Читать книгу В дельте Лены - Джордж Мельвилль - Страница 5

Наши развлечения – Нас относит – Бобы и пудинг – Продвигаемся вперёд – Остров Беннетта – На лодках – Наши собаки – По открытой воде.

В первое воскресенье каждого месяца, как это было у нас заведено с тех пор, как мы покинули Сан-Франциско, с молитвами читался «Акт о лучшем управлении Военно-морским флотом США», и, исключая это благочестивое развлечение, наш распорядок дня оставался без изменений; какие-нибудь неполадки с санями или необычное количество переправ через трещины и полыньи – одно только это могло задержать наш «марш-бросок».

По вечерам, завернувшись в спальный мешок, забавно было лежать и слушать, как мужчины болтают о своих прошлых радостях. Перечислив все вкусности, которые они когда-либо ели, все в конце концов соглашаются, что лучшие обеды на борту «Жаннетты» были в среду – «бобовый день», когда также подавали «радость моряка» – пудинг с изюмом. И поднимались горестные стенания при воспоминании о том, что, если оба эти лакомства были в один день, то нельзя было отведать и пудинг, и бобы – надо было выбирать что-то одно. Затем следовали признания в том, что было сделано с остатками: великодушный рассказывал, как он отдал то, что не мог съесть, повару-китайцу; шутник – как он расхвалил пудинг Инигину, просто чтобы посмотреть, как тому понравится сладкое, или как быстро съел всё и попросил добавки; а жадина признался, что не бросил свою еду даже собакам, а приберёг и бобы, и пудинг и съел их потом холодными.

Делонг мечтал поесть жареных устриц, а мы с Эмблером – как бы мы расправились с большой жирной уткой… или нет, с индейкой… или даже целым гусем: «Целиком, старина, всенепременно целиком!». Возможно, ни один из нас не одолел бы целого гуся, но хотя бы восхитительно разделал и роскошно попиршествовал самыми лакомыми кусочками, каждый на свой вкус и от своего собственного гуся – ах! – «Ха-ха! (это Чипп), – размечтались! Жареная куропатка на гренках, говорите?! Потрохов вам жареных! – ну, может, свиную голову с капустой…» Такое саркастическое замечание обычно пробуждало нас от фантазий, которые стали реальностью – увы! – далеко не для всех из нас.

Через несколько недель нашего похода капитан Делонг сделал точные наблюдения за солнцем и узнал, к своему большому удивлению и огорчению, что нас отнесло примерно на двадцать четыре мили на северо-запад. В этом не было никаких сомнений; его выводы были подтверждены методом Сомнера[23], и наше положение казалось теперь абсолютно безнадёжным. Проходить ежедневно от двадцати пяти до тридцати миль в течение двух недель, чтобы обнаружить, что мы продвинулись на двадцать четыре мили назад!

Чтобы пересекать теперь движущийся лёд под прямым углом, Делонг изменил курс с юга (истинного) на юго-юго-запад. Мы все были уверены, что в конце концов выйдем к открытой воде, если будем двигаться строго на юг, каким бы сильным ни был дрейф на север и запад. Это был всего лишь вопрос времени, однако у нас было провизии всего на шестьдесят дней, а впереди было путешествие в пятьсот миль – мы могли просто снова вмёрзнуть в лёд, не успев спустить наши лодки на воду.

Примерно через неделю после этого капитан Делонг сделал другие вычисления и выяснил, что мы, наконец, преодолели около двадцати одной мили. Мужчины приуныли, справедливо догадавшись о причине, по которой результаты первого наблюдения держались от них в секрете. В конце дня, когда почти всё было перевезено, я громко объявил хорошие новости: «Ребята, капитан говорит, что за прошедшую неделю мы прошли двадцать одну милю, и что теперь течение в нашу пользу».

Со всех сторон донеслись радостные возгласы, и последние сани с удвоенной энергией помчались вперёд.

И вот наконец перед нашими глазами то, что обрадовало всех нас. В течение последних нескольких дней мы с волнением наблюдали за тёмным облаком, висящим на юго-юго-западе. Наконец, в полдень 11 или 12 июля выглянуло солнце, и перед нами открылись Новосибирские острова: величественные голубые горы, яркая полоска льда и воды перед ними, и над всем этим медленно плывёт ослепительно белое облако – самая волнующая сцена для путешествующего в Северном Ледовитом океане! Вдохновлённые новой надеждой, мы устремились вперёд, как к новой Земле Обетованной. По мере нашего приближения к острову лёд становился рыхлее, полыньи чаще, а дичи больше. Два-три раза мы ужинали тюленями, а незадолго перед тем, как ступили на землю, Герц застрелил медведя, мясо которого стала самым желанным дополнением к нашему скудному рациону, поскольку мы шли по льду ещё пару дней – в тумане, по мокром снегу, спали, несчастные, в наших мокрых палатках, мокрой одежде и на наших мокрых снежных постелях. В жестянках из-под пеммикана мы нажарили бифштексов и натушили мяса, используя медвежий жир в качестве топлива.

