Читать книгу Даниэль Деронда - Джордж Элиот, Richard Cameron J. - Страница 15

Часть вторая. Встречные потоки
Глава III

Оглавление

Приняв решение жениться на мисс Харлет, Грандкорт проявил недюжинные способности в поиске средств для достижения цели. В течение последующих двух недель не проходило ни дня, чтобы он под тем или иным предлогом не встречался с Гвендолин и с повышенным вниманием не доказывал, что она постоянно занимает его мысли. Кузина миссис Торрингтон отныне исполняла обязанности хозяйки дома, так что миссис Дэвилоу и Гвендолин могли быть приглашены в Диплоу наряду с множеством других гостей, а те, в свою очередь, стали свидетелями того, как хозяин оказывал очевидное предпочтение прекрасной бесприданнице и полностью игнорировал богатую наследницу. Все достойные упоминания се́мьи в округе были уверены, что брак Грандкорта и Гвендолин дело решенное, а мистер Гаскойн был полон решимости выполнить по отношению к племяннице родственный долг и обеспечить достойную организацию процесса. Однако и его, и миссис Дэвилоу несколько удивлял тот факт, что предложение, для которого выдалось уже немало подходящих случаев, до сих пор не прозвучало. Больше того, и сам Грандкорт в некоторой степени разделял это удивление. Сообщив Лашу о принятом решении, он полагал, что дело завершится быстрее, но, к собственному недоумению, едва ли не каждое утро давал себе слово, что сегодня же представит Гвендолин возможность принять предложение руки и сердца, а вечером обнаруживалось, что необходимые формальности по-прежнему не исполнены. Этот поразительный факт только усиливал в нем решимость перейти к делу на следующий день. Грандкорт никогда не допускал мысли, что мисс Харлет может ему отказать, но – да помогут всем нам Небеса! – часто мы не в состоянии действовать, уверенные в чем-либо: неприятие обратного исхода настолько сильно, что, подобно иллюзорной стене, встает между нами и нашей уверенностью. Так, мы точно знаем, что слепой червяк не в состоянии смертельно укусить, однако возможность укуса кажется настолько невыносимой, а существо выглядит до такой степени чуждым, враждебным и кусачим, что мы решительно отказываемся до него дотронуться.

Грандкорт попросил разрешения привести в Оффендин одну из своих прекрасных лошадей, чтобы Гвендолин могла поехать на ней в Диплоу на ленч. Миссис Дэвилоу предстояло сопровождать дочь в экипаже. В качестве почетного спутника выступал сам мистер Грандкорт. Стоял чудесный день, какие порою случаются в наших краях в середине лета: не слишком жаркий для приятной поездки. По краям полей алели маки; легкий ветерок мягко, подобно благосклонному привидению, разгуливал между несжатыми колосьями и гнал по мягким серым холмам тени облаков. Здесь еще стояли снопы, там лошади с трудом тащили тяжело нагруженные возы, повсюду тянулись пастбища, и скот мирно отдыхал в тени деревьев. Дорога проходила по патриархальной местности, где молочные фермы выглядели точно так же, как в дни наших предков. Здесь мир и постоянство царили вдали от шумных перемен, символом которых стал проезжавший на горизонте поезд.

Однако дух мира и постоянства не настолько овладел сознанием бедной миссис Дэвилоу, чтобы отвлечь от ставших уже привычными дурных предчувствий. Гвендолин и Грандкорт то пускали лошадей галопом, то переводили на спокойный шаг, чтобы экипаж мог их догнать. Наблюдать за ними было приятно, и все же даже эта радующая взор картина разжигала конфликт между надеждой и страхом за судьбу дочери. Трудно было представить более удобный случай для влюбленного джентльмена наконец-то заговорить и положить конец неопределенности, и миссис Дэвилоу не оставалось ничего иного, как с трепетом надеяться, что Гвендолин примет благоприятное решение. Если любовь Рекса вызвала у нее отвращение, то мистер Грандкорт обладал преимуществом абсолютного контраста с кузеном. Очевидно, он произвел совершенно новое, не испытанное ранее впечатление, поскольку впервые в жизни Гвендолин воздерживалась от сатирических замечаний и, более того, хранила упорное молчание в отношении его душевных качеств – молчание, которое матушка не осмеливалась нарушить.

