Читать книгу Империя проклятых - Джей Кристофф - Страница 5

– С чего начнем? – спросил Габриэль.

– Мне кажется самым мудрым будет начать с того места, на котором ты остановился, – ответил Жан-Франсуа.

– Если ты ищешь мудрости, холоднокровка, то выбрал не того человека для беседы.

– Увы, но ты единственный человек в этой комнате.

Габриэль усмехнулся и откинулся на спинку кресла.

– История моей чертовой, сука, жизни.

– Нужна, чтобы ее продолжить. – Историк, поджав губы, смахнул с рукава сюртука воображаемую пыль. – Ты проехал пол-империи, чтобы отомстить за убийство жены и дочери. Намереваясь уничтожить Вечного Короля Фабьена Восса. А вместо этого стал опекуном девушки по имени Диор Лашанс, последнего отпрыска из рода святого Спасителя. Твои братья из Ордо Аржен пытались убить тебя, а старая подруга Хлоя Саваж намеревалась принести в жертву мадемуазель Лашанс, совершив древний ритуал, призванный положить конец мертводню. Но при помощи своей сестры, которая оказалась одной из своих и называла себя Лиат, – тут губы вампира скривились в презрении, – ты поднялся на вершины Сан-Мишона, заколол своих бывших товарищей, как святых поросят, одного за другим, и спас Грааль от верной смерти. Счастливый конец для всех.

Жан-Франсуа помахал пером, приподняв бровь.

– Если ты, конечно, не член Серебряного Ордена.

Последний угодник-среброносец ничего не ответил, уставившись на стоявший между ними химический шар и оглядываясь назад, на далекие, давно прошедшие годы. Из какого-то уголка камеры на свет выбрался бледный, как голый череп, мотылек и теперь порхал вокруг. Габриэль смотрел, как насекомое тщетно бьется о стекло, вспоминая трепет тысяч крошечных крыльев, когда он падал с монастырских высот, когда так называемые братья перерезали ему горло. Ощущая вкус древней крови, оттащившей его от края смерти. Бледная фигура в кроваво-красном плаще, стягивающая фарфоровую маску, чтобы показать скрытое под ней лицо – лицо чудовища и… сестры.

«Почему ты мне не сказала, Селин?»

«Потому, что вс-с-се, что я вытерпела, вс-с-се, кем я с-с-стала, из-за тебя».

Последний угодник сделал еще один медленный глоток вина.

«Я ненавижу тебя, братец».

– Де Леон?

– Ты когда-нибудь задумывался, чем все это закончится, Честейн? – наконец спросил Габриэль. – Когда вы вскроете горло последнему смертному? Когда высохнет последняя капля крови, которую вы сосете у нас? Когда блажь твоей императрицы по поводу Грааля обнажится и твои родичи станут бросаться друг на друга, как собаки, потерявшие последнюю кость? Как думаешь, ты будешь драться? Или умрешь на коленях?

– И на коленях можно обрести всевозможные блаженства, – улыбнулся историк и провел пером по губам. – Но уверяю тебя, у меня нет намерения умирать.

– И у нее тоже не было, вампир.

Угодник-среброносец вздохнул, все еще потерянно вглядываясь в свет.

– Не собиралась она умирать.

Габриэль де Леон откинулся на спинку кресла, и в серых, как грозовое небо, глазах на мгновение отразился химический шар. Воздух был холодным и неподвижным, если не считать теплого шепота его дыхания, мягкого биения пульса и бархатного прикосновения крыльев летучей мыши к ночному небу за окном.

Историк занес перо над страницей.

Весь мир затаил дыхание.

И, наконец, последний угодник заговорил:

– Знаешь, я до сих пор помню все, как будто это было вчера. Так ясно вижу, что даже страшно. Мы вдвоем стоим перед алтарем. Собор пуст и безмолвен. К потолку поднимается дым, в окна льется жалкий рассвет мертводня, и статуя Спасителя взирает сверху на кровавую бойню, которую учинил я. Но больше всего мне запомнилась кровь. Как она застывает на полу. Пульсирует у меня в венах. И лицо девушки рядом со мной – все в алых брызгах.