Лёд тем временем двигался взад-вперёд с приливом и отливом, неуклонно при этом двигаясь на восток. Если мы теперь проплывём мимо острова, то никогда не восстановим утраченные позиции; поэтому утром следующего дня мы приготовились сделать бросок к суше, со стороны которой, хотя её и не было видно, мы слышали постоянный скрежет льда и крики морских птиц. Мы приближались к острову, как внезапно солнце, словно невероятным усилием, разорвало облачную завесу, и вот! – перед нами, так близко, что, казалось, рукой достать, возвышаются на высоту 3000 футов почти отвесные черные базальтовые скалы, испещрённых пятнами красных лишайников, мощные уступы их покрыты вековым слоем растительных остатков, а гигантские утёсы раскрошены неумолимым временем. Зрелище было великолепное, и у всех вырвались невольные восклицания. Это вдохнуло в нас новую энергию, и каждый мужчина почувствовал себя Геркулесом, открывающим свои Столбы. Мы сознавали, что судьба наша решается сейчас или никогда, поэтому схватили лодки и сани и стремительно перебросили их на выступ ледяного припая, к которому наша льдина причалила на какое-то мгновение. Наконец-то! Припай в этом месте лежал на пологом берегу, и многие из нашей команды ступили на твёрдую землю впервые за два года. Выглядели мы вместе со всеми нашими потрёпанные непогодой пожитками весьма жалко: худые, обветренные, оборванные и голодные. Мы и так выглядели довольно плохо, пока шли по льдам; но теперь, после напряжения всех наших сил, под этими гигантскими скалами, палатки наши казались жалкими муравейниками, а сами мы – крошечными трудягами-муравьями, тащивших кучку тряпья, мешков и старых потрёпанных лодок в качестве добычи. После ужина мы построились и с развевающимися флагами направились к острову, которым капитан Делонг вступил во владение от имени Бога и Соединённых Штатов и назвал его островом Беннетта. Лейтенанту Чиппу было приказано предоставить экипажу полную свободу, какая только возможна на американской земле. Впрочем, возможностей насладиться таковой на самом деле было весьма мало, и Джек по привычке заворчал про «сухие крестины». И действительно, он только что сошёл на берег с двухлетним жалованьем в кармане, а куда он мог его потратить?

Разбив лагерь под хмурыми скалами острова на небольшой полоске льда, которая беспокойно покачивалась под действием прилива, мы смотрели на величественную процессию льдин, с шумом проходящую мимо. Ещё дальше шла бесконечная их вереница, тесня и давя друг друга, с редкими промежутками между ними, открывающими глубокую синеву моря, а мы, два долгих года прожившие среди чудес этого ледяного царства, теперь стояли с разинутыми ртами, в восторге от грандиозного парада проплывающих перед нами величественных айсбергов; и вот, наконец, наступила ночь, и мы усталые легли спать.

Между припаем, на котором мы расположились, и островом была полоса шириной около двадцати ярдов, через которую мы перебирались где по камешкам, где переходили вброд, а где переплывали на лодке или плотах из плавника. И вот, едва мы успели забраться в свои спальные мешки, как земля, на которой покоился лёд припая, закачалась и задрожала с рокотом, похожим на гром далёкой грозы или на звук рушащегося айсберга. В следующее мгновение мы оказались свидетелем зрелища, видеть которое дано лишь немногим смертным. По скалистому склону стремительно катился оползень, неумолимо приближаясь к нам. Зрелище было грандиозным и устрашающим, и, если бы на пути несущейся массы не оказалось этой полосы воды, мы были бы погребены под оползнем, либо он снёс бы нас в море.

Наше пребывание на острове Беннетта было обусловлено временем, необходимым для ремонта лодок, что позволило нам немного отдохнуть от напряжённого труда. Две группы предприняли исследование побережья: одна под командованием лейтенанта Чиппа на втором куттере проплыла вдоль южного берега, а мистер Данбар с Алексеем на собачьих упряжках прокатились вокруг северной оконечности, названой мысом Эмма. Оба отряда не обнаружили ничего важного, и, оставив записки в пирамиде из камней, вернулись в лагерь, нагруженные дровами, которые они во множестве нашли на берегу. С их помощью мы приготовили пикантное рагу из гагары, альбатроса, чайки, кайры и других морских птиц, которых настреляли за пару дней в таком количестве, что мы на время прекратили выдавать пеммикан.

Мужчины приносили в лагерь все необычные или интересные предметы, которые они находили во время своих вылазок. Среди них были выбеленный солнцем рог северного оленя, найденный на плоскогорье, и часть черепа с рогами, напоминавшие рога мускусного быка, но настолько ветхие, что никто из нас не мог классифицировать их иначе, как «ископаемые», повсеместно встречались раковины. На поверхности скалы, примерно в ста пятидесяти футах над уровнем моря, был обнаружен пласт каменного угля. Толщина его варьировалась от шести до двадцати четырёх дюймов, он тянулся в горизонтальной плоскости на расстояние мили или более. Образцы его были принесены в лагерь и испытаны на горение. Уголь был мягкий и рыхлый от длительного выветривания, изрядно дымил, но сгорал до светлого пепла, оставляя мало золы, пустая порода составляла в нём около половины исходного веса.