«Тот ли это человек, рядом с которым она будет счастлива? – Этот вопрос неизбежно возникал в сознании миссис Дэвилоу. – Что ж, пожалуй, так же счастлива, как с любым другим мужем». Этим ответом она пыталась себя успокоить, ибо не могла представить дочь во власти неведомого чувства, способного заставить ее удовлетвориться тем, что мы обычно называем стесненными обстоятельствами.

Мысли Грандкорта текли в том же направлении: он мечтал покончить с неопределенностью, порожденной собственным молчанием. Другой причины этой неопределенности не существовало: просто в воздухе витало нечто, раздражающим образом действующее на его желания.

Гвендолин наслаждалась прогулкой, однако удовольствие не выражалось легкомысленной девчачьей болтовней и смехом, как в тот день, когда она отправилась на охоту с Рексом. Говорила она мало, а если смеялась, то как-то неестественно. Гвендолин тоже ощущала разлитое в воздухе особое настроение. Разумеется, она не сознавала покорение мистером Грандкортом ее воли и того великолепного будущего, которое он собирался предложить. В этом Гвендолин не сомневалась. Напротив, она хотела, чтобы все, включая и этого благородного джентльмена, понимали, что она намерена всегда поступать только так, как захочет сама, и не рассчитывали на покорность и готовность угождать. Если она примет это предложение, то сразу даст понять, что не собирается ущемлять собственную свободу или, по ее любимому выражению, «вести себя, как другие женщины».

Этим утром речь Грандкорта, как обычно, отличалась лаконичностью. Короткие фразы производили впечатление скрытой, но внушительной способности сказать больше и в то же время позволяли проявить красноречие другим.

– Вам нравится аллюр Критериона? – поинтересовался Грандкорт, когда они въехали в парк и перевели лошадей с галопа на шаг.

– Превосходный конь. Хотелось бы преодолеть на нем какое-нибудь препятствие, если это не испугает маму. Пять минут назад мы миновали отличную широкую канаву. Что, если вернуться туда галопом и попробовать перепрыгнуть?

– Пожалуйста. Можем сделать это вместе.

– Нет, благодарю. Мама чрезвычайно чувствительна – если увидит, то так расстроится, что может заболеть.

– Позвольте мне все ей объяснить. Критерион наверняка справится, причем с легкостью.

– Право, вы очень добры, но она излишне встревожится. Я прыгаю только тогда, когда ее нет рядом, и не говорю ни слова.

– Можно пропустить экипаж и после этого вернуться.

– Нет-нет, умоляю, больше не думайте об этом: я и заговорила-то просто так, без особого намерения, – заверила Гвендолин.

– Но миссис Дэвилоу знает, что я о вас позабочусь.

– Да, но мама решит, что вам придется заботиться о моей сломанной шее.

Наступило продолжительное молчание. Наконец Грандкорт посмотрел на спутницу и произнес:

– Я хотел бы обладать правом всегда о вас заботиться.

Гвендолин даже не повернулась в его сторону. Собственное молчание показалось ей ужасно долгим: она даже успела сначала покраснеть, а потом побледнеть. Но, с точки зрения Грандкорта, ответ не заставил себя ждать. Легчайшим, похожим на звук флейты голосом, Гвендолин проговорила:

– О, вовсе не уверена, что хочу, чтобы обо мне заботились: если я решусь рискнуть собственной шеей, то предпочту, чтобы мне не мешали.

Произнося эти слова, она остановила лошадь и обернулась в седле, чтобы проверить, далеко ли экипаж. При этом ее глаза скользнули по лицу Грандкорта, однако не сказала ничего, что могло бы смягчить ответ. В этот миг Гвендолин понимала, что действительно рискует: не шеей, а возможностью раз и навсегда прервать ухаживания, – и эта возможность ее не устраивала.

