Читать книгу «Морская волшебница», или Бороздящий Океаны - Джеймс Купер - Страница 11
Глава IX
ОглавлениеСмотрите, как вспылили! Хочу вам другом быть, снискать приязнь…
Шекспир. Венецианский купец
Первым движением Алиды было бежать. Но робость отнюдь не принадлежала к главным качествам девушки. Поэтому она решила остаться и ждать незнакомца. Может быть, на это решение повлияло также и то, что девушка лелеяла мечту увидеть еще раз командира «Кокетки».
Однако вместо него появился незнакомец. Ему было не больше двадцати двух, но даже этих небольших лет ему нельзя было бы дать, не будь его лицо покрыто густым загаром, который подчеркивал естественный цвет его кожи, хотя и смуглой от рождения, но все же чистой и румяной. Густые черные бакенбарды оттеняли женственно красивые, нежные брови и ресницы, придавая решительное выражение его лицу, которому иначе не хватало бы мужественности. Гладкий неширокий лоб; тонкий, хотя и крупный, изящно очерченный нос; губы пухлые и слегка лукавые; ровные, сверкающие белизной зубы; небольшой округлый, с ямочкой подбородок, настолько лишенный всяких следов бороды, что могло показаться, будто природа заботилась лишь о том, чтобы украсить растительностью одни только щеки.
Если к этому описанию добавить большие блестящие, черные как уголь глаза, которые, казалось, могли произвольно менять свое выражение, читатель поймет, что неприкосновенность жилища Алиды была нарушена человеком, чья привлекательность могла бы при иных обстоятельствах оказаться опасной для представительницы женского пола, чей вкус в известной мере определялся ее собственной красотой.
Выражение лица этого удивительного человека представляло собой странную смесь юмора с глубокой грустью. Наконец, портрет незнакомца дополняли ослепительно белые зубы и черные глаза.
Костюм его был в общем тот же, что и у Томаса Румпеля, только гораздо богаче: легкая куртка из плотного фиолетового индийского шелка облегала его подвижную, скорее округлую, нежели угловатую фигуру; на нем были широкие белые из отличной бумазеи брюки и головной убор из красного бархата, шитого золотом. Талия незнакомца была повязана толстым шнуром из красного шелка, перевитым словно корабельный канат, на концах его весело поблескивали маленькие, кованные из золота якоря.
За пояс незнакомца, как бы оттеняя его причудливую и необычную одежду, были заткнуты два небольших, богато изукрашенных пистолета, а между складками куртки довольно внушительно торчала рукоятка изогнутого азиатского кинжала.
– Как здесь поживают? – входя в комнату, громко сказал незнакомец. – Выходите же, почтеннейший торговец пушным товаром. Я принес для ваших сундуков немало золота. Ну, а теперь, когда этот трехсвечник выполнил свое назначение, можно, полагаю, его потушить, а то, пожалуй, он привлечет сюда еще кого-нибудь.
– Прошу извинения, – сказала Алида, выходя из-за занавески. Лицо девушки было спокойно, хотя сердце ее сильно билось. – Так как мне приходится принимать ваш неожиданный визит, то я прошу вас не тушить свеч.
Незнакомец невольно сделал шаг назад. Его очевидная тревога несколько несколько успокоила Алиду и придала ей больше смелости, ибо храбрость одного всегда пропорциональна испугу другого. Однако, увидев, что рука незнакомца потянулась к пистолету, девушка вновь готова была бежать. Страх не покидал ее до тех пор, пока она не встретила мягкий, пленительный взгляд незваного гостя, который, сняв руку с оружия, сделал шаг вперед с таким изяществом и спокойствием, что тревога мгновенно покинула Алиду.
– Хотя олдермен ван Беверут не оказался в условленный час в условленном месте, – произнес молодой человек, – он прислал вместо себя столь достойного представителя, что ему за это можно все простить. Надеюсь, сударыня, вы уполномочены господином олдерменом вести со мной дело?
– Не имею ни малейшего права вести переговоры о вещах, в которых я ничего не понимаю.
– Но тогда зачем же этот сигнал? – спросил незнакомец, указывая на свечи и лампу. – Этим нехорошо шутить.
– Не понимаю, что вы хотите сказать. Это обычное освещение моей комнаты, если не считать фонаря, который оставил мне дядюшка, олдермен ван Беверут.
– Ваш дядюшка? – воскликнул глубоко заинтересованный этим сообщением молодой человек, вплотную приблизившись к Алиде и вынуждая ее отступить назад. – Ваш дядюшка! Возможно ли, что передо мной мадемуазель де Барбери, о красоте которой ходит столько слухов! – добавил он, галантно приподымая головной убор, словно только что обнаружив необыкновенную привлекательность своей собеседницы.
Не в характере Алиды было сердиться на комплименты.