Диор все еще была закутана в ритуальные одежды, в которых ее хотели умертвить. Цена, которую, по их мнению, стоило заплатить, чтобы спасти мир. Она стояла в звенящей тишине, уставившись широко распахнутыми голубыми глазами в полукружьях синяков. На меня. Ее грешника. Ее спасителя. И, убрав с лица копну пепельно-белых волос, она прошептала:

– Как нам теперь быть?

– Думаю, надо тебя с сестрой познакомить, – вздохнул я.

– Сестрой?

– Длинная история.

Диор молча смотрела, как я встал на колени возле тела Хлои. Мышино-каштановые кудри моей старой подруги пропитались кровью, пустые зеленые глаза с незрячим обвинением смотрели на человека, который обрек этот мир на тьму. Я закрыл ей веки перепачканными кончиками пальцев, а затем поплелся по проходу, делая то же самое с каждым угодником-среброносцем, которого убил. Здоровяк де Северин, коротышка Финчер, старый аббат Серорук. Друзья. Братья. Наставник. Я положил им на грудь мечи и закрыл им глаза. Навсегда. Но ни за кого из них я не помолился. И, отодвинув окровавленный плащ Серорука, я обнаружил…

– Пьющая Пепел! – воскликнула Диор.

Я вытащил свой старый сломанный меч из потрепанных ножен. Ее темная звездчатая сталь блестела, на изогнутом клинке были выгравированы глифы, от острия отломился кусок в шесть дюймов, когда я безуспешно пытался убить Вечного Короля. Несмотря на кровь у меня на ладонях, прекрасная дама на рукояти, как всегда, улыбнулась мне, раскинув руки вдоль гарды, словно желая обнять меня. Ее крик эхом отозвался у меня в голове, серебристый, искрящийся радостью:

«Габриэль!»

– Рад видеть тебя, Пью, – прошептал я.

«Д-Д-Д-Диор, о-о-она…»

– Она здесь, – проворковал я. – Она в порядке.

«Отдай меня ей, отдай меня е-е…»

Я передал клинок, и Диор с улыбкой его приняла. Я не слышал, что Пью говорила ей, но услышал ответ девушки.

– Я в порядке, Пью, – пробормотала она. – Нечего прощать.

Диор опустила голову, заправив светлую прядь за ухо. Затем улыбнулась, ярко осветив все вокруг, как давно потерянное солнце, и прижала сломанный меч к груди, словно сестру.

– Merci, Пью.

Диор вернула мне клинок, и его тяжесть в моей окровавленной руке стала для меня идеальным утешением. Крепко сжав обтянутую кожей рукоять, я почувствовал невыразимую благодарность за то, что она снова рядом со мной. Единственная гарантия в мире, который погрузился в хаос и безумие.

«Нам нельзя здесь оставаться, Габриэль, – прошептала она. – Хоть эта с-священная земля и в-выглядит как убежище, но н-нас она не п-приютит».

– Обожаю твою привычку оповещать меня о дерьме, которое мне уже известно, Пью.

«Везунчик. Потому что я тебе н-н-н-нужна как никогда».

С легкой улыбкой вложив клинок в ножны, я взял Диор за руку, и вместе мы пошли по проходу в пытающийся заняться рассвет. Воздух снаружи был морозным, между огромными колоннами монастыря падал густой снег, а на их вершинах вырисовывались величественные готические здания. Сан-Мишон был неприступен. Этот бастион устоял, даже когда большая часть королевства погрузилась во тьму. Но хотя Пьющая Пепел и была ненормальной, как ведро мокрых кошек, она говорила правду – передышки нам здесь не получить. Мы спасли Диор от смерти, ожидавшей ее на острие кинжала Хлои, но я понимал: это не конец, и мы не могли просто прятаться здесь, среди пятен крови. В любом случае рано ли поздно с охоты вернутся другие угодники-среброносцы и обнаружат, что их настоятель убит моей рукой на святой земле.

Я мог поспорить, что вряд ли наша встреча пройдет хорошо.

