Читать книгу Империя проклятых - Джей Кристофф - Страница 18

– ЕСТЬ ТУТ КТО?

Тут кто? Тут кто?

– Ау! – снова крикнула Диор, прижав руки ко рту.

И темнота ответила: «Ау! Ау!»

Мы стояли в ужасной тишине Кэрнхема, и ничто не нарушало ее, кроме раскатов грома снаружи и эха наших голосов внутри. Селин ушла одна, очевидно, чувствуя себя не в настроении для компании. Мы с Фебой прекрасно понимали, что за нами еще гонятся Железносерды, и, кивнув мне, львица выскользнула обратно в бурю, бесшумная, как дым. А мы с Диор стали вместе бродить по замку в поисках ответов в этой темной тишине.

Пьющая Пепел сверкала в свете канделябра Диор, когда мы осматривали огромные залы, но моя эгида даже не затеплилась. Мы нашли оружейный склад – старинные доспехи и прекрасное оружие, разложенные на стеллажах, покрытых ржавчиной. За резными дверями виднелась огромная комната с полом в черно-белую клетку и статуями, вырезанными в виде огромных шахматных фигур. Все поверхности были покрыты пылью и пеплом. Все стены исписаны словом Божьим.

Однако об истинах, в поисках которых мы сюда шли, не было ни слова.

Теперь мы стояли на антресолях огромной библиотеки, глядя на море прекрасных полок и фолиантов, которых никто не касался бессчетное количество лет.

– Есть тут кто? – снова крикнула Диор.

«Тут кто? – эхом отозвалось в полумраке. – Тут кто?»

Девушка привстала на цыпочки и набрала воздуха, чтобы закричать снова.

– Да говори же тише, мать твою, – рыкнул я, хватая ее за руку.

– Как же меня услышат, – моргнула Диор, – если я буду говорить тише?

– Благая Дева-Матерь, девочка, оглянись. – Я указал на пыльные книги, пустые коридоры. – Здесь никого нет чертову прорву лет.

– Ну, а если меня никто не слышит, зачем мне говорить тише?

– Если тебя никто не слышит, зачем тебе орать?

Она пожала плечами.

– Потому что это весело?

– Весело? – нахмурился я.

Она ухмыльнулась и крикнула снова:

– ЭХО!

«ЭХО! ЭХО! ХО!»

– Семеро мучеников. – Я поморщился и вздохнул. – Предполагалось, что хозяин этого места защитит тебя, Диор. Предполагалось, что он объяснит тебе, что все это значит, а оказалось, что он мертв и вообще ни хера не может, только, сука, садовую дорожку пеплом посыпал. Душегубицы, вероятно, только и ждут наступления темноты, чтобы напасть на нас. Ты хоть представляешь, что тебя ждет? Ты понимаешь, в какой мы сногсшибательно ГЛУБОКОЙ ЗАДНИЦЕ?

«ГЛУБОКОЙ ЗАДНИЦЕ? БОКОЙ АДНИЦЕ?»

Диор вздрогнула, когда я закричал, и улыбка сползла с ее губ. Она присела на камень, прикрыв глаза волосами, но я все равно увидел, как в них угасает искра.

«Позволь ей немного подур-р-рачиться, Габриэль», – раздался у меня в голове шепот.

Я посмотрел на посеребренную даму в своих руках, сверкающую в свете фонаря.

«Она надела на себя улыбку, чтобы скрыть внутреннюю б-б-боль. В этом ее сила. Не кради то, что доставляет ей р-р-радость, но радуйся, что она вообще находит ее. Сейчас ты – весь ее мир. Подумай, кем ты можешь стать для нее – тем, кто заставит ее гореть яр-р-рче, или тем, кто бросит тень на ее пламя, еепламя?»

Я опустил голову, пристыженный словами Пью. Я расстраивался, мучился жаждой, удивляясь ошибке, которую совершил, притащив сюда Диор. Но мой клинок, как всегда, был прав. И хотя эта девушка, может, и считала меня своим миром, но и она для меня значила столько же.