Наши исследования и наблюдения подошли к концу, теперь надо было изменить некоторые наши правила, поскольку мы собирались пересесть в лодки. Они были должным образом отремонтированы, а мы облегчили груз, выбросив много бесполезной одежды и всякого мелкого снаряжения. С самого начала в поход невозможно было взять всех наших собак, даже если бы мы могли кормить их какое-то время, потому что каждая съедала почти фунт пеммикана в день. Поэтому мы оставили только семерых лучших для лёгкой ездовой упряжки, а остальных отвели за торос и застрелили, а их тела бросили в море.

Шесть палаток и их обитатели были распределены по трём лодкам следующим образом: первый куттер: капитан Делонг с частью экипажей палаток четыре и пять; второй куттер: лейтенант Чипп с экипажами второй палатки и частью пятой; вельбот: я с остальными людьми из палаток три, четыре и пять. Между островом и ближайшей льдиной была открытая вода шириной в милю или около того, и мы наконец переплыли её в наших глубоко нагруженных лодках, и потребовалось два рейса, чтобы перевезти туда всю провизию, сани, походное снаряжение, собак и людей.

Мы установили мачты, чтобы при надобности помогать гребцам или плыть полностью под парусами, а сани размещали поперёк лодок впереди или позади мачт вместе с запасными вёслами. Когда нужно было пересечь льдину, лодки швартовали ко льду, разгружали, грузили на сани, перевозили на другой край льдины, спускали на воду, снова загружали, мы садились в лодки и отправлялись в путь, – всё просто, как катание на лодочках в городском пруду! Так что первый день был весьма обнадёживающим, и, за исключением необходимости таскать сани, мы обнаружили, как и ожидали, что наш новый способ передвижения оказался значительным улучшением по сравнению со старым, как в плане затраченного труда, так и в пройденном расстоянии.

В канун нашего отъезда (6 августа) на острове наступила настоящая зима. Когда мы прибыли сюда, с ледника и снежных вершин потоками лилась талая вода, её шум был слышен в ночной тишине на многие мили. Но за время нашего короткого пребывания там всё переменилось. В первые дни мы ещё наполняли чайники из ручьёв, во множестве сбегающих со склонов гор, затем пошёл дождь, но перед нашим отъездом ручьи замёрзли, а яркие красные и зелёные пятна, которые так радовали нас, скрылись под снегом. День или два пути, – и наш прекрасный остров, видимый только в промежутках между снежными зарядами, был, как и всё остальное вокруг нас, укрыт белым саваном. Последнее, что мы увидели, был просто неясный контур, похожий на спину кита, поднимающийся в небеса, как будто для того, чтобы смешать свою снежную чистоту с серебристым сиянием облаков.

До того, как начал образовываться молодой лёд и скреплять между собой льдины, можно было легко привести в движение льдину площадью в акр[24] или более, но теперь это было не под силу даже всем нам, и если процесс смерзания продолжится дальше, нам, видимо, придётся остановиться и подождать, пока лёд не станет достаточно прочным, чтобы выдерживать нас. Но, к счастью, ветра поддерживали лёд в постоянном движении, и потому сохранялось сравнительно много открытой воды. Сидя в тесных лодках, с открытыми руками и ногами, мы теперь очень уставали и мёрзли, отказавшись, по причине нашего долгого путешествия по льду, от всей, кроме самой необходимой одежды, которая была теперь изношена в лохмотья; и, в добавок к неудобствам экипажей первого куттера и вельбота, которые сильно протекали, мы были вынуждены постоянно вычерпывать воду. Второй куттер оставался менее повреждённым при перевозке, так как был лёгким, коротким и плотно сидел в своих санях, не раскачиваясь.

Пока ветер, приводивший в движение лёд, открывал для нас воду, наше продвижение на юг было быстрым; такого не было, когда мы двигались по сплошному льду и было ощущение, что эта ледяная пустыня никогда не кончится.

В один из дней мы прошли со свежим ветром хорошее расстояние и были вынуждены выбраться на льдину из-за усиления ветра, скопления льда и приближающейся темноты. Разбив палатки у края льдины, мы поужинали и заползли, все ужасно мокрые и замёрзшие, в свои спальные мешки, но около полуночи всех нас подняли переносить лодки и палатки – наша льдина разваливалась. Было и больно и забавно видеть друг друга в разной степени «дезабилье», – кто-то босой, а иные без штанов, метались в воющих снежных вихрях, закрепляя вещи или перенося их в безопасные места. На рассвете, позавтракав, мы снова пустились в путь. В конце довольно удачного рабочего дня мы оказались перед старыми паковыми льдами, полными полыней и разводьев, которые показались нам непроходимыми. Мы выгрузились на лёд, и тут снова пошёл снег, а вода стала замерзать. Поставив палатки, мы провели этот день в ожидании, пока стихнет шторм.