Но теперь в Нордлунд уже пришел зимосерд, реки замерзли и больше не были препятствием для вампиров, которые, как я знал, все еще охотились на нас. Вечный Король отправил по следу Диор своего младшего сына, и хотя Дантон погиб, Восс вряд ли рискнул бы всей своей ставкой при одном броске игральных костей. Покинув священную землю, мы шагнули бы в волчью пасть.

Мы будем прокляты, если уйдем. И будем прокляты, если останемся.

Я услышал скрежет лебедки и, посмотрев за монастырь, увидел на платформе дюжину сестер Серебряного Ордена. Рядом с ними стояли три брата очага под предводительством великана Аргайла, старого мастера-кузнеца. Они кутались в меха, несли наспех собранные пожитки, и на лицах у них было затравленное выражение людей, спасающихся бегством.

«От меня бегут», – понял я.

При виде нас Аргайл поднял молот из сребростали. Старый чернопалый присутствовал на ритуале в соборе и был доволен, как и остальные, тем, что обрекает на смерть невинную ради спасения мира. Но он сбежал, пока я спасал Диор. Я вспомнил, каким старик был в более счастливые дни, как усердно работал в любимой кузнице, создавая оружие, которое не раз спасало мне жизнь на охоте. Но сейчас он плюнул на камень, встав между мной и святыми сестрами, и шрамы от ожогов на его бледном лице приобрели мертвенно-красный цвет.

– Не подходи, – предупредил он.

– Аргайл…

– Назад, Габриэль де Леон! И убери свои чертовы руки, предупреждаю!

Думаю, я мог бы остановить их. Оставить их в живых значило, что они расскажут о произошедшем всем, кто станет слушать. Казалось бы, еще несколько убийств – сущая мелочь после того, скольких я умертвил. Но я просто молча смотрел. Я знал, что видят во мне эти люди. Не героя, спасшего невинное дитя, нет. Они видят предателя, который осквернил их монастырь, убил их друзей, обрек на смерть их мир. Одна из сестер сотворила колесное знамение, а седая борода кузнечного мастера ощетинилась.

– Я буду молиться, чтобы ты дожил до дня своего раскаяния в этом святотатстве, негодяй, – прорычал Аргайл. – Да проклянет тебя за это Господь.

Платформа опускалась все ниже сквозь завывающую метель. Я чувствовал, как ледяной ветер обжигает мне глаза, а девушка рядом сжимает мою окровавленную руку.

– Ты не злодей, Габи.

В ответ я сжал ее руку и улыбнулся.

– Злодей, когда мне это нужно.

Я обнял ее за плечи, и мы направились к монастырю, сутулясь под завывающей бурей. Величественное старое здание теперь было пустым, и наши шаги звенели, ударяясь о холодный камень, когда мы поднимались по лестнице. Диор показала мне комнату, где она спала, и, распахнув дверь, мы обнаружили ее одежду, аккуратно сложенную на койке, рядом с которой стояли и ботинки.

– Спасибо Деве-Матери. Я чуть сиськи себе не отморозила в этом дурацком халате. – Диор предостерегающе подняла палец. – И никаких шуточек, что они нужны, чтобы их потерять.

– И слова не сказал. – Я поднял руки в знак капитуляции.

– Продолжай в том же духе.

– Пресвятой Спаситель, пошутил один раз про сиськи, и теперь всю жизнь будешь извиняться.

– Думаю, это послужит уроком для всех нас.

Я усмехнулся, и когда она сорвала с себя окровавленные одежды и бросила на пол, я отвернулся, наблюдая за коридором снаружи. Диор, не теряя времени, натянула подаренные мной толстые брюки, рубашку и жилет, прекрасный сюртук, светлый, с золотыми завитушками, подбитый лисьим мехом. И, откинув волосы с хорошенькой темной родинки на щеке, сделала небольшой пируэт, разведя руки в стороны.

– Так лучше?

Я оглянулся через плечо, скорчив гримасу.

– Сойдет.

