Читать книгу Не буди дьявола - Джон Вердон - Страница 6

Трассы 17, 81 и 88 пересекаются около Бингемтона, а до Уолнат-Кроссинга оттуда добрый час езды. Интересно, подумал Гурни, отчего Ким так оптимистично рассчитала время: по незнанию или от избытка энтузиазма? Но это был лишь меньший из вопросов, которые волновали его, когда он смотрел, как маленькая задиристая “мазда-миата” красного цвета, поднимается к дому по склону холма.

Открыв боковую дверь, Гурни вышел на площадку с гравием и скошенной травой, где стоял его “субару-аутбек”. “Миата” пристроилась рядом, из нее вышла девушка с изящным портфелем, в джинсах, футболке и стильном блейзере с закатанными рукавами.

– Ну что, узнали бы вы меня, если бы я не позвонила? – усмехнулась она.

– Возможно, если бы успел разглядеть твое лицо, – ответил Гурни.

Сейчас он этим и занялся: лицо было обрамлено каштановыми волосами, небрежно разделенными на прямой пробор.

– Лицо у тебя не изменилось, но оно живее и счастливее, чем в тот день, когда мы обедали с тобой и твоей мамой.

На миг она озадаченно нахмурилась, потом рассмеялась.

– Не в тот день, а вообще в то время. Тогда мне и правда жилось невесело. Немало времени ушло, чтоб понять, чего я хочу от жизни.

– Думаю, ты поняла это быстрее многих.

Она пожала плечами и осмотрелась.

– Какая красота. Как вам, наверное, тут хорошо. И воздух такой свежий и прохладный.

– Пожалуй, слишком прохладный для начала весны.

– Боже, ведь и правда! Столько всего, что я ничего уже не помню. Ведь уже весна. А я и забыла!

– Ничего, бывает, – успокоил ее Гурни. – Пойдем в дом, там теплее.

Через полчаса Ким и Дэйв сидели за невысоким сосновым столом в закутке у французской двери и допивали кофе с тостами и омлетом. Мадлен настояла на втором завтраке, узнав, что Ким провела все утро за рулем и ничего не ела. Теперь хозяйка уже отмывала плиту, а девушка рассказывала свою историю с самого начала – объясняла, зачем приехала.

– Я уже много лет живу с этой идеей: исследовать страшное воздействие убийства на человеческую жизнь, изучив те последствия, к которым оно неизбежно приводит родственников жертвы. Просто я никогда не знала, как к этому подступиться. Бывало, я выкидывала эту мысль из головы, но она сама возвращалась и с каждым разом все настойчивее. Я на ней просто помешалась, и надо было что-то делать. Сначала я думала, не написать ли академическую книжку – ну, по социологии или по психологии. Посылала заявки в университетские издательства, но у меня не было степени, и я их не заинтересовала. Тогда я решила написать обычный научпоп. Но, чтобы напечатать книжку, нужен агент, а значит, опять слать заявки. Агенты, как вы догадались, ноль внимания. Мне же двадцать один, ну двадцать два – на кой я им сдалась? Что я уже написала? Позвольте, мол, ваше резюме. Короче, молчи, девочка. Все, что у меня было, – это задумка. И тут меня осенило. Елки-палки! Это же не книга, а телепрограмма! И все стало на свои места. Я поняла, что хочу снять серию частных интервью – очень личных, реалити-шоу в лучшем смысле этого слова. Сейчас этот жанр ужасно замылен, но можно сделать и не замылено, так, чтобы в этом была эмоциональная правда!

Ким замолчала, будто вдруг прониклась своими же словами, затем растерянно улыбнулась, откашлялась и продолжила:

– В общем, я все это подробно описала и предложила доктору Уилсону, моему научному руководителю, как проект магистерской диссертации. Он сказал, что это отличная идея, очень перспективная. Помог мне сделать из нее коммерческое предложение, помог с юридической стороной дела, чтобы мои права не нарушались, а потом сделал то, чего, по его собственному признанию, никогда не делал прежде. Передал мой проект своему знакомому продюсеру с канала РАМ-ТВ – некоему Руди Гетцу. А Гетц пришел через неделю и сказал: “О’кей, давайте снимать”.

