появилось на лице мистера Пайка и которое предназначалось для неведомых чудищ, которые должны были появиться из бака. Вместо этого, к моему изумлению, появились три парня, которые поразительно превосходили мелкоту, вышедшую до них. Я взглянул на помощника капитана, ожидая увидеть, как смягчится его лицо. Но, наоборот, его голубые глаза превратились в узенькие щелки, а озлобленность голоса передалась губам, и весь он стал похож на собаку, готовую кусаться.

А эти три парня… Все они были невысокие и молодые, этак между двадцатью пятью и тридцатью годами. Несмотря на грубую ткань платья, одеты они были прилично, и движения их мускулов под одеждой говорили об их хорошем физическом состоянии. Лица у них были довольно тонкие, умные. И хотя в них чувствовалось что-то странное, я никак не мог определить, в чем именно оно заключалось.

Это не были плохо питавшиеся, отравленные виски люди, – не такие, как все остальные матросы, которые, пропив свой последний заработок, голодали на берегу до тех пор, пока не получали и не пропивали деньги, уплаченные им вперед за все предстоящее плавание. Напротив, эти трое были гибкими и сильными, с быстрыми и точными движениями. Они осматривались кругом равнодушными и вместе с тем взвешивающими взглядами, от которых ничего не ускользало. Они казались такими житейски мудрыми, такими невозмутимыми, такими в себе… Я нисколько не сомневался в том, что они не матросы. Однако я не мог определить и их место среди обитателей суши. Они принадлежали к тому типу людей, какого до сих пор мне не приходилось наблюдать. Может быть, я дам более верное представление о них, если опишу то, что произошло.

Проходя мимо нас, они окинули мистера Пайка таким же точно острым, равнодушным взглядом, как и меня.

– Как тебя зовут… ты? – рявкнул мистер Пайк на первого из трио, явно представлявшего собой помесь еврея с ирландцем. Несомненно еврейским был его нос, и так же несомненно ирландскими были его глаза, нижняя челюсть и верхняя губа.

Тройка немедленно остановилась и, хотя они не посмотрели друг на друга, казалось, что они молча советуются друг с другом. Второй из трио, в жилах которого текла одному лишь Господу Богу известная кровь – еврейская, вавилонская, латинская, – сделал предупреждающий сигнал. О, ничего резкого, вроде подмигивания или кивка. Я вообще сомневаюсь в том, что я перехватил этот сигнал, но все же уверен, что он предупредил о чем-то своих товарищей. Скорее всего, это был оттенок мысли, которая мелькнула у него в глазах, или же мерцание внезапно вспыхнувшего света в нем – во всяком случае какой-то сигнал был передан.

– Мёрфи, – ответил помощнику капитана первый из них.

– Сэр! – заворчал на него мистер Пайк.

Мёрфи пожал плечами в знак того, что не понял. Уравновешенность этого человека, холодная уравновешенность всех троих поразила меня.

– Когда ты обращаешься к любому офицеру на этом судне, ты обязан говорить «сэр», – объяснил мистер Пайк, и голос его был настолько же груб, насколько лицо злое. – Ты понял это?

– Да… сэр, – протянул Мёрфи с намеренной и сознательно дерзкой медлительностью. – Я понял…

– Сэр! – заорал мистер Пайк.

– Сэр, – ответил Мёрфи так легко и беззаботно, чем еще больше разъярил помощника капитана.

– Вот что: «Мёрфи» – это слишком мудрено, – заявил мистер Пайк. – На судне и «Носатый» будет иметь то же значение. Понял?

– Понял… сэр, – последовал ответ, нахальный по своей мягкости и равнодушию. – Носатый Мёрфи, это вполне подходит… сэр.

А затем он рассмеялся – все трое рассмеялись, если только можно было назвать смехом то, что было смехом без единого звука или движения лица. Только глаза смеялись – невесело и хладнокровно.

Ясно, что мистер Пайк был мало обрадован беседой с этими издевающимися над ним типами. Он обрушился на их вожака, на того, кто подал предостерегающий знак и который казался помесью всего, что есть средиземноморского и семитического.

– Как тебя зовут?

– Берт Райн… сэр, – прозвучал ответ в таком же мягком, беззаботном, раздражающем тоне.

– А тебя?

Это относилось к последнему, самому младшему из трио, темноглазому парню с оливковым цветом кожи и лицом, поражающим красотой камеи. «Уроженец Америки, – определил я его. – Потомок эмигрантов из Южной Италии – из Неаполя или даже из Сицилии».

– Твист… сэр, – ответил он точно таким же тоном, как и двое его товарищей.

– Слишком вычурно, – насмешливо произнес помощник капитана. – Хватит с тебя Козленка. Понял?