– Ублюдок, – усмехнулась она. – Ты и сам-то, знаешь ли, не писаный красавец.

– На самом деле писаный. В Императорской галерее Августина висит мой портрет. Его нарисовал Мулен. – Я почесал подбородок. – Я имею в виду, что, по крайней мере, раньше он висел там. До того как меня отлучили от ордена. Наверное, сейчас его повесили в туалете.

– Самое место для тебя.

– Да пошла ты.

– Какое жгучее остроумие, шевалье.

– Остроумие тратится впустую на безмозглых, мадемуазель. Итак, нам есть где побывать, и ни одно из этих мест точно не здесь. Так что надевай свои сапоги, пока мои не добрались до твоей задницы.

Она усмехнулась, похлопав себя по заду.

– Для пинка тебе придется сначала поймать ее, старичок.

Диор Лашанс была девчонкой, которой пришлось выживать на улицах с одиннадцати лет, и эти годы наделили ее острым как бритва прагматизмом, непристойным остроумием, храбростью, которая посрамила бы большинство известных мне воинов. Поэтому, хотя ее чуть не убил человек, которого она считала другом, я полагал, что какая-нибудь грубая шутка заставит ее прийти в себя. И поначалу она играла в эту игру, выкладываясь на полную. Но когда попыталась завязать шейный платок, я увидел, что пальцы у нее дрожат.

– Да ты замерзла, – солгал я, чтобы пощадить ее чувства, и подошел ближе. – Разреши-ка.

Она подняла подбородок, позволив собрать ткань у ее горла. Завязывая узел, я заметил, что Диор избегает моего взгляда.

– Наверное, мне повезло, что сестра Хлоя оставила мои вещи, да еще и аккуратно разложила, – пробормотала она. – Она едва ли подозревала, что я сюда вернусь.

– Да уж, просто удача. Или дьявол любит своих.

– Рада, что хоть кто-то присматривает за мной. Бог уж точно не будет после всего этого.

– Бог. – Усмехнувшись, я пригладил ее пепельные волосы. – Бог тебе не нужен. У тебя есть я.

Ее глаза наконец встретились с моими, а голос сорвался на едва слышный шепот:

– …Ты это всерьез?

Встретившись взглядом с девушкой, я увидел, как ее боль выплывает на поверхность, твердая и острая, как сталь. Да, такой она и была, Диор Лашанс. Но я понимал, что, несмотря на всю браваду, ей всего лишь шестнадцать. Ее швырнули головой вперед в этот мир, о котором она, возможно, и представления не имела. Все, к кому она хоть немного привязывалась, либо покинули ее, либо их у нее отняли. Ее доверие было нелегко заслужить, но она доверилась Хлое – только для того, чтобы в награду ей приставили нож к горлу… И теперь я видел: предательство ранило ее глубже, чем я предполагал сначала.

– Всерьез, – ответил я, заглядывая ей в глаза. – Клянусь кровью. Не знаю, куда приведет нас этот путь, девочка. Но я пойду по нему вместе с тобой, какая бы судьба нас ни ждала. И если сам Бог решит разлучить нас, если весь Несметный Легион встанет у меня на пути, я все равно найду дорогу назад даже с берегов бездны, чтобы сражаться на твоей стороне. Я не покину тебя, Диор.

Наклонившись, я сжал ее руки настолько крепко, насколько осмелился.

– Я тебя никогда не покину.

Она боролась со слезами еще мгновение, опустив волосы на глаза и натянув на себя бахвальскую броню, которую научилась носить с детства… Семеро Мучеников, она же еще совсем ребенок. И кем, черт возьми, я вообразил ее? Но как бы она ни боролась с собой, печаль вырвалась на свободу, кровь, засохшая коркой на лице, пошла трещинками, а само лицо сморщилось. По щекам потекли слезы, и тогда она опустила голову и зарычала:

– Чертова трусиха…

– Ты ж моя Дева-Матерь! Девочка, трусихой тебя можно назвать с большой натяжкой.