Тщетно прождав в наблюдении за движением льда весь день, на следующее утро мы отправились по разрозненным льдинам, молодой лёд между которыми нарос до толщины примерно в полдюйма. Выбирать дорогу возможности не было, поэтому мы направились по прямой к ближайшей открытой воде через промоины, трещины и торосы, проваливаясь иногда до колен, а то и по самую шею.

Стараясь продвигаться по полыньям, которые простирались в основном на юг, мы продолжали свой извилистый путь к Новосибирским островам. Отрытой воды становилось всё больше, то есть, скорее, полыньи становились все шире и появлялись всё чаще по мере нашего продвижения. На следующее утро, после завтрака, был отдан приказ запастись снегом на всех лодках, – Делонг хотел, чтобы мы варили себе чай на борту, а не высаживались каждый раз на лёд, как было у нас заведено. Мы отплыли с хорошим попутным бризом и обширным пространством открытой воды перед нами – на самом деле даже слишком обширным – имея ввиду вероятность более сильного волнения – для наших тяжело нагруженных лодок. Когда было передано распоряжение приготовить чай и ужин, Делонг шёл впереди, вельбот следом, за нами следовал Чипп. Мы быстро, как только могли, проскакивали между льдин, проворно управляя румпелем и парусом, чтобы не соприкасаться с острыми краями льдин. Лёд был весь в движении, и там, где проходы расширялись в большие бухты, уже покрытые свежими льдинами, наши лодки выделывали такие пируэты, что позавидовали бы и цирковые лошади. Иногда, когда лодки выстраивались в линию и находились не более чем в ста ярдах друг от друга, случалось, что первый куттер проскакивал через промежуток между льдинами, за ним успевал вельбот; но, прежде чем подходил второй куттер, лёд сдвигался и закрывал проход.

Наконец, мы вышли к полынье, где постепенно усиливающийся северный ветер поднял такое волнение, что наши лодки, сильно перегруженные в том числе и дубовыми санями, начали черпать воду. Всем стало очевидно, что, если волнение продолжится, нам придётся облегчить наши лодки. Лёд тоже снова начал надвигаться, и мы пошли на юго-запад по узкой полосе воды; все три лодки держались как можно выше по ветру, одновременно стараясь избежать острых ледяных кромок, и в то же время держась подальше от наветренного края льда, в который волны бились с особенной силой.

Когда в тот день мы с Делонгом высадились на лёд, Чипп в очередной раз отстал, хотя все три судна несли все свои паруса до последнего дюйма; и когда Чипп в конце концов причалил, он впервые пожаловался на свою лодку. До тех пор она была его любимицей, да и сейчас она по-прежнему считалась прочной и исправной, только была перегружена тяжёлыми санями, вес которых, действительно, был близок к тому, чтобы утопить лодку и побольше.

Исходя из опыта прошедшего дня, было ясно, что, если такая погода сохранится, мы не сможем везти с собой сани по открытой воде между островами и побережьем Сибири. Поэтому Делонг очень мудро велел порубить их на дрова, что мы и сделали, рассчитывая утром сложить куски в лодки. Но когда рассвело, обнаружилось, что мы надёжно заперты: нигде не было видно ни пятнышка воды, весь лёд с севера был плотно сбит штормом, обрушившимся на острова, которые теперь были на виду. Хотя было достаточно холодно, постоянное движение льда не позволяло льдинам смерзаться; поэтому нам ничего не оставалось, как ждать благоприятной перемены нашего положения, что мы и продолжили делать, приучая себя извлекать максимум пользы из каждого несчастья. Однако, мы тогда и понятия не имели, что эти обстоятельства продержат нас в плену целых десять дней; хотя, если бы мы это и знали, то всё равно ничего не смогли бы сделать для своего освобождения.

По правде говоря, наше положение сейчас выглядело хуже, чем когда-либо; провизия быстро кончалась, приближалась зима, а острова, лежащие перед нами, были необитаемы. Поэтому Делонг пригласил меня и Чиппа на совет. Обсудив этот вопрос, мы пришли к выводу о невозможности доставки лодок на сушу, по крайней мере, своим ходом, вплавь. Затем мы обсудили курс, которым нам надо следовать в случае дрейфа по проливу между островами Новая Сибирь и Фаддеевский, и единогласно решили, что будем двигаться вдоль южного берега острова Котельный, пока не достигнем его юго-западной точки, оттуда до острова Столбовой, затем до островов Васильевского[25] и Семёновского[26] и, наконец, на мыс Баркин[27] в дельте Лены, где, как мы были уверены, найдём туземное поселение, указанное на наших картах.

Наше существование теперь стало только вопросом продовольствия. Если бы на Новосибирских островах был склад с восемью-десятью тысячами фунтов пеммикана, мы могли бы с комфортом там перезимовать. Когда я позднее читал про все эти планы нашего спасения, предложенные, пока нас не было, людьми, которые полагали, что знают, что мы идём тем путём, которым мы действительно шли, я не могу не задаться вопросом, почему кто-то не предложил сделать такой склад. Так или иначе, как и во многом другом, в будущем мы узнали о многом, что нам не удалось тогда предвидеть.

