Читать книгу Ложь, которую мы произносим - Джейн Корри - Страница 5

Вегетарианское ризотто. Первое блюдо, которое приготовила для меня Сара. Я ненавижу рис со школы – там нас пичкали им практически насильно. Особенно в каникулы, когда я оставался в пансионе, поскольку мой отец был в разъездах. В то время я принимал это без вопросов. То, что он работал за границей, а не все остальное.

– А ты знаешь, что рис является основным продуктом питания более чем для половины населения земного шара? – спросил я у Сары в тот первый вечер. И осознал, что, пока говорил, снял очки, тщательно их протер и снова надел. Я делал так, когда нервничал.

Сара посмотрела на тарелку у себя на коленях, словно я только что раскритиковал ее стряпню. Затем она опять взглянула на меня с почти детским выражением лица, которое заставляло задуматься: сколько же ей лет? Прошлый опыт научил меня тому, что угадать возраст женщины довольно трудно, а неверная цифра может вызвать сильную обиду. Нужно проявлять крайнюю осторожность.

Две необычайно толстые розово-голубые косы и широкая синяя юбка в белый горох представляли любопытное сочетание с парой тяжелых шнурованных ботинок. «Доктор Мартинс», так их, кажется, называли. Хотя в девяностые подобное было в моде. Коричневые ботинки лежали рядом на полу, там, куда она их небрежно бросила.

Единственное, что я мог сделать, – не пытаться поставить их аккуратно.

И вместо этого заставлял себя глотать застывшие комки риса.

– Восхитительно, – ответил я, хотя ненавижу врать. Того, кого в нашей школе ловили на лжи, директор порол прямо на трибуне во время собрания. «Уилкинс! Поднимайся сюда. Немедля». В конце концов, школа была католическая – ложь означала, что ты попадешь в ад.

Или, возможно, мое отвращение к вранью родилось из неуклюжей полуправды отца о том, как долго он встречался с моей будущей мачехой после – или до – смерти моей матери. Мне тогда было восемь.

Мы сидели скрестив ноги друг напротив друга в креслах-мешках у электрического камина в спальне Сары. Я никогда раньше не сталкивался с креслами-мешками, и, честно говоря, мне было трудно сохранять равновесие.

Координация никогда не была моей сильной стороной. А еще спорт, как ясно дал понять вспыльчивый учитель физкультуры. Мой амблиопический левый глаз – большинство людей называют это «ленивым глазом» – мешал четко видеть мяч. Я ненавидел каждую секунду урока физкультуры. По сути, единственное приятное воспоминание о школе – это мой друг Хьюго. Только он меня понимал.

– Откуда ты родом? – спросил я, проглотив еще одну ложку ризотто.

Сара одарила меня еще одной сияющей улыбкой – такой очаровательной, что от нее невозможно было отвести взгляд. Подобные метафоры мне не свойственны, но как еще это назвать, я не знал. Я заметил, что брови у Сары были довольно густыми, на другом лице они могли бы показаться слишком приметными. Но с ее прекрасными карими глазами они составляли единое математическое уравнение.

– Честно говоря, я из довольно обычной семьи, – ответила она, склонив голову набок. Я обратил внимание, что шея у нее очень длинная и тонкая. – Нас было пятеро, – продолжала она. – У меня две сестры и два брата, хотя сейчас мы разбросаны по всему миру. Росли в муниципальном районе в Кенте и ходили в местную школу. Но зато тогда были счастливы и любимы. Это все, что нужно в жизни на самом деле.

Несмотря на муниципальный район и общеобразовательную школу, с которыми сам никогда не сталкивался, я не мог не позавидовать ей. Но все же заметил условное «тогда» рядом с «мы были счастливы и любимы».

Позже, когда я наконец рассказал о том, что происходило в школе, ее это шокировало. «Когда у меня будут дети, – произнесла она, сдвинув свои густые брови, – мне и в голову не придет отослать их прочь. И я убью любого, кто к ним прикоснется».

Глядя на ее стройную фигуру, подумаешь, что Сара и мухи не способна обидеть. Но к тому времени я уже начал подозревать, что внутри нее кроется определенная жесткость. Она отличалась от всех женщин, с которыми я пересекался.

Для начала у нее была маленькая серебряная сережка в правой ноздре. А еще Сара держала столовые приборы между большим и указательным пальцами, а не накрывала нож и вилку сверху, как меня учили. Но эта женщина меня завораживала. Она видела мир совершенно иначе, чем все, кого я знал. Замечала такие вещи, как пение черного дрозда или цвет неба, которое казалось мне серым, но, как она объяснила, было смесью зеленого, лилового и розового. А еще физическая сторона. (Мне почти неловко об этом говорить.) В моем представлении секс, как и деньги, не тема для обсуждений в приличном обществе. Но я не мог оторвать взгляд от этой гладкой, безупречной кожи и удивительных скул, которые так напоминали о моей матери.