– Прошу прощения!

«Прошу прощения! Шупрощения!»

Диор подняла голову и нахмурилась, когда я встал на цыпочки и снова закричал.

– Иногда я веду себя как настоящая манда!

«Манда! Нда! Нда!»

Девушка прищурилась, и ее губы слегка скривились, когда она закричала:

– Мудак!

«Мудак! Удак! Дак!»

Я улыбнулся.

– Дрочилка!

«Чилка! Чилка!»

Диор усмехнулась и поднялась на ноги.

– Хреносос!

«Носос! Носос!»

– Гребаная проныра! – выступил я.

«Проныра! Ныра!»

– Долбаный придурок!

«Придурок! Дурок!»

– Эй, – сердито сказал я, ткнув ее в грудь. – Это мое слово.

– Знаю, – она усмехнулась, и в ее глазах снова зажегся огонь. – Я училась у лучших.

– Да ладно тебе, – улыбнулся я, тряхнув головой. – Даже если хозяин этого чертова дома мертв, здесь должна быть хоть какая-то зацепка по поводу всего этого дела с Эсани. Будь я проклят, если проделал весь этот путь до Найтстоуна просто так.

Диор подняла канделябр, и мы отправились через логово Дженоа в поисках хоть какого-нибудь намека, крошки, крупицы мудрости. Мы нашли помещения для прислуги. Музыкальный зал. Холодные палаты и шкафы, укутанные в пыль веков. Стены Кэрнхема рокотали, когда гремел гром, а надвигающаяся буря затмила и без того сумрачное небо мертводня. Но если в этой древней крепости и были какие-то ответы на вопрос, как вернуть солнце на небеса, то они были очень хорошо спрятаны.

– Почему их называют Душегубицами?

Я взглянул на Диор. Пока она говорила, по ее лицу танцевали отблески от света канделябра. Голос был ровным, глаза смотрели вперед, и она не чувствовала страха, хотя следовало бы.

– Уверена, что хочешь знать? – спросил я.

Она кивнула, только один раз. Я достал флягу и сделал большой обжигающий глоток.

– Первый город, который Вечный Король завоевал после того, как пересек Бухту Слез, назывался Лусия. Когда легион Фабьена прорвался через его врата, он, как обычно, сначала позволил пошалить своим детям. Ратоборцев перебили, барона убили – бежать, казалось, было некуда. И люди побежали в святилище великого собора Лусии. Это было великолепное место. Его создал мастер Альбрехт. Шесть веков собор стоял в самом сердце города, и его священные залы вместили три тысячи граждан Лусии. Отчаявшихся. Рыдающих. Возносящих молитвы к Господу. Там их и обнаружили Альба и Алина. Пока в городе разворачивалась бойня, Душегубицы сделали людям в соборе предложение. Близнецы заявили, что подожгут крышу и сожгут всех, кто находится внутри. Но разрушать такое красивое здание им не хотелось. Поэтому они пообещали, что пощадят половину людей, если вторую половину выдадут для бойни.

Диор остановилась и повернулась ко мне, чтобы встретиться взглядом.

– И что произошло?

Я пожал плечами.

– Люди, конечно же, набросились друг на друга. Как крысы на тонущем корабле. Из страха перед смертью, перед этими клыками, бедные нападали на богатых, сильные на слабых, свои на чужих. В самом сердце собора вспыхнули убийства и хаос, кровь невинных залила пол Божьего дома. Осквернила его. Опоганила. И земля перестала быть священной. Теперь больше ничего не сдерживало Альбу и Алину Восс, и они выбили двери собора и убили всех, кто находился внутри. Мужчин, женщин, детей.

Я покачал головой и вздохнул.

– Они – губят души, Диор. Душегубство – это то, что они делают.