Около полудня нашего десятого дня в лагере лёд стал разреживаться, и мы заметили, что приближаемся к суше. Поэтому мы протащили лодки на некоторое расстояние и спустили их на воду, больше похожей в этом месте на водоворот от какого-нибудь водопада. Лёд двигался во всех направлениях сразу, крутясь и сталкиваясь, то открывая нам проходы, в которые мы едва успевали проскочить, то смыкаясь прямо перед нами непреодолимой преградой. Таким невероятным образом мы продолжали свой путь до тех пор, пока не наступила ночь, после чего мы были вынуждены высадиться на лёд и разбить лагерь после тяжёлого, хотя и успешного, дня работы. На следующее утро мы встали пораньше. Спустив на воду лодки, мы мельком увидели землю, когда солнце проглянуло сквозь туман, и пришли к выводу, что теперь мы находимся намного южнее, между островами Новая Сибирь и Фаддеевский[28]. Лёд двигался здесь на юг, как вода в мельничном лотке, мы плыли посередине этого потока, время от времени замечая восточные оконечности Фаддеевского в густом тумане, окружившем нас. До наступления ночи мы вышли к югу от островов, и перед нами, насколько хватало глаз, раскинулось голубое море, хотя далеко на юге поблёскивал лёд. Следуя вдоль побережья на запад, мы наконец, после больших трудностей, высадились на остров и впервые за два с половиной года хорошо выспались на твёрдой земле, осуществив, наконец, мечту доктора Эмблера «восстановить энергетический баланс между телом и землёй», или, как кратко выразился Данбар, «почистить копыта»; что мы все и сделали на мшистой тундре острова Фаддеевский.

В течение вечера мы все, офицеры и экипаж, разбрелись по острову в поисках дичи или чего-нибудь полезного в нашем положении потерпевших кораблекрушение. Были найдены несколько старых полуразрушенных хижин охотников за мамонтовой костью, а один из моряков сказал, что видел следы мокасин на берегу реки, но после этого узнал, как набегающие волны до неузнаваемости могут размыть отпечатки оленьих копыт. Несколько черных уток, застигнутых холодами со своими выводками, всё ещё робко плескались на участках незамёрзшей воды. На холмах лежал снег, а вдоль берега и в озерках образовался молодой лёд. Олени ушли в долины среди холмов в глубине острова, чтобы остаться там до возвращения весны и солнечного света, ибо уже через несколько дней на острове воцарится тишина арктической зимы.

Мы осторожно продвигались вдоль берега, обходя мелководные места, время от времени высаживаясь на берег. Вдоль него тянулись валы выброшенного на берег плавника вперемешку со льдом. С берега внутренняя часть острова выглядела высокой и гористой. Холмы и долины были покрыты снегом, а реки высохли и перемёрзли, так как солнце уже перестало давать достаточно тепла даже в полдень. Низкая, неровная береговая линия была усеяна невысокими буграми. Это результат вековой эрозии, вызванной потоками воды, стекающими со склонов гор: они прорезают долину глубокими оврагами, смывая рыхлый грунт в океан, а плотные породы остаются в виде остроконечных холмов, издали напоминающих африканскую деревню с её коническими хижинами. На вершинах конусов недостаточно места, чтобы снег накапливался и стекал ручейками, поэтому эрозия продолжается в более медленном виде замерзания и таяния, следы этого видны в кучках разрушенных пород у основания конусов.

Хотя нас сильно задерживало мелководье, за два дня мы прошли вдоль островов приличное расстояние и надеялись, что на третий день сможем разбить лагерь на восточной оконечности острова Котельный. Но ветер сменился на встречный, а на нашем пути встала отмель. Весь день мы старались обогнуть эту отмель, которая, как мы обнаружили, оказалась в двадцати или двадцати пяти милях к югу от её указанного на карте положения; ветер усиливался, в лодках было холодно и сыро. Становилось темно, и поэтому, чтобы избежать ночёвки в лодках, мы попытались высадиться на берег с подветренной стороны отмели. Но сильное волнение делало невозможным провести лодки через прибой. После нескольких безуспешных попыток высадиться, нам, в конце концов стало очевидно, что мы должны будем провести ночь в лодках. И это была незабываемая ночь.

Южный ветер гнал на нас лёд и в то же время относил нас к отмели, над которой бушевал яростный прибой. У нас не было якорей, мы зарифили паруса и делали всё возможное, чтобы выполнить приказ держаться вместе. Ночь была тёмной, как смоль, нашими единственными ориентирами были рёв прибоя с подветренной стороны и отблески мокрого льда с другой. Около полуночи мы опасно приблизились к отмели, и, несмотря на приказ держать лодки на месте до последнего, нас неумолимо погнало на буруны и мы, несомненно, утонули бы, если бы вовремя не вернулись обратно на северо-восток к нашему вчерашнему месту.