До сих пор помню, как я сказал ей: «Твоя кожа похожа на бархат». Часть меня – та, о которой я даже не подозревал, – желала провести пальцем по лицу Сары, чтобы проверить, бархатистая ли она на ощупь.

Мой отец умер за месяц до нашего с Сарой знакомства. Но я знал, что бы он сказал, будь у них возможность встретиться: «Она не вполне одна из нас, да?»

В то время я влюбился в нее отчасти потому, что Сара была из другой среды. Что дало мне традиционное воспитание? Ничего, кроме боли.

Все, чего я хотел, – быть любимым и иметь настоящую семью. Жену и детей. Я пытался пойти традиционным путем с Арабеллой. Это не сработало. Так что, возможно, мне выпал шанс с кем-то, не похожим на тех, кого я встречал раньше. Мы с Сарой познакомились одним прохладным весенним вечером на уроке рисования «для начинающих и совершенствующихся». Я был из первой категории. Когда записывался на занятия, Хьюго решил, что это грандиозная шутка.

– Рисование? Ты? – захохотал он. – У тебя нет творческой жилки, Уилкинс.

Время от времени он называл меня по фамилии, как это водилось у нас в школе. Я решил не поступать с ним так же. Вспоминать те времена мне не хотелось.

– Как по мне, лучше бы ты держался цифр, – добавил он.

Хьюго был прав. Цифры были не просто безопасными, они еще и приносили доход в моей профессии. Но жену найти не помогли. Мне было тридцать пять. У банкира Хьюго с его женой Оливией подрастали двое детей, для которых я стал крестным отцом, хотя я не проявлял особенно отцовской заботы. И мне начинали надоедать комментарии вроде «Еще не остепенился?» или «Если ты не будешь осторожен, то превратишься в закоренелого холостяка, который проверяет сроки годности на упаковках». Будь я молодым сейчас, не стал бы беспокоиться из-за статуса холостяка. А тогда, в девяностые, было принято вступать в брак рано.

Как уже говорил, я думал, что Арабелла может оказаться той самой. Арабелла, которая работала личным помощником в солидном аукционном доме и повсюду следовала за мной в жемчугах и благоухании «Шанель», намекая, что скажет «да» по первому сигналу, о чем ее мать не раз давала понять.

Разумеется, я был польщен. Никто другой даже отдаленно не интересовался мной. Я по-прежнему слышал школьные насмешки: «Все еще глаза в кучу, Уилкинс?» В шестом классе на танцах мне отказали все девочки, к которым я набрался смелости подойти.

Поэтому, когда я познакомился с Арабеллой – через ее брата, учившегося со мной в университете, – и она согласилась сходить куда-нибудь, я не мог поверить своей удаче. Мы встречались почти четыре года. И все же у меня оставались сомнения. Как узнать, что кто-то подходит для семейной жизни, особенно если, как и я, не очень хорошо разбираешься в «слабом поле»? Но когда я решил, что вполне могу сделать предложение, она меня бросила.

Через автоответчик на моем телефоне.

«Мне очень жаль, Том. Я не думаю, что мы подходим друг другу».

Охваченный тем, что считал страстью, я в сильнейшем раздражении направился к ее квартире в Пимлико.

– Что значит «не подходим»?

У нее хватило порядочности выглядеть смущенной.

– Не пойми меня неправильно, Том, но ты слишком предсказуем. У тебя есть распорядок, который никому не позволено менять. Как будто ты все еще в школе. Ты слишком уравновешен, чтобы рисковать. А я хочу большего.

Оказалось, во время каникул в Корнуолле Арабелла познакомилась с серфером. Разумеется, богатым, который владел собственным пляжным отелем. И ушла. Несколько месяцев спустя в «Таймс» появилось объявление о свадьбе.

Внезапно Арабелла начала казаться мне идеальной женщиной, которой я по глупости позволил уйти. Мое прежнее отношение к браку «либо так, либо никак» теперь выглядело ошибочным. У меня никогда не было настоящей семьи, заслуживающей упоминания. Неужели я так и проживу всю жизнь? А что, если закончу ее в одиночестве – сварливой развалиной, которую интересуют только цифры и рутина? Одним из тех, чьи некрологи в «Дейли телеграф» заканчиваются словами «Умер неженатым», оставляя читателям возможность сделать собственные выводы.