Она медленно кивнула, и хотя в ее глазах по-прежнему горел огонь, я надеялся, что этот рассказ хоть немного покажет, какая тьма надвигается на нее. Мы пошли дальше по давно заброшенным галереям, мебель и гобелены на которых поблекли от времени. В столовой был накрыт стол, покрытый пылью, вокруг лежали иссохшие тела десятков слуг – судя по виду, их отравили. Поднявшись выше, мы обнаружили роскошный будуар, а снаружи в холодных горных вершинах завывал ветер. Я смотрел на огромную кровать с балдахином, мечтая о том, чтобы нормально выспаться хотя бы одну ночь, когда Диор открыла огромные двойные двери у нас за спиной.

– О БОЖЕ мой! – воскликнула она.

– Что? В чем дело?

Я протиснулся, отпихнув ее за спину, готовый к кровопролитию. За дверью меня ждали какие-то фигуры, в темноте вырисовывались чьи-то силуэты. Я поднял Пьющую Пепел, обнажив клыки, но мои враги даже не шелохнулись. И, прищурившись, я увидел, что они сделаны не из плоти, а из дерева и железа.

– Снова статуи, – выдохнул я, чувствуя, как сердце до сих пор бешено колотится.

– Не статуи, – поправила Диор, вставая рядом со мной. – Манекены.

– У меня чуть сердце не разорвалось из-за тебя, чертовка.

Диор что-то бессвязно пробормотала в ответ, широко распахнув глаза и оглядываясь по сторонам. Теперь я увидел, что мы стоим среди рядов бархата и атласа, украшающих обширную, царственного вида палату: рубашки, сюртуки, платья и шинели, прекрасно скроенные и сшитые из самой дорогой ткани.

– Великий, сука, Спаситель, – прошептала она. – Скажи мне, что я сплю.

Я покачал головой и жестом позвал ее вернуться в коридор.

– Да ладно. Пошли дальше.

Диор выглядела ошеломленной.

– Да ты, наверное, шутить изволишь, шевалье.

– Разве похоже, что я шучу? До захода солнца осталось несколько часов, и нам нужно найти…

– Габриэль де Леон. – Диор скрестила руки на груди и оглядела меня с ног до головы. – Сейчас на тебе плащ, который старше меня, подбитый, как мне кажется, останками сдохшей собаки.

– Это волчья шкура. И кому какое дело, что на мне надето?

– Мне. Мне есть дело. Может, ты и родился внуком барона, но поверь тому, кто всю жизнь носил лохмотья и спал в канавах. – Диор водрузила свой канделябр на пол, как флаг на завоеванный берег. – Всегда есть на что пойти ради моды.

И, повернувшись, она с радостной непринужденностью нырнула между стеллажами.

Вскоре Диор вынырнула обратно, держа в охапке кучу одежды, которую бросила мне, прежде чем снова ринуться на поиски. Я вздохнул, стягивая с себя то, что, признаюсь честно, когда-то было кожей, знававшей лучшие времена. Отблески свечей играли на серебристых чернилах у меня на теле, пока я натягивал черную бархатную рубашку и прекрасный плащ из кроваво-красного бархата с отделкой цвета полуночной тьмы, красивого покроя, длиной до щиколоток и подбитый хорошим мехом. Не знаю, мог ли я назвать его модным, но в нем мне было намного теплее, чем в старой одежде. Конечно, в шато холоднокровки я не приметил зеркал, чтобы оценить результат, но когда Диор вернулась после очередного набега на стеллажи, то, уперев руки в бока, гордо заявила:

– Выглядишь чертовски потрясающе.

– Заткнись.

– Сам заткнись.

– Туше.

Она сбросила одежду, которую я ей дал, – изодранную в клочья после долгих миль и кровавых месяцев пути. И теперь выглядела великолепно в расшитом золотом жилете, сюртуке и треуголке из роскошного серо-голубого дамаста. Сделав пируэт, она присела в реверансе и посмотрела на меня, ожидая мнения.

– Неплохо, – согласился я. – Жилет немного кричащий.

