Читать книгу Ночной бродяга. Часть первая - Джин Гарду - Страница 2

Имя, данное мне при рождении, – Рокамадур. Я не шучу! И не знаю, кого из предков винить за это. Своим призванием, оглядываясь на пройденный путь, могу назвать – реставрацию подушек. Я снова не шучу и могу с уверенностью сказать, что это выходит у меня лучше всего. Откуда этот поток клиентов я не знаю, но они неизменно возвращаются и приводят новых, вот уже долгие годы.

Мне тридцать лет. Я перспективный и амбициозный реставратор подушек, я поддерживаю силы человеческой привязанности и это, сказать по правде, не легкий труд.

Наткнуться на мой трейлер вы могли на улицах… и со вторника по пятницу с 09:00 до 16:00. Основной обязанностью назовем «усердное ожидание». «Этап подготовки» состоит из двух фаз: 1) перманентное созерцание картины Ренуара «Бал в Мулен де ла Галетт» (разворот из старой газеты). 2) прочтение всевозможных книг, а так же просмотр кино и сериалов. Этот, важнейший из этапов, непреложен и бесконечен!

«Этап предвкушения» состоит из одной фазы: я жду клиентов и, в это время, размышляю о своей жизни. Все идет своим чередом – моя жизнь насыщенна всякого рода раздумьями и никак не действиями. Зачем? Мой мир до меня построили родители, а до этого их родители… А я чертовски хорош в созерцании и обдумывании! Будущее пускай строят другие, у меня же есть уйма времени и тонны информации, которую нужно поглотить, переварить и высрать. Но я никак не «прожигатель жизни»! Прошу не путать!

«Этап действий» также состоит из одной фазы: берем подушку, потрошим ее и наполняем перьями. Все. Закончено.

Когда «пациента» укладывают на мой стол, зяблого, иссохшего и засаленного, я, первым делом, вспарываю живот «пером» – так называется нож, который, еще в детстве, я украл у миссис Доре, которая жила в нашем доме. Далее я использую насос, чтобы уставшие и потрепанные перья отправить вслед за ангелами, в урну. В эти моменты перед моими глазами оказывается картина Отца (он художник) : гигантский триптих, натянутый на старую оконную раму, состоящую из двух разворотов – «Демон, вырывающий перья из крыла Ангела». Где-то глубоко-глубоко, в царстве мертвых, возле бездонной урны для перьев, край которой сверженный Ангел задевает своим крылом, в сладостном раздумье сидит Демон. Крылатый сложен пополам на его колене, как непослушный мальчишка на колене отца. Острые, черные, длинные когти беса, держат перышко, острием повернутое к его козлиной бороде. Он запечатлен в момент гурманского предвкушения – в его распоряжении вечность.

После, я вытряхиваю засосанные перья из картриджа в насосе, наполняю его новыми перьями и вставляю обратно. Я наполняю подушку наполовину и откладываю в сторону. На швейной машинке, почти до конца, сшиваю края подушки и вновь включаю насос, в этот раз, заполняя пространство полностью. И последний штрих – заштопываю наполненную подушку. Нить использую белую, так как большинство подушек создавались белыми и только со временем пожелтели. Я думаю: если перья новые, так почему бы и нить не использовать белую?! Белый – цвет чистоты.

В детстве, в моем «Мире прошлого», Отец, как-то раз, взял меня с собой к реставратору подушек на улице…. К единственному и неповторимому мастеру своего дела, к которому я, вскоре, прилип в качестве ноющего и любознательного подмастерья. Правды ради стоит сказать, что идея Графу (так друзья звали моего родителя) не принадлежала – это все секс с одной из любовниц. У нее было розовое тело, розовая одежда, розовые зрачки, розовая аура… Розовый – цвет желаний. Отец уже тогда, мне было лет семь, был весьма откровенен в общении со мной, и потому, отключив к черту стариковскую моралистическую опеку, выдал: «Она любит кувыркаться на подушках. Мы их порядком износили…» Тогда я понятия не имел, что значит «кувыркаться» и не придал этому никакого значения. Также, до сих пор взять в толк не могу, почему нельзя было купить новые?! Мы жили скромно… в особняке под названием «Фира». Так или иначе, изношенные подушки помогли мне найти цель жизни. Детство – окрашено в розовый цвет.