– Прямо так и сказал? – спросил Гурни.

– Я тоже удивилась. Но Герц говорит, на РАМ-ТВ все так и делается. Я не сомневаюсь. Но как подумаю, что мой проект будет реализован, что я буду заниматься этой темой… – Она помотала головой, словно отмахиваясь от какого-то мимолетного чувства.

Мадлен подсела к ним и произнесла вслух то, о чем думал Гурни.

– Похоже, для тебя это важно? По-настоящему важно, не только из-за карьеры?

– Боже, ну конечно же.

Мадлен слегка улыбнулась:

– А в чем сердцевина этого замысла? Что для тебя в нем самое важное?

– Семьи, дети… – Она вновь запнулась, словно бы ее собственные слова вызвали в памяти какой-то образ. Потом отодвинула стул, встала и подошла к французской двери на террасу, с видом на сад, луг и лес вдалеке.

– Глупо, конечно… но почему-то сама не могу объяснить, – продолжала она, теперь повернувшись к ним спиной, – об этом мне проще говорить стоя. – Она дважды откашлялась и лишь потом еле слышно заговорила: – Мне кажется, убийство меняет всю жизнь человека, навсегда. Оно похищает что-то, чего уже никогда не вернешь. Последствия убийства гораздо значительней того, что случается с жертвой. Жертва погибает, это ужасно, это несправедливо, но это уже конец. Жертва потеряла все на свете, но сама этого не знает. Она больше не ощущает потери, не представляет, что могло быть иначе.

Ким подняла руки и уперлась ладонями в стекло, этот жест выдавал, что ее переполняют чувства и самообладание стоит ей больших усилий. Затем она продолжала, уже громче:

– Не убитому ведь просыпаться в опустевшей постели и в опустевшем доме. Это не ему снится, будто он жив, и не он утром с болью поймет, что это лишь сон. Это не он задыхается от ярости, не его сердце разрывается. Не он смотрит на пустой стул за столом, не ему мерещится знакомый голос. Не он видит полный шкаф своих вещей. – В голосе появилась хрипотца, и Ким снова откашлялась. – Он не знает этой агонии, когда из жизни вырвали самую ее суть.

На несколько долгих мгновений она замерла, прислонившись к окну, затем медленно от него отстранилась и повернулась к столу. По щекам ее текли слезы.

– Вы ведь знаете, что такое фантомные боли? При ампутации. Когда руку или ногу отрезали, а она болит. Вот что чувствует семья убитого. Как будто ампутировали часть тела, а оставшаяся пустота невыносимо болит.

Она вновь замерла неподвижно, словно вглядываясь внутрь себя. Затем кое-как вытерла ладонями слезы и вынырнула обратно в мир – в голосе и во взгляде сквозила спокойная решимость.

– Чтобы понять природу убийства, нужно общаться с семьями погибших. Такова моя теория, мой проект и мой замысел. Руди Гетц был в восторге. – Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула: – А можно еще кофе, если не сложно?

– Не сложно. – Мадлен дружелюбно улыбнулась, встала и заправила кофеварку.

Гурни откинулся на стуле, задумчиво подперев руками подбородок. С минуту-другую все молчали. Кофеварка начала пофыркивать.

Ким обвела взглядом просторную кухню.

– Как у вас хорошо, – сказала она. – Так уютно, по-домашнему. Просто отлично. Настоящая мечта – такой дом в деревне.

Мадлен налила ей кофе, и Гурни продолжил прерванный разговор.

– Совершенно ясно, что ты очень увлечена этой темой, она для тебя по-настоящему важна. Но неясно, к сожалению, чем я могу быть тебе полезен.

– А о чем вас просила Конни?

– Чуть-чуть за тобой присмотреть – так она выразилась.

– А она не упоминала… о других проблемах? – Гурни показалось, будто Ким старается говорить непринужденно – по-детски наивная попытка.

– Считать ли твоего бывшего парня проблемой?

– Так она и про Робби говорила?

– Она упомянула некого Роберта Миза. Или Монтегю?