«Будь она проклята!» – подумал Грандкорт, тоже останавливая лошадь. Он не отличался мысленным красноречием, так что это короткое экспрессивное высказывание выражало смешанные чувства, которые словоохотливые толкователи могли бы развернуть в нескольких фразах, полных раздраженного сознания, что его вводят в заблуждение, и уверенности, что этой девушке не удастся его одурачить. Может быть, она желает, чтобы он бросился к ее ногам и поклялся, что умирает от любви? Нет, это не те ворота, через которые она войдет в царство ожидающих его супругу привилегий. Или надеется, что он изложит предложение в письменном виде? Опять-таки заблуждение. Он никогда не произнесет таких слов, которые могут повлечь за собой прямой отказ. А что касается ее согласия, то она уже выразила его, приняв откровенное ухаживание: все, что нарушит проявление подчеркнутого внимания, будет истолковано не в пользу мисс Харлет. Значит, она всего лишь кокетничает?

Тем временем экипаж подъехал, и возможности побеседовать наедине больше не представилось. В доме уже собралась многочисленная компания. Гвендолин в амазонке и со шляпой в руке оказалась в центре всеобщего внимания, в особенности из-за внимания со стороны хозяина. А поскольку отвратительного Лаша с его выпученными глазами видно не было, то нескрываемое восхищение подняло ей настроение и на некоторое время развеяло тревожное облако сомнений, угрожавших раскаянием в собственных поступках. Понять, оскорблен Грандкорт или нет, было невозможно: манеры его остались неизменными, но по ним нельзя было предугадать его мысли. Так что страх перед ним не отступил.

Прежде Гвендолин бывала в Диплоу только на ужине и не видела сада, заслуживающего внимания. После ленча, когда часть гостей разъехалась, леди Флора Холлис предложила оставшейся компании совершить небольшую прогулку. У Грандкорта появилась отличная возможность увлечь Гвендолин в уединенное место и побеседовать вдали от любопытных ушей. Но нет! Он ни к кому, кроме нее, не обращался, однако и не произнес ничего более определенного или откровенного, чем в их первую встречу. Не сводил с мисс Харлет глаз, а она отвечала ему столь же прямым взглядом, вовсе не огорчаясь, а скорее радуясь тому обстоятельству, что его глаза оставались холодными и пустыми.

Но вот, наконец, ей показалось, что Грандкорт составил некий план. Совершив круг по парку, компания остановилась возле пруда, чтобы посмотреть, как Фетч умело достает из воды и приносит на берег лилии.

В этот момент стоявший рядом с мисс Харлет Гранд-корт указал на небольшой, плотно засаженный американским кустарником холм, и медленно проговорил:

– Здесь скучно. Может быть, поднимемся туда?

– О, конечно! Мы же отправились на прогулку, – согласилась Гвендолин, радуясь и в то же время чего-то смутно опасаясь.

Тропинка, ведущая на холм, оказалась слишком узкой, чтобы джентльмен смог предложить даме руку, а потому подъем прошел в молчании. На вершине холма, стоя на небольшой площадке, Грандкорт заключил:

– Здесь не на что смотреть. Не стоило и лезть.

Как случилось, что Гвендолин не рассмеялась? Она стояла молча, подобно статуе, слегка придерживая складки амазонки и крепко сжимая рукоять кнута, который механически взяла вместе со шляпой, выходя из дома.

– Какое место вы бы предпочли? – осведомился Грандкорт.

– Разные места хороши по-своему. В целом, наверное, мне нравятся открытые, жизнерадостные пространства. Не люблю ничего мрачного.

– Ваш дом в Оффендине слишком мрачен.

– Да, чрезвычайно.

– Полагаю, надолго вы там не задержитесь.

– Думаю, так оно и есть. Но маме нравится жить рядом с сестрой.

– Вряд ли можно предположить, что вы останетесь там навсегда, вместе с миссис Дэвилоу.

– Не знаю. Нам, женщинам, не дано скитаться в поисках приключений, чтобы найти Северо-Западный проход[17] или истоки Нила, не говоря об охоте на тигров в восточных странах. Мы должны оставаться там, где растем или куда садовникам угодно нас пересадить. Нас воспитывают подобно цветам, приучая выглядеть как можно лучше и скучать, не жалуясь. Именно так я представляю растения: они часто скучают. В этом и кроется причина, почему некоторые становятся ядовитыми. А что думаете вы?