Спустя некоторое время мы обнаружили, что второго куттера нигде не видно, что весьма обеспокоило нас, принимая во внимание силу ветра и волнение в течение ночи. Проплыв некоторое расстояние вдоль покрытой битым льдом отмели, мы нашли подходящее место, поставили палатки и вытянули, наконец, уставшие ноги. Вскоре, когда мы ещё завтракали, показался второй куттер. Чипп рассказал, что это была ужасная ночь, и, действительно, команда его выглядела гораздо более измождённой, чем остальные; но у нас не было времени выражать сочувствие, потому что начался прилив, и волны вскоре достигли нашего лагеря. Погрузив наши пожитки в лодки, мы снова отправились в путь, пока не усилился ветер и вскоре обогнули песчаную косу у восточной оконечности Котельного. К тому времени поднялся сильный ветер, волнение усилилось, и через некоторое время всё, что мы могли – это плыть под взятыми на один риф парусами, стараясь держась впереди волн, которые постоянно накатывали на нас сзади. Удивительно, как мы избежали того, чтобы повредить нашу лодку об острый лёд, но, к счастью, лёд был мелкий; и в то же время не было льдин достаточно больших, чтобы высадиться на них. Через несколько часов второй куттер снова скрылся из виду, и Делонг решил продолжать плавание, пока мы не найдём большой надёжной льдины, и там ждать Чиппа, которому нужно самому позаботиться о себе. Едва мы остановились в бухте, промытой в застрявшем на мелководье льду, где наши лодки расположились, как корабли в доке, как вода внезапно отступила, и мы оказались посреди месива раскрошенного льда, столь же безнадёжного для плавания, как и тот, который задержал нас ранее на десять дней.

С наступлением ночи мы поставили палатки, поужинали и забрались в спальные мешки, измотанные и очень благодарные за отдых. На следующее утро по-прежнему дул сильный ветер со снегом. Чиппа всё также не было видно. Мы подняли на мачте первого куттера чёрный флаг в надежде, что это приведёт его к нам. Ближе к вечеру Инигин, наблюдавший за морем с высокого холма, наконец заметил второй куттер, быстро скользивший по открытой воде. Они заметили наш сигнал и остановилась в миле от нас, и вскоре мы увидели Чиппа и Кюне, пробиравшихся к нам по льду. Излишне говорить, как мы были рады их видеть; после ужина они побывали во всех четырёх палатках и рассказали о своих приключениях.

Утром вовсю светило солнце, море попыталось показать нам свою голубизну, но тут опустился густой туман и закрыл всё от нашего взора. Вскоре мы уже были в пути. Чипп, пройдя по каналу чистой воды пару миль, в конце концов остановился, лёд впереди превратился в непроходимую массу. Но ранее мы заметили боковое ответвление от нашего канала, поэтому повернули обратно с Делонгом во главе и без особых забот плыли до сумерек, пока снова не оказались в тупике. К северу от нас в глубине острова возвышались величественные горы со снежными вершинами. Мы обогнули мыс и высадились на внутренней стороне длинной песчаной косы, ведущей от Котельного на восток в сторону Фаддеевского.

Теперь мы стояли лагерем на восточной оконечности Котельного. Плавника было в изобилии, мы собрали его в большие кучи и развели огромные костры, перед которыми согрелись сами и высушили промокшую одежд, правда подпалив при этом значительную её часть в наших нетерпеливых попытках воспользоваться первым действительно хорошим походным костром, которым мы наслаждались с тех пор, как покинули Соединённые Штаты. Ночь стала истинной наградой за нашу затянувшуюся усталость, а следующий день начался просто великолепно. Чтобы отдохнуть ещё лучше и размять наши отвыкшие от движений конечности, но особенно для хорошего жареного оленя, мы остались на острове, и те, кто чувствовал себя лучше, набили карманы патронами и отправились на охоту. К вечеру они вернулись, и, хотя некоторые из них прошли невероятные расстояния, и все нашли множество следов, но никто так и не увидел живого оленя.

