Читать книгу Зажмурься покрепче - Джон Вердон - Страница 3

Сентябрьское утро выдалось настороженно тихим, словно мир был подводной лодкой, заглушившей двигатели для обмана вражеских радаров. Окрестный пейзаж был неподвижен и будто подавлен; природа затаилась, словно перед бурей, все было пронизано молчанием – глубоким и непредсказуемым, как океан.

Лето выдыхалось на глазах. Засуха неумолимо вытягивала жизнь из травы и деревьев. Темнеющие листья уже тихо опадали с кленов и буков, золотой осени не предвиделось.

Дэйв Гурни стоял на кухне, оформленной в деревенском стиле, и рассеяно смотрел на открывающиеся за французскими дверями сад с опрятным газоном и огромный луг, простирающийся до самого пруда и красного сарая. Его терзало смутное недовольство. Взгляд рассеянно скользил, задерживаясь то на грядке со спаржей, то на желтом бульдозере у сарая. Утренний кофе, который он неспешно потягивал, почти остыл.

Удобрять или не удобрять – вот в чем вопрос. Если и не главный, то первый пришедший на ум. И если удобрять, то чем: использовать свой компост или покупной? Мадлен заставила его пересмотреть кучу веб-сайтов, которые в один голос заявляли, что правильное удобрение декоративного аспарагуса – ключ к успеху в его выращивании, но Гурни все еще было неясно, нужно ли добавить к прошлогодней порции компоста свежую.

В последние два года, что они жили в Катскильских горах, он искренне пытался разобраться в садово-огородных делах, которые так увлекали Мадлен, но неизменно мучился сомнениями по поводу такого образа жизни. Он не жалел, что купил этот дом с пятнадцатью акрами окрестной красоты, это определенно было удачным вложением. Но решение покинуть Департамент полиции Нью-Йорка и уйти на пенсию в сорок шесть лет все еще тяготило его. Ему не давала покоя мысль, что он слишком рано променял значок детектива первого класса на помещичий быт.

Будто нарочно подтверждая эту догадку, его постоянно преследовали неприятности. Например, после переезда в этот райский уголок у него начал дергаться левый глаз. И, к его собственной досаде и к возмущению Мадлен, после пятнадцатилетнего перерыва он снова начал курить. Но это были мелочи в сравнении с историей, о которой они теперь старались не вспоминать. Всего год спустя после выхода на пенсию он ввязался в расследование зловещего дела Меллери.

Дело вытянуло из него все силы и подвергло опасности жизнь Мадлен. Как часто бывает после слишком близкой встречи со смертью, Гурни потянуло к простым радостям загородной жизни, и он ясно видел, как эта жизнь может быть хороша. Но удивительная вещь: если не представлять себе каждый день желанную идиллию во всех подробностях, она бледнеет, словно старый оттиск, безнадежно утративший черты оригинала. В конце концов мечта, некогда кристально четкая, превращается в невнятный призрак, вносящий диссонанс во всю остальную жизнь.

Когда Гурни понял, что осмысление процесса не помогает обратить его вспять, энтузиазм, с которым он поначалу принялся за хлопоты по хозяйству, стал отдавать фальшью. Приходилось вымучивать из себя нужные действия, чтобы просто оставаться на одной волне с женой. Гурни часто задумывался, вообще способны ли люди меняться – точнее, способен ли измениться он сам. В моменты апатии собственные заскорузлость и невосприимчивость к новому казались ему непоправимыми.

Вот отличный пример: бульдозер. Полгода назад Гурни купил небольшую подержанную машину, сказав Мадлен, что она прекрасно подойдет для леса, лугов и даже грунтовки на подъезде к дому. Ему казалось, что маневренный бульдозер – вещь действительно полезная для ландшафтных и ремонтных работ на их пятидесяти акрах. Но Мадлен с самого начала восприняла это не как символ готовности мужа в полную силу вовлечься в новую жизнь, но, напротив, как шумное, воняющее дизелем воплощение его недовольства переездом из города, как желание сровнять чуждый ему мир с землей, подогнать его под собственные представления. Свой протест она, впрочем, озвучила лишь однажды, сказав вскользь: «Почему ты не хочешь просто принять эту красоту как дар, который не нужно менять?»

Пока он стоял у кухонных дверей, вспоминая ее слова и удивляясь, как сильно они запали ему в душу, ее голос раздался наяву:

– Ты успеешь сегодня починить тормоза на моем велосипеде?

– Я же обещал, – ответил Гурни, делая очередной глоток кофе. Тот совсем остыл. Гурни поднял взгляд на старые часы с маятником над деревянным шкафчиком. Оставался час – потом надо было ехать читать лекцию в качестве приглашенного эксперта в полицейскую академию Олбани.

– Может, как-нибудь покатаемся вместе? – предложила Мадлен таким тоном, будто ей впервые пришло это в голову.

– Да, можно как-нибудь, – отозвался Гурни, как всегда отвечал на ее предложения проехаться на велосипедах по угодьям западных Катскиллов. Мадлен стояла у входа в столовую в выцветших леггинсах, мешковатой кофте и бейсболке, забрызганной краской. Он посмотрел на нее и неожиданно для себя улыбнулся.

– Ты чего? – спросила она, чуть наклонив голову.

– Да так, – ответил он. – Ничего.

Иногда она излучала такое всепроницающее обаяние, что все мрачные или путаные мысли в его голове словно растворялись. Мадлен была из тех редких женщин, которые, будучи настоящими красавицами, совершенно не заботятся о своей внешности.

Она подошла к нему и окинула взглядом пейзаж за окном.

– Смотри, олени опять ели птичий корм, – произнесла она умиленно.

Все три столбика с подвесными кормушками, вкопанные за газоном, были частично выкорчеваны из земли. Рассматривая их, Гурни вдруг понял, что разделяет беззлобное умиление жены в адрес оленей, и это было странно. Например, белки отнюдь не казались ему забавными хулиганами. Его раздражали их резкие, вороватые движения и постоянная одержимость едой. Даже сейчас они с крысиной жадностью подъедали не доставшийся оленям корм из покосившихся кормушек.

Его улыбка испарилась, сменившись раздражением, которое, как он видел в минуты ясности, стало его самой частой реакцией на все подряд и росло из сложностей в их с Мадлен браке, одновременно эти сложности усугубляя. Мадлен считала, что белки – умные, хитрые и неутомимые существа, достойные восхищения за свое неунывающее упорство. Она любила их, как любила саму жизнь. А Гурни хотелось в этих белок стрелять.

Он не то чтобы хотел их убивать или калечить, нет. Но с каким удовольствием он согнал бы их с кормушек выстрелом из пневматики, чтобы просто напугать, чтобы они умчались обратно в лес, где им и место. Убийство никогда не казалось ему подходящим решением. За все годы в полиции, за все время работы детективом, за двадцать пять лет охоты на жестоких преступников в жестоком городе он ни разу не вытащил из кобуры пистолет, почти не прикасался к оружию вне стрелкового полигона и совершенно не собирался изменять себе теперь. Гурни никогда не любил слишком легких решений – ни в полицейской работе, ни в жизни.

Он почувствовал, как Мадлен пытливо рассматривает его и, кажется, читает его мысли. Он уже собрался было возразить на ее немой укор, но зазвонил телефон. Точнее, сразу два телефона – настольный в его кабинете и мобильный на кухонной столешнице. Мадлен поспешила в кабинет. Гурни взял мобильный.