Я внимательно следил за каждым движением Мастера и находил его род деятельности весьма и весьма интригующим. Мне, уж точно, была не по нраву мысль стать космонавтом или врачом. Потому, в следующий раз, когда пришло время забирать подушки назад, я принес Мастеру подушку для иголок. Она была сделана грубо и безвкусно и, ожидаемо, получила негативный отзыв: «молодой человек, нет в вашем изделии души!» Тогда я все воспринимал очень прямолинейно и уже на следующий день сшил куклу, ведь что еще, если не кукла, может обладать душой? Она ведь похожа на человека! Со второй попытки прокатило и я был допущен к таинствам дела.

Сейчас расскажу… Тогда, я закончил шить куклу. Уже не первую, но не хочу говорить – «очередную», и не последнюю. Тогда, род этих взаимоотношений можно было назвать «Полузабытый роман» : минус патетики, больше чувственности (еще одно вот такое пошлое словечко). Хотя, в действительности, лучший эпитет – «убийство». Убийство прошлого… Мой странный способ прощаться. Кто-то рыдает на плече, кто-то пишет письма, кто-то оскверняет любовь дружбой, ну а я – шью куклы и оставляю их у двери в знак расставания. Казнить меня, нельзя помиловать!

Окно выходило в укрытый маленький дворик, такие, как бывают в Лондоне, или во Львове, в Праге, колодцеобразный дворик: казалось, будто окно – это дверь лифта, медленно ползущего чуть-чуть, и еще немного, но неизменно вниз, и я вот-вот поравняюсь взглядом, бездумно устремленным в красный мерцающий огонёк сигнализации, с ночным бродягой у моего парадного. Но этот «лифт» недвижен, а потому я застыл «посреди»… Луна сверлит макушку, ноги топчут пол, я прикован к синему огоньку, а бродяга продолжает путь и покидает дворик. Домохозяйки называют это «релаксацией»… ну а мне, всего-то нравится красный и синий цвета огоньков от сигнализации в моем колодцеобразном дворике.

Я расскажу обо всем случившемся оттуда – из «Мира релаксации», в своей спокойной манере, потому что, мой читатель, больше не осталось поводов для волнения, хотя, черт возьми, рассказ, конечно, будет субъективным.

Я был безмятежен и решителен: наступил тот самый день. Кукла завершена, а значит, пришло время прощаться с подругой сердца, с подругой детства, подругой в постели, с подругой жизни… «Дамой сердца», если угодно. Я решил подарить куклу Клем и потому закрыл свой трейлер на неопределенный срок, чтобы не отвлекаться на работу. Так и написал на двери: «Прошу простить, временно не работаю – занят очень важным делом!» Но отвлекло меня другое: тем самым утром в дверь моей квартирки постучали… я ударил со своей стороны, выбивая ритм утренней пульсации в висках, и в ответ опять послышался нетерпеливый звонкий стук. Я открыл.

Глуповатая улыбка обнажила 25—26—27—28—29—30—31—32. Ровно 32! – белоснежных, коммерчески-убедительных зуба.

– Мы собираем денежки! – она говорит с улыбкой.

– И зовут тебя… «Мне нужны денежки» – я говорю.

– Должно быть, это остроумно… – она замешкалась, – но, верно – меня зовут Клаудия.

Это имя кажется чересчур мелодичным для человеческого слуха. Не так ли? Как можно так обозвать свою принцессу? Ирония в ее словах… ах, эта ирония в словах… не могу сказать, что ее слова, интонация, улыбка были вестниками скорых перемен, отнюдь, ее визит не сказал мне ровным счетом ничего. Уже очень давно я не говорил с людьми. Однако в этот день, все должно было перемениться, ведь я, спустя два года, решился подарить куклу Клем.