– Это самый красивый жилет, который у меня был в жизни.

– И о чем это говорит? О твоей жизни или о жилете?

– Молчи! – Она властно подняла руку. – Тебе не испортить мне кайф.

– Хочешь поспорить?

Я ухмыльнулся, и она рассмеялась, и тепло, возникшее между нами, помогло прогнать холод Кэрнхема лучше, чем любой в мире плащ. Мы были хрен знает где, в замке давно умершего чудовища. Ответов, которые мы искали, нам не дали. А Душегубицы таились всего в нескольких шагах от нас. Моя жажда росла, и утолить ее я мог только постоянным употреблением санктуса и алкоголя, а мои запасы и того, и другого подходили к концу. Надежда казалась далекой звездой, затерянной во тьме, которая накрыла небеса, когда я был еще мальчишкой. Но, глядя в глаза улыбающейся Диор, я почти без труда вспомнил, как приятно тогда грело солнце.

Я порылся под подкладкой ее старого плаща и достал пузырек со своей кровью, который дал ей раньше. С помощью маленьких хитростей, которыми я овладел за эти годы, я до сих пор чувствовал эту кровь и в прошлом пользовался этим, чтобы следить за девчонкой. Диор вздохнула, но не стала возражать, когда я распорол швы на подоле ее нового наряда и опустил пузырек внутрь.

– На всякий случай, – сказал я ей.

Диор закатила глаза и страдальчески вздохнула.

– Oui, папа́.

Мы оба замерли, когда она произнесла это слово. Наши взгляды встретились. Слово, повисшее свинцовым грузом, было слишком тяжелым, чтобы я мог его вынести, и я отмахнулся, кивнув в сторону коридора:

– Пошли. Твои ответы сами собой не найдутся.

Диор кивнула, расправила плечи и бросила мне туго набитую седельную сумку. Заглянув внутрь, я увидел изумрудный шелк, мех светлой лисы и вопросительно приподняла бровь.

– Кое-что для Фебы, – объяснила Диор.

– Мадемуазель Дуннсар кажется мне немного иным типажом, Диор.

– Это потому что у тебя плохое зрение, шевалье, – усмехнулась девушка.

Ее улыбка сменилась задумчивой гримасой, а взгляд вернулся к одеждам, которые нас окружали.

– Думаю, нам надо взять что-нибудь и для Селин.

Я нахмурился и посмотрел на потолок у нас над головами.

– К черту Селин.

Мы шли по темным и холодным коридорам этого безмолвного склепа, и ни в одном из них не обнаружили великих откровений или древней мудрости. Наконец мы добрались до самого верхнего уровня Кэрнхема и, кажется, обрели проблеск надежды.

Перед нами замаячила еще одна пара массивных бронзовых дверей, украшенных изображением двух черепов на возвышающемся щите. Под этим знаком были два слова на древнеэлидэнском, витиевато вырезанные на свитке. Пытаясь вспомнить все что можно об этом ныне мертвом языке, я с холодным ужасом понял: я каким-то образом уже знаю эти слова, какая-то часть меня всегда знала их. В голове звучал шепот, рассказывая о давно ушедших годах, о давно умерших существах, о давно забытом наследии.

– Ты помнишь кредо крови Восс?

Диор моргнула, услышав мой странный вопрос, и ответила:

– Все падут на колени.

Я мягко улыбнулся.

– А крови Дивок, моя юная ученица?

– Дела, а не слова. – Она посмотрела на рисунок на дверях, и ее голубые глаза широко распахнулись. – Так вот что это такое? Знак крови Эсани?

Я кивнул, проводя пальцами по очертаниям вырезанных черепов.

– Впервые я заметил этот знак много лет назад, на страницах книги, которую Астрид обнаружила в Сан-Мишоне. Но тогда не увидел этого, просто не обратил внимания.

– Что именно не увидел?

– Посмотри внимательно. Что видишь?