Гвендолин говорила нервозно, постукивая кнутом по кусту рододендрона.

– Вполне согласен. Почти все в мире рождает скуку, – поддержал ее Грандкорт, отступая от цели своего разговора. Однако после короткой паузы продолжил в своей утонченной медлительной манере: – Но ведь женщина может выйти замуж.

– Некоторые из женщин могут.

– Вы, несомненно, можете, если не проявите жестокое упрямство.

– Не уверена, но, кажется, в моем характере сочетаются и жестокость и упрямство. – Здесь Гвендолин внезапно повернулась и посмотрела прямо на собеседника, чей взгляд ощущала на себе в течение всего разговора. Ей захотелось проверить не столько то, что чувствует он, сколько то, что почувствует она сама, глядя на него.

Грандкорт стоял абсолютно неподвижно, и Гвендолин спросила себя, что за ступор овладел им и начал распространяться на нее.

– Вы испытываете такую же неуверенность в себе, какую внушаете другим? – наконец заговорил он.

– Я совершенно не уверена в себе; не знаю, насколько неуверенными могут быть другие.

– То есть другие вам безразличны? – уточнил Грандкорт с неожиданной резкостью в голосе.

– Этого я не сказала, – с сомнением ответила Гвендолин, отвернулась и снова принялась терзать куст рододендрона. В этот миг ей хотелось оказаться в седле и пустить лошадь галопом. Увы, сбежать с холма было невозможно.

– Значит, все-таки не совсем безразличны, – заметил Грандкорт уже мягче.

– Ой! Мой кнут! – испуганно воскликнула Гвендолин, выпустив его из рук.

Что могло быть естественнее в состоянии легкого возбуждения? Однако казалось невероятным, что предоставленный собственной воле кнут с золотой рукоятью стремительно пролетел над ближайшими кустами и нашел приют в ветвях растущей в середине склона азалии. Теперь появился повод с милым смехом побежать вниз, и Грандкорт был вынужден отправиться следом. Но Гвендолин обогнала спутника, первой схватила кнут и продолжила путь, а внизу остановилась и бросила на Грандкорта торжествующий взгляд, словно одержала славную победу. Когда Гвендолин и Грандкорт присоединились к компании, миссис Дэвилоу сразу заметила блеск в глазах дочери и яркий румянец на щеках.

«Все это сплошное кокетство», – подумал Грандкорт. – В следующий раз, как только поманю, непременно прибежит».

Он полагал, что финальный манящий жест состоится уже на следующий день, во время пикника членов клуба лучников в Карделл-Чейс, идея о котором появилась на балу у лорда Брэкеншо.

Даже в сознании Гвендолин этот результат казался возможным, так как являлся одним из двух решений, к которым ее подталкивали, словно к двум сторонам пограничной линии, не объяснив, за какую из них следует шагнуть. Подобное подчинение некой личности – личности, не поддающейся точному предсказанию, вызывало некоторое изумление, если не страх. Излюбленный способ существования – всегда поступать так, как хочется, – утратил действенность, и Гвендолин не могла предвидеть, как именно захочет поступить в тот или иной момент. На самом деле перспектива выйти замуж за Грандкорта казалась мисс Харлет более привлекательной, чем та идея брака, о которой она думала раньше. Высокое положение в обществе, роскошь, возможность удовлетворять свои прихоти – все эти заманчивые привилегии были так близко, что оставалось лишь выбрать: схватить их или потерять. А сам Грандкорт? Он казался маленьким облачком в представлявшемся ей блестящим будущем. Гвендолин желала взойти на брачную колесницу и собственноручно управлять мчащимися лошадьми, при том что супруг будет сидеть рядом сложа руки и сохранять спокойствие, не вызывая смеха у окружающих. Но несмотря на проницательность и рассудительность, Гвендолин слегка пасовала перед Грандкортом. Он представал восхитительно спокойным и свободным от нелепых поступков. Но что еще можно было о нем сказать? Везде бывал, все видел. Обстоятельство чрезвычайно ценное в виде преамбулы к оказанному Гвендолин особому вниманию. Заметных предпочтений он не имел, и необходимости в этом не было: чем меньше у мужа собственных вкусов и желаний, тем бо́льшую свободу получит жена в исполнении своих фантазий. В конце концов Гвендолин пришла к выводу, что после свадьбы скорее всего сможет основательно управлять супругом.