Отказ Арабеллы все еще причинял боль, когда я, для разнообразия закончив работу пораньше, вышел пройтись и увидел объявление о занятиях рисованием в местном центре искусств в Хакни, где предусмотрительно, пока район не успели реконструировать, купил дом с террасой и тремя спальнями. Занятия шли тем же вечером. Должны были вот-вот начаться. Это совершенно не походило на то, что я когда-либо делал. «Слишком уравновешенный, чтобы рискнуть».

Я бы доказал, что Арабелла неправа. И что Хьюго тоже ошибается.

– Третья комната слева, – сказала девушка за стойкой. – У вас не так много времени, так что заплатите, когда будете уходить.

Я занял место за заваленным газетами столом. И сразу заметил Сару. Трудно было не заметить. Не только потому, что она была преподавателем, но и потому, что из-за ярко-красной помады, юбки в горошек и этих розово-голубых прядок в заплетенных темных волосах Сара выглядела так, будто направлялась на костюмированную вечеринку. Но чем она действительно выделялась, так это улыбкой. Широкой и лучезарной, которая могла сделать любого другого человека похожим на клоуна. Но у нее выглядела потрясающе.

Возможно, я просто знаю не так уж много улыбчивых людей. Самое близкое к улыбке, что я видел, – ухмылки моих коллег по работе при виде хорошего отчета. Наверное, я такой же. Но улыбка Сары осветила меня изнутри. Заставила почувствовать себя тепло, уютно, счастливо и наполнила надеждой. Я не мог припомнить похожих ощущений с тех пор, как была жива моя мать. У нее была точно такая же улыбка.

Затем мое внимание привлекла пожилая женщина, которая вышла из-за ширмы, завернувшись в простыню. Это какая-то римская тема? К моему удивлению и ужасу, женщина позволила простыне упасть на пол, обнажив дряблые, обвисшие груди с ужасными морщинами. Мне пришлось отвести взгляд.

Остальные сразу же вооружились углем и принялись за дело, а я не знал, с чего начать. С левого соска? С ноги? Я был совершенно не в своей тарелке. Поэтому взял линейку из «художественной коробки», которую передавали по кругу, и начал измерять.

Неужели бедной женщине не холодно? А что, если она проголодается или захочет в туалет? О чем, черт возьми, она думает, сидя на стуле в одной позе и уставившись в пространство?

– Не могла не заметить, что вас, кажется, слегка удивила наша тема, – примерно через двадцать минут сказала мне через плечо Сара, когда наконец добралась до меня.

Я постарался ответить небрежно:

– Вообще-то думал, что это занятие по натюрморту. Ну, понимаете, цветы и фрукты. Что-то в таком духе.

Она рассмеялась, но это не был недобрый, презрительный смех. Он больше напоминал веселый перезвон колокольчика.

– Вы бы удивились, узнав, сколькие совершают ту же ошибку. – Ее слова заставили меня почувствовать себя немного лучше. Затем голос Сары стал серьезнее. – Однако человеческое тело – это произведение искусства, не так ли?

– Или математическая головоломка, – возразил я. Мы оба посмотрели на угловатые очертания на листе, которые я тщательно зарисовал, изображая различные части тела пожилой женщины.

– То же думали Леонардо да Винчи и Пикассо, – произнесла она так, будто я был стажером, который допустил небольшую ошибку и нуждался в ободрении. – Но, на мой взгляд, красота обнаженной натуры заключается в том, что модели нечего скрывать. Он или она полностью открыты. По крайней мере снаружи. Это вынуждает художника заглянуть под кожу, постараться отыскать душу. Вот что на самом деле заставляет портрет работать.

Я никогда не смотрел с такой точки зрения и спросил:

– Но как мне этого добиться?

– Позвольте инстинкту взять верх.

Инстинкту?

– Я не знаю как, – пробормотал я. Приходить сюда было ошибкой. Теперь я это понимал.

– Не возражаете, если я немного помогу?

Ее ладонь накрыла мою, направляя кусочек угля. В ту же секунду меня пронзила молния. Словно действительно током ударило. Я ничего не понимал. Эта женщина просто была не в моем вкусе. И все же…

– Видите? – сказала она. – Все, что вам нужно было, это сделать небольшой изгиб здесь, а затем вот так…

– У вас звучит так легко, – сказал я, стараясь не смотреть на эту прекрасную лебединую шею, хотя ее и портил дешевый кулон, который Сара в разговоре продолжала теребить.

Моя учительница отстранилась, словно оценивая меня. Я почувствовал себя немного неловко.

– У каждого свои сильные стороны. Чем вы занимаетесь?

– Я актуарий.