Диор подошла ближе, нахмурив брови. Но у нее были зоркие глаза и острый ум, и в конце концов она заметила то же, что и я. Прозрачное, как кристально чистая вода, изображение, выкованное в пустоте между черепами – стоило обнаружить его один раз, и оно становилось видимым.

– Чаша, – прошептала она. – Кубок.

– Не кубок, – сказал я, встретившись с ней взглядом. – Грааль.

– Семеро мучеников, – глубоко вздохнула она, приоткрыв рот от удивления. – А это что за слова?

Я пробежался пальцами по буквам, и их тяжесть теперь отдавалась у меня в жилах.

– Грядет Судный день.

Мы протиснулись в дверной проем. Показалось, что мертвые черепа уставились прямо на нас, когда мы проходили, и между ними горело изображение Святого Грааля. А за порогом нас ждала самая странная комната, которую удалось обнаружить в этом безмолвном склепе. Она была огромной. Заледеневшей от холода. Вряд ли обычный человек мог ожидать найти это в логове одного из проклятых.

– Часовня… – выдохнул я.

Но я никогда не видел подобной часовни. Огромная круглая комната, в которой эхом отдавалась песнь надвигающейся бури. В центре располагался круглый гранитный алтарь, окруженный каменными скамьями. Над ним нависала статуя распятого на колесе Спасителя, а перед ней, словно кающаяся грешница, стояла на коленях моя сестра, положив руки на холодный камень.

В отличие от остальных помещений Кэрнхема стены часовни были украшены не цитатами из Священного Писания, а огромным барельефом, опоясывающим все помещение. Оглядевшись, я увидел сотни фигур, облаченных в старинные доспехи и несущих знамена Единой Веры. Они были участниками какой-то грандиозной битвы – сражались, убивали и умирали.

– Габриэль, – прошептала Диор. – Посмотри на их зубы…

Приглядевшись, я почувствовал, как по телу пробежал холодок. Хотя на первый взгляд эти воины казались обычными мужчинами и женщинами, но теперь я заметил у них во рту резцы, длинные и острые, как кинжалы.

И я понял, что это не зубы. Клыки.

На полу перед алтарем я увидел пятно, выжженное черным. Я понял, что передо мной опаленный человеческий контур. Он был распростерт на полу, повторяя позу Спасителя, нависшего над ним, и от него не осталось ничего, кроме пепла. Моя сестра стояла на коленях перед ним, склонив голову, словно в молитве, и пряди темно-синих волос падали ей на лицо, скрывая его.

На алтаре лежала раскрытая книга, а вернее, скульптура, сделанная из того же темного камня. Подойдя ближе, Диор встала рядом со мной, и я увидел, что на левой странице выгравирован знакомый стих – отрывок из пророчества, которому Хлоя научила меня, когда все это только начиналось.

Правая страница была похожа на левую, и на ней когда-то была вырезана еще одна строфа. Но ее разбили каким-то страшным ударом, а осколки давным-давно рассыпались в пыль. И все же… на самом краю сквозь трещины еще можно было разобрать буквы.

– Завесу… – Я прищурился, пытаясь разобрать слова. – Что там написано? Темную?

– Тьмы, – прошептала Диор.

Она провела дрожащими пальцами по буквам, произнеся всю фразу вслух:

Завесу тьмы с небес сорвав.

Девушка посмотрела на меня, и глаза у нее вспыхнули и засияли надеждой.

– Правильная книга стоит сотни клинков.

Значит, это и правда он. Ключ к разгадке, за которой мы пришли сюда. Казалось, в пророчестве должна была быть еще одна половина, в которой, возможно, и говорилось, что должна сделать Диор. Но тот, кто это знал, лежал горстью пепла на полу, а саму строфу разбили вдребезги, и ответы, которые мы искали, так и остались вне досягаемости. Диор опустилась на колени, пытаясь собрать воедино крошечные осколки, пытаясь придать всему этому хоть какой-то смысл. Я обвел взглядом барельеф, изображающий враждующих сородичей, армии вампиров, убивающих друг друга. Поднял взгляд на статую Спасителя, так похожую на ту, которая находится в Сан-Мишоне: все, что я сделал, все, чем рисковал, добираясь сюда, теперь колоколом звучало в моей голове.