Но как же случилось, что сейчас в его присутствии она испытывала необычную стеснительность? Что в разговорах с ним проявляла меньше свободы, дерзости и остроумия, чем с любым другим поклонником? Его апатия, которая радовала, в то же время действовала подобно магической формуле и вызывала оцепенение. В конечном итоге Грандкорт внушал почтительное опасение, словно красивая ящерица неведомого прежде вида. Однако Гвендолин ничего не знала о ящерицах, а невежество порождало множество предположений. Этот великолепный экземпляр мог оказаться нежным и вполне сгодиться в будуаре в качестве домашнего любимца. Гвендолин так мало знала Грандкорта, что ни одно из внезапно проявившихся достоинств не удивило бы ее. Его внешность и поведение так мало намекали на драму, что она даже не дала себе труда задуматься, как он провел тридцать шесть лет жизни. В общих чертах она представляла Грандкорта неизменно холодным и исполненным достоинства, не склонным связывать себя обязательствами, а тем более компрометировать. Охотился на тигра – но любил ли кого-нибудь? И то и другое в воображении Гвендолин было одинаково чуждо тому мистеру Грандкорту, который явился в Диплоу, чтобы открыть новую страницу в ее судьбе – предоставить возможность выйти замуж и обеспечить бо́льшую свободу, чем та, которой она располагала в девичестве. В целом Гвендолин хотела выйти замуж за мистера Грандкорта: он соответствовал ее цели – и, хорошо все обдумав, намеревалась принять его предложение, но собиралась ли осуществить свое намерение?

Гвендолин начала бояться себя и ощутила некоторое затруднение в исполнении желаний. В частности, в стремлении к собственной независимости и уклонении от прямых ухаживаний она зашла дальше необходимого кокетства, и теперь с некоторой тревогой задумалась о том, как вести себя в следующий раз.

По дороге домой она безраздельно находилась под пристальным наблюдением матушки, для которой волнение дочери, переменчивое выражение ее глаз, непривычная рассеянность и полное молчание стали верными признаками глубоких переживаний. Тревога заставила миссис Дэвилоу собраться с духом и заговорить на опасную тему: вечером Гаскойны должны были обедать в Оффендине, а случившееся утром неизвестное, но важное событие могло потребовать совета священника. Не то чтобы миссис Дэвилоу ожидала, что дядя способен повлиять на Гвендолин больше, чем она сама, – просто тревога требовала выхода, а сознание – освобождения.

– Что-то случилось, дорогая? – спросила матушка нежным, почти робким тоном.

Гвендолин взглянула так, словно очнулась от забытья, сняла сначала перчатки, а потом и шляпу, чтобы легкий ветерок коснулся волос и освежил голову. Они ехали по безлюдным местам, длинные предвечерние тени деревьев закрывали дорогу, а вокруг не было ни души. Гвендолин смотрела матери в глаза, но молчала.

– О чем с тобой говорил мистер Грандкорт? Скажи, дорогая. – Последние слова прозвучали умоляюще.

– Что я должна тебе сказать, мама? – последовал грубый ответ.

– Что-то определенно тебя взволновало. Доверься мне, Гвен. Не оставляй меня в неизвестности и тревоге. – Глаза миссис Дэвилоу наполнились слезами.

– Мама, дорогая, пожалуйста, не расстраивайся! – с досадой воскликнула дочь. – От этого мне станет еще хуже. Я сама теряюсь в сомнениях.

– Относительно намерений мистера Грандкорта? – уточнила миссис Дэвилоу.