Все воображаемые причины для испуга были позабыты. К тому же незнакомец достаточно ясно дал ей понять, что у него было назначено свидание с почтенным олдерменом. Если мы добавим, что исключительная привлекательность и нежность его лица и голоса помогли успокоить страхи девушки, мы вряд ли погрешим против истины или неверно опишем чувства Алиды. Несведущая в торговых делах и привыкшая слышать, будто скрытность, с которой совершаются различные сделки, вырабатывает в человеке лучшие и ценнейшие качества, она не видела ничего особенного в том, что люди, деятельно занимавшиеся коммерцией, имели основания утаивать свои поступки, опасаясь коварства конкурентов. Как и большинство женщин, Алида целиком полагалась на тех, к кому чувствовала привязанность; и, хотя нравом, воспитанием и привычками она резко отличалась от своего опекуна, их согласие никогда не нарушалось размолвками.
– Так вот какова прекрасная де Барбери! – повторил моряк, смотря на молодую девушку с любопытством, смешанным с какой-то трогательной грустью. – Прозвище, видно, дано недаром.
Последние слова вызвали краску на лице Алиды.
– Вы слишком развязны для постороннего, – оборвала его Алида, залившись румянцем, хотя живые темные глаза незнакомца, словно читавшие все ее мысли, видели, что она не сердится. – Не отрицаю, что пристрастность друзей и мое происхождение действительно снискало мне такое прозвище, но оно дано мне скорее в шутку, чем всерьез, и вовсе не по заслугам… А теперь, так как уже поздно, да и ваш визит по меньшей мере странный, позвольте мне позвать дядю…
– Останьтесь, прошу, – произнес незнакомец, – Давно, уже очень давно не испытывал я таких приятных ощущений! Жизнь полна тайн, прелестная Алида, хотя порой ее проявления кажутся весьма обыденными. Тайна заключена в начале и конце жизни, в ее порывах, симпатиях и всех противоречивых чувствах. Нет, нет, не оставляйте меня! Я явился сюда из далекого плавания, где грубые, неотесанные люди долгое время были моими единственными спутниками. Ваше присутствие – как бальзам на мою растревоженную, израненную душу.
Взволнованная скорее таинственным и печальным тоном незнакомца, чем его странными речами, Алида колебалась. Рассудок подсказывал ей, что приличие и просто благоразумие требуют, чтобы она позвала дядюшку, но приличие и благоразумие теряют часть своей силы, перед разыгравшемся таинственность женским любопытством. Ее красноречивый взгляд встретил открытый и умоляющий взор, который, казалось, очаровал ее. И, пока рассудок твердил ей, что оставаться здесь опасно, чувства склоняли ее в пользу благородного моряка.
– Гость моего дядюшки всегда может отдохнуть под нашим кровом от лишений долгого плавания, – сказала она. – Этот дом никогда еще не закрывал своих гостеприимных дверей.
– Если я пугаю вас, только скажите, и я выброшу это дурацкое оружие, – серьезно произнес незнакомец. – Ему не место здесь. – И с этими словами он швырнул оба пистолета и кинжал в кустарник за окном. – О, если б вы знали, как неохотно я причиняю зло кому бы то ни было, а тем более женщине, вы бы не боялись меня!
– Я боюсь не вас, – твердо возразила Алида, – а боюсь только превратного мнения света.
– Кто здесь может потревожить нас? Вы живете вдали от города и завистливых глаз, прекрасная Алида, словно счастливая избранница, над которой витает добрый гений. Взгляните, вот прелестные вещи, в которых ваш пол ищет невинных развлечений. Вы играете на этой лютне, когда меланхолия овладевает вами… Вот краски, которые могут передать или даже затмить красоту полей и гор, цветов и деревьев… Со страниц этих книг вы черпаете мысли, чистые и незапятнанные, как ваша душа, и красивые, как вы сами.
Алида слушала незнакомца будто зачарованная; молодой моряк с печальным видом касался различных предметов, о которых говорил, словно сожалея о своей судьбе, уготовившей ему профессию, глубоко чуждую всему этому.
– Не удивительно, что вы, моряки, так живо интересуетесь этими мелочами, которые доставляют нам развлечение, – отвечала Алида.
– Вам знакомо, следовательно, наше трудное и опасное ремесло?
– Мне, родственнице такого известного купца, как мой дядя, естественно немало знать о моряках!
– И вот доказательство, – тут же отозвался незнакомец, как бы вновь демонстрируя живость своего ума. – «Историю американских пиратов» редко можно увидеть среди книг, составляющих круг чтения девушки. Неужели красавице де Барбери доставляют удовольствие описание всяких кровопролитий?