– Миза. Монтегю – это он просто… Она прервала себя и встряхнула головой. – Конни думает, что мне нужна защита. Не нужна. Робби – он просто жалкий и дико надоедливый, я сама с ним разберусь.

– Он как-то связан с твоим проектом?

– Уже нет. А почему вы спрашиваете?

– Просто любопытно.

“Что любопытно? – Тут же упрекнул себя Гурни. – Какого черта я в это лезу? На кой мне сидеть и слушать, как эта нервная студенточка, у которой парень кретин, толкает слезливую речь про убитых и мечтает покорить самый пошлый телеканал страны? Надо выбираться из этой трясины”.

Ким смотрела на Гурни так, словно умела читать его мысли, как Мадлен.

– Все не так уж сложно. И поскольку вы любезно предложили мне помочь, я буду говорить прямо.

– Мы все еще подбираемся к вопросу о том, как я могу тебе помочь. Но пока я не понимаю…

Мадлен, успев вымыть тарелки и отжать губку, мягко его перебила.

– Может, сначала послушаем, что хочет сказать Ким?

Гурни кивнул:

– Хорошая мысль.

– Мы познакомились с Робби чуть меньше года назад в театральном кружке. Он, конечно, был самый красивый мальчик во всем универе. Прямо Джонни Депп в молодости. Где-то полгода назад мы стали жить вместе. Поначалу мне казалось, что я счастливей всех на свете. И когда я с головой ушла в свой проект, Робби меня вроде бы поддерживал. По сути, когда я выбрала семьи, у которых буду брать интервью, он ходил к ним вместе со мной – включился в работу, во всем участвовал. И тут… тут наружу и вылезло чудовище. – Она замолчала и отхлебнула кофе. – Робби включился в работу и стал тянуть одеяло на себя. Он уже не просто помогал мне с проектом, нет, это был уже наш проект, а потом Робби начал вести себя так, будто и вовсе его собственный. Когда мы встречались с родственниками убитых, Робби давал им свою визитку, говорил звонить ему и не стесняться. Тогда и началась эта дребедень с Монтегю. Он напечатал себе визитки: “Роберт Монтегю, документалистика, консультации в сфере искусства”.

На лице Гурни читался скепсис.

– То есть он пытался вас оттеснить, украсть ваш проект?

– Все еще гаже. Внешность у Робби Миза божественная, но родился он в очень неблагополучной семье, где творилось всякое, и рос в основном в приемных семьях – тоже в том еще бардаке. В душе он дико не уверен в себе, самым жалким образом. Бывало, когда мы встречались с семьями убитых – договориться об интервью под запись, Робби просто из кожи вон лез, чтобы произвести впечатление. Прямо что угодно сделает, лишь бы его оценили, лишь бы приняли. Лишь бы понравиться. Просто противно.

– И как ты реагировала?

– Сначала не знала, что и делать. Потом ситуация накалилась: я обнаружила, что Робби встречается без меня с одним из главных потенциальных участников, я очень хотела, чтобы он участвовал. Я высказала Робби свое недовольство, и все разлетелось к чертям. Тогда я вышвырнула его из квартиры, из моей квартиры. И попросила юриста, знакомого Конни, набросать устрашающее письмецо, чтоб держался подальше от проекта. Это мой проект.

– И как он это воспринял?

– Сначала был очень мил, подлизывался. Я послала его в жопу. Тогда он стал накручивать, мол, возиться с нераскрытыми убийствами небезопасно, будь осторожнее, ты не понимаешь, во что ввязываешься. Звонил мне по ночам, наговаривал на автоответчик телеги: говорил, что хочет меня защитить, а люди, с которыми я общаюсь, – куча людей, включая моего научника, – не те, кем кажутся.

Гурни чуть выпрямился на стуле.

– И что потом?

– Потом? Я предупредила, что если он не отвяжется, то я устрою так, чтоб его арестовали за преследования.

– И что, подействовало?

– Ну, как сказать. Звонки прекратились. Но начали происходить странные вещи.

Мадлен отложила грязную посуду и подошла к столу:

– Это уже серьезно. Ты не против, я посижу с вами?