– Нет, совсем не то, – коротко ответила Гвендолин и мило тряхнула головой, прежде чем снова надеть шляпу.

– В таком случае относительно того, стоит ли принимать его предложение?

– Совершенно верно.

– Ты дала неопределенный ответ?

– Вообще не дала ответа.

– Он говорил ясно?

– Настолько, насколько я позволила ему говорить.

– Полагаешь, он предпримет новую попытку? – уточнила миссис Дэвилоу с нескрываемой тревогой, но ответа не получила и задала следующий вопрос: – Ты не могла его обезнадежить?

– Полагаю, что нет.

– Мне показалось, дорогая, что ты испытываешь к нему симпатию, – робко заметила миссис Дэвилоу.

– Так и есть, мама, если говорить о симпатии. Грандкорт не так противен, как другие мужчины, он спокоен и прекрасно воспитан. – До этого Гвендолин говорила угрюмо, с недовольной гримасой на лице, однако внезапно вернулась к своему обычному лукавству и улыбкой добавила: – Что и говорить, он обладает всеми качествами, способными сделать мужа терпимым: замком с башнями, верандой, конюшней и прочим, – и при этом никаких улыбок и моноклей.

– Пожалуйста, хотя бы минуту поговори со мной серьезно, дорогая. Должна ли я понять, что ты собираешься принять предложение?

– Умоляю, мама, не приставай! – раздраженно отмахнулась Гвендолин.

Миссис Дэвилоу покорно умолкла.

Дома Гвендолин заявила, что обедать не будет – очень устала, а потому спустится позже, когда немного отдохнет. Вероятность того, что дядя узнает о недавнем разговоре с мамой, нисколько ее не волновала. Не приходилось сомневаться, что он в любом случае посоветует принять предложение, а Гвендолин и сама намеревалась это сделать – если представится возможность. В этот момент она не на шутку жалела о собственных капризах. Ах если бы на каждый необдуманный ответ повесить по тяжелой гире!

Мистер Гаскойн действительно узнал о разговоре, однако миссис Дэвилоу не дословно повторила слова Гвендолин, а в предельно завуалированной форме сообщила, что дочка пребывает в некоторой растерянности относительно окончательного решения, но в целом склоняется к положительному результату. В итоге дядя счел своим долгом вмешаться. Миссис Дэвилоу осмелилась высказать робкое мнение, что, может быть, безопаснее ничего не говорить, ведь Гвендолин так чувствительна (называть дочь своенравной не хотелось). Однако священник обладал непреклонным умом: упорно цеплялся за первое суждение и торопился привести его в исполнение, а все возражения и сомнения отбрасывал за ненадобностью.

Брак с Грандкортом представлялся ему чем-то вроде общественного дела: не исключено, что в некотором смысле этот союз мог даже укрепить положение в свете. Для пастора, чей отец поднялся до провинциального торговца зерном (хотя этого никто не подозревал), аристократическое наследство напоминало наследство королевское в том смысле, что освобождало его обладателя от обычных нравственных законов. Грандкорт, почти бесспорный баронет и возможный пэр, занимал достойное место в ряду государственных личностей, а предложение его заслуживало немедленного согласия с точки зрения широких общественных интересов – как национальных, так и церковных. Истинная правда, что подобные государственные личности часто уподобляются титанам, которыми античное общество гордилось и которых наделяло всемогуществом, однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что изначально обладающие высоким положением люди нередко оказываются неудобными и даже отвратительными. Впрочем, о будущем муже мистер Гаскойн составил наилучшее мнение. Сплетни подобны едкому дыму, который поднимается из грязных трубок и доказывает лишь дурной вкуса курильщика. Однако даже если Грандкорт и совершал безрассудные поступки, которые свойственны молодым аристократам, то в его возрасте уже давно настало время от них отказаться. Если человек умудрился до сих пор не разориться окончательно и не погубить себя, то все счета должны быть благополучно закрыты, а затраты занесены в графу страховки от будущих ошибок. Таков был взгляд практической мудрости, а если взглянуть на дело с высоты моральных и религиозных принципов, главную ценность представляло раскаяние. Таким образом, у мистера Гаскойна были все основания полагать, что разумная женщина сможет обрести с Грандкортом счастье.