– Удовольствие? – воскликнула девушка, подзадоренная сверкнувшим взором своего собеседника и, вопреки его внешности, уверенная, что и сам он принадлежит к морским разбойникам, о которых зашла речь. – Эту книгу мне дал один отважный моряк, готовящийся пресечь пиратские набеги. Читая о злодеяниях этих людей, я всей душой сочувствую тем, кто рискует жизнью ради защиты слабых и невинных… Однако мой дядюшка рассердится, если я буду медлить с известием о вашем прибытии…
– Еще минутку! Давно я не видал такого мирного уголка, как этот. Здесь – музыка, там – вышиванье. Из этих окон открывается прекрасный вид, а там вы можете любоваться океаном без всякой боязни за себя. Вам, должно быть, хорошо здесь?
С этими словами незнакомец обернулся и тут только заметил, что он один в комнате. Нескрываемое разочарование появилось на его красивом лице, но не успел он собраться с мыслями, как возле двери послышался ворчливый голос:
– Договоры и условия! Что, спрашиваю я, привело тебя сюда? Так-то ты бережешь нашу тайну? Или ты считаешь, что королева возведет меня в рыцари, узнав о нашей связи?
– Маяки и ложные бакены! – воскликнул в ответ молодой моряк, передразнивая интонации недовольного бюргера и указывая на свечи и фонарь, все еще стоявшие на столе. – Разве корабль может войти в порт без помощи сигнальных огней?
– Это натворила луна и девичьи сантименты! Вместо того чтобы спать, девица сидит у окна и глазеет на звезды, расстраивая расчеты честного бюргера. Но не пугайся, любезный Сидрифт, моя племянница особа благоразумная, и, если даже у нас не было бы лучшей поруки в том, что она будет молчать, ее вынудит к этому необходимость, ибо, кроме француза-камердинера и патрона Киндерхука, ей здесь не с кем перемолвиться словечком, а они оба мечтают о чем угодно, только не о торговых прибылях.
– Не бойся, олдермен, – ответил с лукавым видом моряк, – у нас есть другой еще залог ее молчания: опасение скомпрометировать себя: ее дядя не может повредить своему доброму имени без ущерба для репутации племянницы.
– Не вижу большого греха в том, что иногда веду торговлю чуть вне пределов закона! Эти проклятые англичане хотят все прибрать к своим рукам! Без зазрения совести они связывают нас, купцов, заявляя: «Торгуй с нами или ни с кем». По слабости бургомистра они установили такие порядки в Амстердаме, а затем и во всей колонии, а теперь нам не остается ничего иного, как поднять лапки кверху и повиноваться.
– И поэтому купец находит утешение в торговле контрабандными товарами. Ты совершенно прав, почтенный олдермен! Удобная философия, особенно если дельце сулит барыши. Ну, а теперь, столь похвально отозвавшись о нашем ремесле, давайте перейдем к его законному или беззаконному завершению. Вот, – добавил он, доставая из внутреннего кармана куртки небольшой мешочек и небрежно бросая его на стол, – вот твое золото. Восемьдесят полновесных золотых дублонов вполне недурная цена за несколько тюков пушнины. Даже последний скопидом согласится, что шесть месяцев не столь уж долгий срок для подобного оборота.
– Твой корабль, милейший Сидрифт, летает, как птичка колибри, – ответил Миндерт с радостной дрожью в голосе, выдавшей его глубокое удовлетворение. – Ровно восемьдесят, говоришь? Не трудись смотреть в бухгалтерскую запись. Я готов взять все заботы на себя и пересчитать золото. Действительно, игра стоила свеч! Несколько бочонков ямайского рома, немного пороха и свинца, два-три одеяла и грошовая безделушка в подарок вождю племени быстро превратились с твоей помощью в благородный металл! Ты торговал на французском побережье?
– Севернее, там, где снег возвышает ценность этих товаров. Бобровые и куньи меха, честный бюргер, будут красоваться перед императором на ближайшем дворцовом празднике. Что ты смотришь так пристально на эту монету?
– Она кажется мне недостаточно тяжелой. К счастью, у меня под руками весы…
– Постой! – сказал незнакомец, опуская руку в мягкой перчатке, опрысканной, по обычаям того времени, духами, на плечо собеседника. – Между нами не должно быть никаких весов, сударь. Эта монета пойдет вместе с другими. Мы торгуем под честное слово, и всякое сомнение для меня оскорбительно. Если это повторится, я буду считать свои отношения с тобою оконченными!
– Это стало бы несчастьем для нас обоих, – ответил Миндерт, делая вид, что он только пошутил, и опуская в мешок несчастный дублон, грозивший стать яблоком раздора. – Немного снисходительности в торговых сношениях достаточно для поддержания дружбы. Но не будем из-за пустяков терять драгоценного времени. Привез ты нужные для колонии товары?
– В изобилии.
– И тщательно подобранные? Колонисты и монополия! В этой тайной торговле – двойное удовлетворение. Хотя я не получаю извещений о твоем прибытии, любезный Сидрифт, но сердце у меня радостно бьется в предвкушении встречи. Мне доставляет двойное удовольствие обходить законы, выдуманные вашими лондонскими крючкотворами!
Конец ознакомительного фрагмента. Купить книгу