На следующее утро мы вышли в море рано, в приподнятом настроении в ожидании хорошего дневного путешествия по прибрежной воде. Обогнув песчаную косу на мысу, мы взяли курс на запад, многие мужчины для разминки пошли по берегу. Он был усеян всевозможным плавником. На некоторых брёвнах виднелись признаки цивилизации – следы топора, красноречиво отзываясь в наших сердцах и безмолвно напоминая о далёком доме и друзьях. После ужина нам пришлось около полумили протащить лодки по небольшой снежной гряде выше отметки прилива. Несколько мужчин продолжали идти пешком, не отставая от лодок, их подбирали в местах, где в море впадали ручьи.  Продвигаясь таким образом, ближе к ночи мы высадились на берег и разбили лагерь на возвышенности. Во второй половине дня низкий песчаный и илистый берег сменился длинной линией отвесных скал из сланца и глины; из чего мы сделали вывод, что теперь мы находимся на юго-западном побережье острова Котельный, откуда мы можем отправиться по открытому морю в дельту Лены, через остров Столбовой. Соответственно, мы тщательно переложили вещи, заполнив все свободные ёмкости снегом для питьевой воды, и утром 7 сентября отплыли под свежим северо-восточным ветром. Дул сильный ветер, море было неспокойным, и наши лодки шли с хорошей скоростью и приличной качкой, а мы вычерпывали воду, чтобы удержаться на плаву. Держась южного направления, мы вскоре наткнулись на большую льдину, сплошь покрытую торосами и изрезанную ручья. Мы оказались перед её наветренной стороной, о которую волны разбивались с такой яростью, что для нас соприкосновение с ней означало бы неминуемую гибель. Она возвышалась на четыре-шесть футов над водой, её края были местами отвесные, а где-то разбиты волнами. Они взлетали брызгами на десятки футов вверх и клокотали водоворотами в промоинах. Мы развернулись, спустили паруса и стали грести прочь что есть силы. Делонг, который был в пятидесяти или ста ярдах впереди меня и гораздо ближе к опасности, крикнул мне, чтобы я взял его на буксир, что я и сделал, и вместе нам с трудом удалось остановить опасное развитие ситуации. Второй куттер снова отстал, но, поравнявшись с нами, подхватил фалинь с вельбота, и так мы, выстроившись в линию, боролись все вместе, пока, наконец, не отошли от льдины на безопасное расстояние. Это была долгая и тяжёлая работа. Море с рёвом билось в холодную мрачную массу льда, отлетая от неё замерзающими на лету градинами. Матросы, ослеплённые ветром и брызгами, мужественно работали на вёслах, их голые руки замёрзли и кровоточили, а лодки рывками раскачивались от волн и неравномерного натяжения буксира. Люди промокли до нитки и валились с ног от неимоверного напряжения сил, но они совершили это чудо – мы избежали гибели в том ужасном прибое.

Несомненно, этот день стал днём бедствий и испытаний для всех нас. Неспокойное и непредсказуемое состояние льдов нуждалось в умелой навигации, а плачевное состояние наших запасов требовало быстрого передвижения без задержек.

Пока мы находились под прикрытием острова, ветер был ровным и устойчивым с юга и востока, но с наступлением ночи стал шквальным и порывистым, поднялось сильное волнение. Наши лодки держались вместе, и, хотя стояла кромешная тьма, мы всё же иногда могли различать друг друга, появляющихся из чёрной воды, как призраки, и тут же исчезающих за гребнями волн. Вскоре второй куттер пропал из виду, а так как мой был самым быстрым из трёх, я без труда следовал за Делонгом. В своём рвении выполнить приказ «держаться на расстоянии окрика» я временами чуть не налетал на первый куттер. Теперь, когда мы плыли днём и ночью, возникла необходимость сменять рулевого. Не то чтобы кто-то из них мог уснуть; но им необходимо было отдыхать из-за постоянного внимания, необходимого для того, чтобы держать лодку подальше от разных постоянно возникающих опасностей. Малейшая ошибка рулевого, не уловившего в рёве моря плеска волн, разбивающихся о край льдины, или не заметившего волны, набегающей сзади, могла погубить нас. За исключением коротких моментов, когда я был занят другими делами, грота-шкот никогда не ускользал от моего внимания; кроме того, было весьма холодно управляться с ним в тонких хлопчатобумажных рукавицах, которые я надевал поверх своих меховых варежек.

Ближе к полуночи мы приблизились к краю паковых льдов, и рёв прибоя достиг наших ушей задолго до того, как мы увидели его. Я невольно привёл вельбот круче к ветру и тем самым потерял из виду первый куттер, но грозный рёв и беспорядочное волнение, без сомнения, предупредили меня об опасности, которая ждала нас с подветренной стороны. Вскоре в темноте показалась ужасающая громада льда. Не медля ни секунды, я скомандовал: «На поворот! Приготовить вёсла с подветренного борта, если не развернёмся». Команда была исполнена мгновенно! Когда мы медленно развернулись, через правую скулу лодки прокатилась волна, заполнив лодку до сидений. А в следующее мгновение эта волна из мелкого ледяного крошева отразилась от торца льдины и обрушилась прямо на нас леденящим душем. Черпаками, вёдрами и насосами мы быстро сделали всё необходимое, с помощью вёсел развернулись и пошли другим галсом, качаясь на крутой волне. Наконец мы вышли на участок мелкого льда, который, утихомирив ярость моря, дал нам некоторую передышку.

Когда рассвело, ни одной из наших лодок не было видно. Ветер окончательно стих, мы стояли в спокойной воде среди неподвижных льдин – наверное, самая жалкая на вид кучка смертных, тесно прижавшихся друг к другу и дрожащих от холода. Чтобы приободрить людей, да и оживиться самому и как бы оттаять моё застывшее сознание, я разразился залихватской песней. Говоря по правде, положение наше было почти отчаянное; теперь, без Делонга, нам придётся снизить норму воды до пинты на человека в день. Я поставил котелок на огонь и заварил чай. Пока мы завтракали, в поле зрения появился первый куттер. Он сразу присоединился к нам, а вскоре показался и второй куттер, и мы снова были вместе. Море вскоре успокоилось, замёрзшие оттаяли, отчаявшиеся оживились, утро стало казаться приятным, как майский день в родной стороне, а мы снова полны бодрости и надежды.