Спустившись к чаю, Гвендолин ничуть не удивилась, услышав, что дядя желает побеседовать с ней в столовой. Как только она вошла, мистер Гаскойн тут же отложил газету и с обычным радушием поздоровался с племянницей. Как однажды заметила жена, он всегда «высоко ценил» Гвендолин, а в последнее время ее значимость заметно возросла.

– Моя дорогая, – по-отцовски начал пастор, – хочу обсудить тему более важную для твоего благополучия, чем любая другая. Наверняка ты уже догадалась, что я имею в виду. Однако я намерен говорить со всей прямотой, потому что в данной ситуации считаю себя обязанным выступить в роли отца. Надеюсь, не возражаешь?

– О господи! Конечно, не возражаю, дядя. Вы всегда были добры ко мне, – искренне ответила Гвендолин.

В этот вечер ей хотелось, насколько возможно, усмирить собственное упрямство и обуздать несговорчивый нрав. Манера речи пастора всегда несла в себе властную интонацию подобно команде или приказу. Подразумевалось, что у слушателей не должно возникать ни малейших сомнений и каждый готов осознанно подчиниться высшей воле.

– Естественно, я глубоко удовлетворен тем обстоятельством, что возможность устроить брак – в высшей степени благоприятный – предоставилась тебе так рано. Не знаю точно, что происходит между тобой и мистером Грандкортом, однако, судя по тому вниманию, которое он тебе оказывает, предполагаю, что не следует сомневаться в его намерении сделать тебя своей женой.

Молчание племянницы заставило мистера Гаскойна уточнить:

– У тебя есть сомнения на этот счет, дорогая?

– На мой взгляд, сейчас он думает именно об этом, однако может изменить намерение, – ответила Гвендолин.

– Почему? Он предпринял шаги, которые ты встретила неблагосклонно?

– Нет, я не отказала, а просто сменила тему разговора, когда он собирался объясниться.

– Готова ли ты довериться мне настолько, чтобы изложить свои доводы?

– Не уверена, дядя, что имею какие-то конкретные доводы. – Гвендолин неестественно засмеялась.

– Ты вполне способна размышлять, дорогая, и понимаешь, что это не тривиальный случай. Речь идет о твоем устройстве в жизни на таких условиях, равные которым вряд ли представятся вновь. Надо думать не только о себе, но и о семье. Я хочу понять, есть ли у тебя серьезные основания сомневаться относительно мистера Грандкорта.

– Думаю, что сомневаюсь безо всяких на то оснований, – ответила Гвендолин с недовольным видом, и у дяди возникли определенные опасения.

– Может быть, он тебе неприятен?

– Нет.

– Ты услышала о нем нечто дурно повлиявшее на твое мнение? – Священник считал невозможным, чтобы до племянницы дошли те сплетни, которые расстроили его, однако в любом случае он старался представить все обстоятельства этого дела в правильном свете.

– Не слышала ничего иного, кроме того, что мистер Грандкорт – прекрасная партия, – с некоторой дерзостью заявила Гвендолин, – и это известие чрезвычайно благотворно на меня влияет.

– В таком случае, дорогая, могу сказать только одно: ты держишь в руках собственное счастье – счастье, какое редко выпадает девушке твоего положения; счастье, которое выводит этот вопрос из ряда личных чувств и превращает согласие в долг. Если Провидение предлагает власть и высокое положение – тем более не обремененное условиями, отвратительными лично тебе, – на тебя возлагается ответственность, не допускающая капризов. Мужчины не любят, когда их чувства не принимают всерьез. Возможно, они не откажутся от своих намерений сразу: здесь решают личные наклонности, – однако игра способна зайти слишком далеко. Должен подчеркнуть, что, если мистер Грандкорт перестанет за тобой ухаживать, не получив прямого отказа, ты попадешь в крайне унизительное и тягостное положение. Лично мне придется отнестись к тебе с суровым осуждением, как к жертве собственного кокетства и недомыслия.