– Что это, черт возьми, такое, Селин? – спросил я.

Моя сестра все еще стояла на коленях перед кучкой пепла, и голос у нее шипел, переполняясь ненавистью.

– Грех, с-с-слишком чудовищный, чтобы его прос-с-стить.

Диор подняла взгляд от осколков страницы, стиснув зубы.

– Послушай, я знаю, что ты именно этим и занимаешься. Но вся эта твоя загадочная хрень уже порядком поднадоела, Селин.

Моя сестра что-то забормотала, еще ниже склонив голову перед статуей сына Вседержителя и сотворив знак колеса. А когда она встала и повернулась к нам, я с удивлением увидел, что она рыдает – по ее фарфоровой маске катились кровавые слезы, окрашивая бледные щеки в алый цвет.

– Он убил их, Диор.

Шепот Селин дрожал от невероятной ярости, когда она указала на пол. И там, рядом с пеплом, где она стояла на коленях, я увидел слова, написанные старой черной кровью.

– Мас-с-стер Дженоа, – прошипела Селин, – лишил жизни своих слуг и лиат, а затем покончил с собой. Совершив величайший грех, он обрек себя на адское пламя, а вместе с ним и тысячи покаявшихся душ.

Диор покачала головой.

– Не понимаю…

– Он не смог вынести этого. Ждать столько лет. Тяжелое бремя.

Селин решительно вздернула подбородок и принялась расхаживать по комнате, заламывая руки и высказывая вслух сумбурные мысли срывающимся голосом:

– Но не бойся, chérie. Дженоа был не единственным оставшимся Эсаной, как я уже говорила. С-с-сама Матерь Марин живет под Дун-Мэргенном, всего в месяце пути отс-с-сюда. Путешествие, без с-с-сомнения, будет опасным, но мы…

– Я имею в виду, что ни хрена не понимаю вот здесь! – заорала Диор, поднимаясь на ноги и указывая на резьбу вокруг нас. – Что, черт возьми, это такое? Что все это значит?

Селин перестала расхаживать по комнате и подняла глаза на Диор.

– У нас-с-с нет ответов на все вопрос-с-сы, chérie.

– В данный момент я удовлетворюсь ответом хотя бы на один!

– Я всего лишь лиат. Мне не указали путь к твоей с-с-судьбе, я не…

– Ой, ну хватит нести чушь! – закричала Диор, наконец-то выйдя из себя. – Ты завела нас хер пойми куда – в тупик, и все, что мы тут видим, – пыль и пепел! И как только зайдет солнце, на нас набросятся Воссы, как черви на труп! К чертям мою судьбу, это моя жизнь! Жизнь Габи! Жизнь Фебы! – Диор шагнула вперед, ее голубые глаза горели яростью. – Мне плевать на то, что ты чего-то там не знаешь! Я хочу услышать, что ты знаешь! Прямо сейчас, черт возьми! Или между нами все кончено, Селин, слышишь?

Моя сестра сердито взглянула на нее, и взгляд ее бескровных глаз был тверд как камень. Диор встретила его стиснув зубы, как человек, рожденный в трущобах. Я удивился этой ее вспышке, ее разочарованию и ярости. Диор было всего семнадцать лет, и за плечами у нее лежало лишь несколько месяцев войны и несколько сотен миль пути. Тем не менее она не побоялась сцепиться лицом к лицу с чудовищем, обладающим силой веков.

Но в итоге, несмотря на всю эту силу, именно Селин опустила взгляд. Моя сестра уставилась на свои пустые руки.

Она опустила голову и вздохнула.

– Мы расскажем вам все, что знаем.