– Я собираю денежки в помощь Казино, – она продолжает.

– Да, да, конечно, – я отвлеченно киваю.

– У нас там можно выиграть шляпку. Мы там на шляпки играем!

– Ну как же иначе, – улыбаюсь.

– Владелец казино Эдван Дедье, очень беспокойный тип. Мы его называем «Ошпаренный». Мы в казино живем. Много людей там живет. Мы не хотим играть на деньги – мы играем на шляпки!

На устах пляшет слово «проза». Что за черт?

– Ага, я все понял: денежки – шляпки – казино – люди. Все понятно, конечно.

– Вот ты придешь в Казино и сможешь выиграть! – она продолжает, – Многие выигрывали. Придешь, и поставишь ценнейшее в своей жизни. Придешь, и выиграешь шляпку. Я эти шляпки шью для тех, кто выиграл. Всем нравятся мои шляпки!

– Нисколько в этом не сомневаюсь.

– Мне нужны денежки! Я хочу шить шляпки. Денежки пойдут на шляпки.

Проза, проза, проза… «Мир прозы», как-то так…

– Идем в казино. Бери денежки и идем в казино! – сверлит своим писклявым голоском, причиняя невыносимую боль.

– Да, конечно, конечно.

Побойся бога, Клаудия! На дворе сказочный рассвет! К чему этот визг?!

Я спустился взглядом к ее ножкам. Клаудия, хочу заметить, у тебя потрясающий за… Ваши чресла весьма обольстительны, мисс Клаудия! И пока я рассматривал ее фигуру, в памяти всплыли стройные ножки учительницы английского языка старших классов, доводящие меня до неистовства. Эти ножки научили меня всего паре слов, но дали представление об «истинной красоте». Теперь картины Тулуз Лотрека2 – это ножки англичанки, сонеты Данте – это ножки англичанки, короче, вся красота мира – это ножки англичанки. Но только той – молодой англичанки, а не той, которую я встретил недавно в таксопарке, эта больше смахивала на поношенную обувь молоденькой англичанки. Глядя как угасла ее красота, мне захотелось навсегда проститься с образом этой старухи и встречаться с ней молоденькой только в памяти. Я сшил ей куклу и передал ее через таксиста, который по вторникам и субботам подвозил старую англичанку к дочке, живущей в пяти кварталах от таксопарка. У дочки тоже стройные ножки. Жить без этой красоты невозможно! Мы с моим Другом часто любовались ножками англичанки, и даже тогда, когда я жил с Клем в Белой комнате. Это он, Друг, научил меня сарказму в том виде, в котором его запоминают люди на операционном столе.

Раз, два, три, четыре, пять, шесть… я забываю обо всем и следую порядку. Передо мной эта девка… Клаудия! Точно, ее зовут Клаудия! Она терпеливо ждала пока я приду в себя. Я открыл глаза и молча вернулся в квартиру. На подоконнике в спальне лежала кукла, неподвижно молча – она молчаливая такая! И глаза вишневого цвета. Ее зовут Клем. Мы познакомились в «Фире», у нас за пазухой целая история. Удар был сильным! – глаза мне шепчут. Чертовски верно: я вышел из Белой комнаты, обернулся и увидел в ее чертах куклу из мешковины, с неестественно длинными трехпалыми руками и разноцветными плетеными косичками, связанными серым платком. Она должна быть одета в пончо из бело-голубой ткани в клетку. Она приехала из Австралии, а в глазах ОГРОМНЫХ РАЗМЕРОВ НАДПИСЬ – «ФРАНЦИЯ». Глаза пуговичные, вишневого цвета. Она танцовщица, она ждет чуда от Франции. Но никто не узнает выдуманную историю этой куклы, она создавалась для одной цели – сказать свое имя и проститься. Куклу зовут Клем.