Слушая эту предостерегающую тираду, Гвендолин все больше бледнела. Дядя не побуждал ее действовать вопреки собственному решению, а лишь указывал на ту опасность, которую она уже и сама осознавала. Молчание подсказало пастору, что эффект от его слов оказался чрезвычайно сильным.

– Говорю все это с добрыми намерениями, – добавил он мягче.

– Знаю, дядя, – произнесла Гвендолин, встав и тряхнув головой, словно желая вырваться из болезненной пассивности. – Я не глупа: понимаю, что выйти замуж когда-нибудь придется, пока не станет слишком поздно, – и не вижу варианта лучше, чем принять предложение мистера Грандкорта. А потому, если представится возможность, я собираюсь принять его предложение.

Решительно и убежденно отвечая дяде, она почувствовала, как возвращаются силы, но столь прямая, резкая речь, прозвучавшая из юных уст, немало напугала мистера Гаскойна. Он желал племяннице парков, экипажей, титула – всего, что способно сделать этот мир приятной обителью, – однако хотел видеть ее не циничной, а, напротив, исполненной сознания религиозного долга и семейных ценностей.

– Моя дорогая, – начал он с благосклонной важностью, – я верю, что в браке ты найдешь новый источник веры и привязанности. Семья – единственная сфера, дарующая женщине истинное, глубокое удовлетворение. Если твой брак с мистером Грандкортом будет счастливым образом заключен, ты получишь власть и богатство, которые сможешь использовать на благо других людей. Подобные рассуждения выше романтических побуждений! Сама природа наделила тебя способностями, достойными блестящего будущего, которое в силу рождения и обстоятельств вряд ли можно было считать достижимым. Я верю, что ты сможешь украсить свое новое положение не только личными достоинствами, но и добродетельной жизнью.

– Надеюсь, мама будет счастлива, – заключила Гвендолин и, махнув рукой – хотелось как можно скорее отбросить все возвышенные мотивы, – направилась к двери.

Мистер Гаскойн, в свою очередь, полагал что достиг взаимопонимания с племянницей и в меру сил помог ее благополучному устройству в жизни, приблизив помолвку с Грандкортом.

Тем временем о грядущей помолвке размышлял еще один человек, но в совершенно ином направлении, противоположном пониманию добропорядочного священника.

Отсутствие мистера Лаша в Диплоу во время визита Гвендолин объяснялось вовсе не страхом перед этой высокомерной молодой леди, а встречей, обещающей далеко идущие последствия. Случилось так, что именно в этот день он отправился в Вончестер, на железнодорожную станцию, чтобы встретить даму с двумя детьми в сопровождении горничной. Мистер Лаш посадил их в кеб и отвез в отель «Золотые ключи». Дама выглядела настолько впечатляюще, что заставляла оборачиваться прохожих: стройная фигура, достаточно высокий рост, худое красивое лицо, абсолютно черные вьющиеся волосы и большие беспокойные глаза, какие мы называем горячими. Одетая в прилично-сдержанное платье, возможно, она выглядела старше своих лет, но в любом случае ей вряд ли было меньше тридцати семи. В целом дама производила впечатление смущенной и скованной: тревожный взгляд как будто предполагал, что и люди, и обстоятельства против нее, а она готова решительно противостоять невзгодам. Дети выглядели прелестно: черноволосая девочка лет шести-семи и светленький мальчик лет пяти. Увидев их, Лаш удивился, на что получил резкий ответ:

– Полагаете, я должна была приехать одна? Если бы захотела, привезла бы всех четверых.

– О, разумеется, – с обычной легкостью согласился Лаш.

Проговорив с приезжей дамой около часа, он отправился обратно в Диплоу исполненным надежд, что его план сработает. По мнению мистера Лаша, женитьба Грандкорта на Гвендолин Харлет не принесла бы добра ни одному их них, а главное, наверняка доставила бы массу неприятностей самому Лашу. Однако теперь он испытывал достаточную уверенность, чтобы мысленно повторять: «Готов держать пари, что этот брак никогда не состоится».

17

Морской путь через Северный Ледовитый океан.

Даниэль Деронда

Подняться наверх