Я неловко потянулся к ней, и, когда моя рука коснулась ее плеча, она громко зарыдала, обхватив меня. Я застыл на мгновение, парализованный, но в конце концов обнял ее покрепче и держал, прижав к себе, пока она плакала. Все ее тело сотрясалось от рыданий, и я качал ее взад-вперед, как качал когда-то собственную дочь – казалось, это было целую жизнь назад. Воспоминание остро кольнуло, как сломанный клинок, и при мысли о семье к горлу подкатил ком.

– Тише, тише, детка, – бормотал я. – Все будет хорошо, обещаю.

Она сильно шмыгнула носом, уткнувшись лицом мне в грудь, как будто хотела заглушить свой вопрос:

– Правильно ли… правильно ли мы поступили, Габи?

– Что ты имеешь в виду?

– Ритуал, – прошипела она. – Мертводень. Мы м-могли бы покончить с этим! Со всем этим!

У меня защемило в груди, и мои кровавые деяния в этом соборе давили тяжелым грузом. Я разрубил своих старых братьев на куски, чтобы спасти Диор, и, хотя мне было не жаль людей, которые собирались убить ребенка, я все же осознавал, что ритуал мог бы действительно сработать. С того момента, как я сделал этот выбор, каждое осиротевшее дитя, каждая убитая мать, каждое мгновение страданий под небом мертводня… Теперь в этом была частица и моей вины.

Моей. Но не ее.

– Теперь послушай меня. – Я отклонился, чтобы взглянуть ей в лицо. – Ты просто заткнула эту бутылку с дерьмом пробкой. Поняла? Выбор был только мой, и если за него придется платить, то неустойку заплачу я. – Я усмехнулся, пытаясь говорить более уверенно, чем я себя чувствовал. – В любом случае все Писания, хранившиеся в этом монастыре, – это по большей части свиная ерунда и собачья чушь. Селин сказала мне, что если я позволю Ордену убить тебя, все будет кончено.

– …Селин?

– Моя младшая сестра. Ты знаешь ее как Лиат.

Заплаканные глаза Диор широко распахнулись.

– Эта кровавая ведьма в маске? Да она пытается вцепиться в меня когтями с тех пор, как мы покинули Гахэх.

– И она же помогла нам сразиться с Дантоном и его выводком. Она не друг Вечного Короля.

– Итак, враг моего врага…

– Обычно просто еще один враг. – Я посмотрел на тусклый свет за окном. – Но она спасла мне жизнь. И помогла спасти твою. Мы должны хотя бы выслушать, что она скажет. Здесь нам оставаться небезопасно, Диор. Ты должна решить, каким путем нам идти дальше.

– Я? – Она моргнула. – Почему я?

– Потому что это твоя жизнь. Твоя судьба. Ты – Святой Грааль Сан-Мишона. Я буду рядом с тобой, всегда и везде. Но твоя дорога… она только твоя и больше ничья. Поэтому выбор за тобой.

Она фыркнула и тяжело сглотнула.

– А что, если я выберу не тот путь?

– Тогда мы заблудимся вместе.

Она посмотрела на меня, и я увидел, как в ее глазах разгорается прежняя искра.

– Перед нами лежит темный путь, – сказал я ей. – И трудно продолжать идти, когда не видишь земли под ногами. Но это и есть мужество. Воля. Желание продолжать идти во тьме. Верить, что она простирается лишь на расстоянии вытянутой руки, а не за миллион миль отсюда. И хотя кто-то может дрогнуть, кто-то может потерпеть неудачу, кто-то может свернуться калачиком, как младенец, вместо того чтобы идти дальше этой одинокой ночью, но ты – не такая.

Я сжал ей руку, заглянул в глаза и повторил:

– Ты не такая.

Она расправила плечи в своем прекрасном сюртуке, стала немного выше ростом, убрала с лица эти светлые локоны. И хотя она была все той же уставшей малышкой и, Боже, такой юной, в ее сияющих глазах я мельком увидел женщину, в которую могла бы вырасти Диор Лашанс.

И на мгновение тьма показалась мне уже не такой мрачной.

– Тогда пошли, – сказала она. – Лучше не заставлять семью ждать.