Я взял с собой ее и деньги, целую ясельную группу денег, и вышел к Клаудии.

Мы втроем идем в Казино. Кукла, как обычно, молчит, а Клаудия без умолку рассказывает об этом «сказочном» казино и его владельце Эдване Дедье. Об этом «Ошпаренном». А я шагаю прямо, уверенно чувствуя почву под ногами. Я не сказал Кукле, что подарю ее Клем: спустя столько лет, я разорву с ней, с Клем, всякого рода связь и память о нашей жизни вдвоем, и память о той ночи, когда все поменялось… – все отдам кукле. Я начиню ее вязаную головку тревогой, больным разумом и заботой о делах сердечных… Сейчас – «Мир прозы» и мы втроем идем в казино… Я, конечно, не знал тогда, сколько кукол поселится в моей голове, скольких подарю… Тогда глуповатая улыбка Клаудии не предвещала ничего плохого.

Погода была ясная. По дороге нам встретился весь цвет босховского бестиария, словно в последней сцене «In Bruges»3: неслыханных размеров головы, хоботы, копыта, уши, зубы, губы, хвосты, горбы и прочее, прочее, прочее… а еще, «вампиры», «оборотни» и всякая другая живность, находящаяся в разных порочных связях… я никак не мог прогнать эти «сумеречные» образы из головы потому, что мое воображение всячески угнетали и дразнили их портретами с экранов, билбордов, обложек журналов. Бледными вампирскими рожами, они облепили здания, которые своей длинной, уродливой тенью съедали наши шаги, подталкивая поскорее забежать внутрь. В одном из таких домов, с омерзительной десятиметровой рожей, скрывающей дивный фасад здания, жила Клем. Еще два года назад, когда бледнолицый своим портретом не закрывал нам вид на ботанический сад, я жил вместе с ней в этом доме, в той самой Белой комнате…

Мы пробились сквозь толпу единорогов к ее парадному, я попросил Клаудию подождать и взбежал на последний этаж, чтобы подарить свою подругу последнему «убежищу», – своей Клем.

Внутри было пусто – она ушла. Наверное, гуляет в саду.

Я смотрел в окно парадного вниз: на игуанодонов, на утконосов, на разнообразную живность, что толпилась у входа, где Клаудия терпеливо ждала меня, отбиваясь от навязчивых животных-людей-животных. Так мы с Клем отбивались от разъярённых мужчин не «облегченной» судьбы, в туалете кафе «Эсквайр», в котором висела табличка «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Поскольку мы были единственные не «титулованные» посетители кафе, за «прелюбодеяние» в общественном месте – нас хотели повесить. Этот «ублюдочный феодализм» я попытался оспорить, впопыхах натягивая на себя штаны, а Клем оглушительно хохотала. Я заявил «дворянам» о своем несогласии с денежной компенсацией военному долгу, предложил вступить в наши ряды и уединиться в других кабинках, но штурм продолжился. Я истерически смеялся, когда эти толстосумы пытались меня догнать и указать мне мое место. Их дамы гневно глазели на нас, а мы со смехом перечисляли все основные события, связанные с родом Йорк4 в «Войне Роз»5: смерть Ричарда, побег Эдуарда в Бургундию и т. д. Готов поспорить, что такого экскурса в историю Англии они не ожидали, но, надеюсь, что таки «облегчились», не тая на нас зла.

Я словил себя на том, что вслух рассказываю эту историю Кукле. Она по-прежнему бредила Францией, выпучив свои вишневые глаза.

– Дождешься ее? – спрашиваю. – Скажешь ей, что я буду в Казино, попытаюсь выиграть для нее шляпку. Скажешь ей, что это «Мир прозы»…

Я был уверен, что Кукла все в точности передаст Клем, и мы с Клаудией сможем продолжить путь меж стада бегемотов к сказочному, а может и несуществующему, Казино, где чокнутые играют на шляпки.