Сара вопросительно склонила голову набок. Я заметил, что у нее тот гладкий высокий лоб, который придает лицу царственный вид.

– И что же это?

Люди, не связанные с нашей сферой, столько раз спрашивали об этом, что у меня уже был готовый ответ.

– По сути, я математик, который измеряет вероятность и риск будущих событий, чтобы предсказать их финансовое влияние на бизнес и клиентов.

Она расхохоталась:

– Как-как, простите?

Меня несколько ошеломило ее веселье.

– На самом деле это очень полезно. Например, я могу помочь клиентам определить, сколько им осталось жить, чтобы они смогли оформить правильную страховку.

– Никогда не встречала того, кто этим занимался бы. Так сколько же вам осталось жить?

Никто и никогда не задавал мне этот вопрос.

– Не знаю.

– Как по мне, я бы не хотела знать, – беззаботно сказала она. – Я верю в то, что нужно жить здесь и сейчас. Это гораздо важнее денег.

Затем она, словно осознав, что ее ладонь все еще лежит на моей, убрала руку. Мне сделалось холодно. Пусто. Я даже не смог ответить, что страхование – одна из тех жизненно важных вещей, которые люди игнорируют из-за их стоимости. Сара уже перешла к следующему ученику, склонилась над ним и давала добродушные советы. Я почувствовал нелепую вспышку ревности.

– Пора прерваться! – воскликнула Сара некоторое время спустя. – Мод, налей себе чаю, хорошо? Ты сможешь продолжить минут через десять?

Меня поразила заботливость Сары. Пожилая женщина встала, завернулась в покрывало, которое лежало рядом с ее стулом, и поковыляла к чайнику. Невозможно было не смотреть на нее с каким-то испуганным восхищением. Сколько ей заплатили? Наверняка должны быть более простые способы заработка.

Весь следующий час я поглядывал на Сару, впитывал ее. Наблюдал, как она помогает другим. Замечал ее доброту. Ободряющее: «Мне нравится, как у тебя легла эта тень», – для каждого. Небольшие наставления: «На вашем месте я бы добавила сюда немного лилового». В этом была деликатность, но в то же время твердость. Нечто, говорившее: «Я могу постоять за себя».

Но больше всего поражало ее физическое присутствие: эти детские косички, тонкие обнаженные руки, красивые карие глаза. Возможно, прозвучит как клише, но Сара была словно наркотик (не то чтобы я когда-нибудь принимал наркотики), и чем дольше вращались стрелки часов, тем крепче становилась моя зависимость.

К концу урока я полностью переделал свой набросок и подошел к ней.

– Простите, не думаю, что рисование с натуры – это для меня.

Она одарила меня ласковым и понимающим взглядом, который снова напомнил мне о матери.

– Не хотите попробовать еще раз?

– Не очень.

Вряд ли я решился бы добавить, что меня смутила обвисшая грудь модели и не понравилась та грязь, которую оставлял на руках уголь.

– Печально будет вас потерять.

И тут я услышал слова, слетевшие с моих губ раньше, чем я смог забрать их назад:

– Вообще-то не хотите ли со мной поужинать?

Я ожидал, что она пошлет меня подальше. Ведь ни одна девушка не пойдет на свидание с мужчиной, которого только что встретила и обменялась лишь парой фраз? Во всяком случае, приятная девушка.

Или в этом и был смысл? Может, я пригласил Сару на свидание, потому что мы были на разных полюсах. Чтобы доказать, что я вовсе не тот скучный консерватор, которого презирала Арабелла.

– Хорошо, – непринужденно согласилась Сара.

Я ее правильно расслышал?

– Но я бы предпочла, чтобы вы зашли ко мне, чем идти куда-то, – продолжила она. – У меня есть небольшой запас еды, и не съесть его мне кажется расточительством. Ненавижу расточительство, а вы? Тем более когда в мире столько людей голодает.

Я едва не сказал, что не подразумевал сегодняшний вечер. Имел в виду когда-нибудь. Возможно, на следующей неделе. Или на этой, если повезет. Или даже никогда, если честно, поскольку не рассчитывал на ее согласие. Но эта необычная девушка сказала «да». И более того, имела в виду «прямо сейчас».

– У вас? – произнес я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно. – Конечно.

– Отлично! – Лицо Сары снова озарила та солнечная улыбка, которая заставляла меня ощущать странную легкость внутри. – Я недалеко живу. Всего в сорока минутах ходьбы. Кстати, вы ведь любите вегетарианское ризотто?

Я с трудом сглотнул. Как можно было сказать ей, что сама мысль о рисе причиняет мне физическую боль? Не «просто» из-за ужинов школьных времен, но и из-за того, что следовало после.