– Конечно, – сказала Ким.

Мадлен села, и Ким продолжила:

– Из кухни стали пропадать ножи. Однажды я возвращаюсь с занятий, а кошки в квартире нет. Потом уже слышу, где-то мяукает. Нашлась в одном из запертых шкафов, причем в том, которым я вообще не пользуюсь. Как-то раз я проспала, потому что кто-то перевел мне будильник.

– Противно, но вполне безобидно, – заметил Гурни. Увидев укоризненное лицо Мадлен, он добавил: – Я вовсе не хочу умалять эмоционального дискомфорта, который причиняют такие гадкие шутки. Я просто задумался, что тут квалифицировать как преследование.

Ким кивнула.

– Да. Ну потом шуточки стали гаже. Как-то ночью я вернулась домой, а на полу в ванной пятно крови размером с монетку. И рядом один из пропавших ножей.

– Боже, – вздохнула Мадлен.

– А через несколько дней начались эти жуткие звуки. Я просыпалась среди ночи непонятно от чего. А потом слышался скрип, будто доска скрипит, потом тихо, потом будто кто-то дышит – и снова тихо.

Мадлен явно испугалась.

– Ты живешь в квартире? – спросил Гурни.

– Да, в маленьком доме: одна квартира на первом этаже, одна на втором и жилой цоколь. Около университета много таких домишек – дешевое жилье для студентов. Сейчас я живу в доме одна.

– Одна? – Мадлен вытаращила глаза. – Ты куда храбрей меня. Да я б оттуда…

Ким взглянула на нее рассерженно:

– Стану я сбегать от этого слизняка!

– Ты сообщала об этих инцидентах в полицию?

Ким невесело усмехнулась.

– Разумеется. Мол, кровь, ножи пропадают, звуки по ночам. Пришли копы, оглядели дом, проверили окна, скучно им было до смерти. Представляю, как они закатывют глаза, когда я им звоню и называю имя и адрес. Ясное дело, я для них параноик, заноза в заднице. Думают, что я ищу внимания. Что я психованная стерва: не поладила с парнем и раздула из этого проблему.

– Ну а замки ты наверняка уже меняла? – спокойно спросил Гурни.

– Дважды. Без толку.

– Значит, ты думаешь, эти… запугивания устраивает Робби Миз?

– Я не думаю. Я знаю!

– Почему ты так уверена?

– Вы бы слышали его голос – когда я его уже выгнала и он мне звонил. И видели бы, какое у него лицо, когда мы пересекаемся в универе. Вы б и сами все почувствовали. Во всем этом есть что-то одинаково странное. Не знаю даже, как объяснить. От всех этих случаев ощущение мерзкое. И Робби точно такой же мерзкий.

Повисло молчание. Ким сжала чашку в ладонях. Этот жест, подумал Гурни, похож на тот, когда она упиралась ладонями в стекло двери. Сильные чувства и контроль над собой.

Он подумал и о ее замысле, о ее взглядах на последствия убийства. В ее словах было много верного. Случалось, что рана, нанесенная убийцей, разрывала всю семью, отдаляла друг от друга вдову или вдовца, детей, родителей, переполняла их жизнь горем и яростью.

Впрочем, были и другие случаи, когда горя, и вообще эмоций, было немного. Гурни видел слишком много таких дел. Люди мерзко жили и мерзко умирали. Наркодилеры, сутенеры, уголовники-рецидивисты, малолетки из уличных банд, палившие друг в друга, как в компьютерных играх. Распад человеческого в них поражал. Иногда ему снился сон о концлагере – всегда один и тот же. Снилось, как бульдозер сваливает в канаву тощие тела. Как манекены. Как мусор.

Гурни глядел на эту темноглазую молодую женщину, такую цельную, пока она, склонившись над столом, сжимала полуостывшую кружку, а лицо ее почти полностью закрыли блестящие волосы.

Потом он вопросительно посмотрел на Мадлен.

Та слегка пожала плечами, чуть заметно улыбнулась. Казалось, поощряла к действию.

Он снова перевел взгляд на Ким.

– Хорошо. Вернемся к нашей теме. Чем я могу помочь?