– Понял… сэр, Козленок Твист подходит… сэр.

– Только Козленок, не Твист.

– Козленок так Козленок… сэр.

И все трое засмеялись своим молчаливым, невеселым смехом. А мистер Пайк уже находился в состоянии ярости, которая пока не находила себе выхода.

– Ну-с, а теперь я должен вам сказать кое-что, что будет весьма важно для вашего здоровья. – Голос помощника капитана дрожал от сдерживаемой ярости. – Я знаю, кто вы такие. Вы – дрянь! Поняли это? Вы – дрянь! И на этом судне обращение с вами будет как с дрянью. Либо вы будете работать, как люди, либо я узнаю, в чем тут дело. Как только кто-нибудь из вас начнет ворочать глазами или даже будет похоже на то, что он ворочает глазами, он получит свое. Поняли? А теперь убирайтесь. Идите вперед, к брашпилю!

Мистер Пайк повернулся на каблуках, и я пошел рядом с ним.

– Что вы намерены с ними сделать? – поинтересовался я.

– Осажу их, – проворчал он. – Я знаю эту породу. С ними придется повозиться, с этой тройкой. Это настоящий адский мусор.

Здесь речь его была прервана зрелищем, которое ожидало его у люка номер второй. На поверхности люка растянулось пять-шесть человек, среди которых находился Ларри, оборванец, перед тем назвавший мистера Пайка «старым чурбаном». То, что он не повиновался приказу, было ясно, потому что он сидел, опираясь на морской мешок со своими пожитками, который должен был находиться на баке. И он, и вся его группа должны были быть на носу, у брашпиля.

Помощник капитана ступил на люк и подошел к этому человеку.

– Встань! – крикнул он.

Ларри сделал усилие, застонал, но не мог подняться.

– Не могу, – сказал он.

– Сэр!

– Не могу, сэр! Я ночью был пьян и проспал на Джеферсоновом рынке. А к утру я совсем промерз. Пришлось меня растирать.

– Совсем одеревенел от холода, так? – насмешливо произнес помощник.

– Хорошо вам так говорить, сэр, – ответил Ларри.

– И чувствуешь себя как старый чурбан? А?

Ларри моргнул с беспокойным, жалобным видом обезьяны. Он начинал опасаться чего-то – чего именно, он еще и сам не знал. Но он уже понимал, что над ним склонился человек – господин, хозяин.

– Ладно, я тебе сейчас покажу, как чувствует себя старый чурбан.

Мистер Пайк передразнил его.

А теперь я должен рассказать, что произошло дальше на моих глазах. Я прошу вспомнить, что я говорил об огромных лапах мистера Пайка, о его пальцах, более длинных и вдвое толще моих, об огромных кистях и о крепости костей его рук и плеч. Одним движением правой руки, одним лишь прикосновением кончиков пальцев к лицу Ларри он поднял того в воздух и тотчас же отбросил назад – поперек его мешка с пожитками.

Человек, находившийся рядом с Ларри, издал угрожающее рычание и с воинственным видом хотел было вскочить на ноги. Но ему это не удалось. Мистер Пайк оборотной стороной той же самой правой руки ударил человека по щеке. Громкий удар был потрясающий. Силой помощник капитана обладал чудовищной. Удар казался совсем легким, не требующим ни малейшего усилия. Он походил на ленивый удар добродушного медведя, но в нем сказалась такая тяжесть кости и мускулов, что человек упал навзничь и скатился с люка на палубу.

В этот момент, бродя без цели, на палубе показался О’Сюлливан. Его внезапно усилившееся бормотанье достигло слуха мистера Пайка, и он, мгновенно напружившийся, как дикое животное, подняв лапу, готовую ударить О’Сюлливана, издал крик, подобный выстрелу из револьвера:

– Что это?

И только тогда он заметил искаженное лицо О’Сюлливана и сдержался. «Сумасшедший дом», – пояснил он.

Я невольно глянул вверх, желая проверить, не видно ли на корме капитана Уэста, но оказалось, что от кормы нас заслоняет средняя рубка.

Мистер Пайк, не обращая внимания на человека, стонавшего на палубе, стоял над Ларри, который, в свою очередь, тоже стонал. Остальные, раньше валявшиеся на люке, уже стояли на ногах, подавленные и почтительные. Я тоже преисполнился почтения к этой страшной фигуре старика. Это зрелище окончательно убедило меня в полной правдивости его рассказов о былых днях корабельных боев и убийств.

– Ну, кто из нас теперь старый чурбан? – спросил он.

– Это я, сэр, – сокрушенно простонал Ларри.

– Уходи!

Ларри легко поднялся.

– Теперь марш вперед, к брашпилю. И вы все тоже!

И те пошли – угрюмые, неуклюжие, запуганные животные.