Вскоре уже вовсю сияло солнце, все окончательно согрелись и повеселели, а когда мы остановились на ужин, Делонг определил наше местоположение к западу от острова Столбовой, который стал уже хорошо виден.

В сумерках, преодолев за день основательное расстояние и хорошо погревшись на солнце, мы выбрались на льдину, очистили ото льда лодки, отжали одежду и после вечерней трапезы, всё ещё мокрые, забрались в палатках в свои спальные мешки и заснули сном праведников. На следующее утро мы продолжили свой путь, наслаждаясь ранним солнечным светом прекрасного дня. Лёд в этом районе был нетолстый, по-видимому, однолетний и не носил следов столкновений – он, очевидно, плавал в спокойном море без сильных течений и островов, которые в более северных широтах разбивают его и превращают в торосы и айсберги. Мы весь день напряжённо трудились на вёслах, буксирных канатах и парусах до десяти вечера, когда глубина моря начала быстро уменьшаться, и мы услышали рёв прибоя. Мы пришвартовались к застрявшей на мелководье льдине, поужинали в палатках при свечах и опять, вполне довольные прошедшим днём, легли отдыхать.

Когда рассвело, перед нами, не более чем в пятистах ярдах, открылся высокий берег острова Семёновский.

Высадившись на берег, мы обнаружили следы оленя, а также медведя или волка. Вода, найденная здесь, хотя и была пресной, но необычного цвета и неприятной на вкус, она отдавала болотом и в ней плавали всякие насекомые и личинки. Мы прошли пару миль, прежде чем увидели прекрасную самку оленя в сопровождении оленёнка, оба в тревоге метались по краю утёса. Наши охотники убили самку, оттащили тушу к краю обрыва и сбросили её на берег. В ней было около ста двадцати фунтов, на каждого из нас пришлось по доброму фунту прекрасной оленины, запитой квартой чая, – поистине королевское пиршество! После ужина мы основательно, но безрезультатно прочесали остров в поисках оленёнка и легли, наконец, спать. Мокрые спальные мешки беспокоили нас, но это было мелочью по сравнению с тем, что впервые за много месяцев мы наслаждались восхитительным и почти забытым ощущением сытости и наполненности вкусной едой, усиленным приятной перспективой завтрашнего супа.

В тот день (11 сентября 1881 года, воскресенье) мы обследовали остров, кто-то провёл своё время в очередных попытках найти оленёнка, а я отремонтировал тент для вельбота и оставил на возвышенности острова записку.

Начиная с предыдущего дня погода была мрачной и облачной, с редкими дождями и снегом. Мы все ужасно мёрзли, мох на острове был насквозь сырым, а костры из-за нехватки дров использовались в основном для приготовления пищи. Почти постоянно дул порывистый ветер, в ночь на воскресенье он усилился до штормового, в понедельник утром он был ещё свеж, а море было всё в белых барашках. Тем не менее, хотя погода в общем выглядела недоброй, не было никаких определённых признаков надвигающегося шторма, и задержка, более продолжительная, чем это было необходимо для отдыха, была бы чрезвычайно опасной, так как потеря дня сейчас может оказаться неделей в ближайшем будущем.

Около восьми часов утра мы отплыли и при хорошем ветре с подветренной стороны острова быстро помчались на юг в направлении Васильевского. Пролив между островами прошли с хорошим креном, почувствовав всю силу ветра. Вскоре Васильевский был уже далеко, а около полудня мы причалили к льдине, чтобы перекусить чаем и пеммиканом, – и это оказался последний ужин, который мы провели вместе. Теперь мы были у кромки льдов, и мыс Баркин, наш пункт назначения, находился всего в девяноста милях или менее того. После ужина мы наполнили все наши ёмкости снегом для питьевой воды; все были радостны в надежде, что с нашим нынешним ветром, если он не станет слишком сильным, мы сможем добраться до мыса Баркин после всего одной ночи в море. Мы с Чиппом долго совещались, расхаживая по льдине. Моя лодка была самой быстрой из трёх, и я не ожидал никаких неприятностей, а Чипп, поскольку его лодка стала легче, считал, что он сможет идти с нами наравне, если первый куттер не будет нести все паруса.

Делонг устно приказал нам обоим держаться, по возможности, в пределах досягаемости голоса и повторил свои приказы на случай, если мы потеряем друг друга.

«Сделайте всё возможное, – сказал он, – чтобы добраться до мыса Баркин, который находится в восьмидесяти или девяноста милях на истинный юго-запад. Не ждите меня, а наймите местного проводника и как можно быстрее отправляйтесь вверх по реке в безопасное место; убедитесь, что с вами и вашими спутниками всё в порядке, прежде чем беспокоиться о ком-либо ещё. Если вы доберётесь до мыса Баркин, вы будете в безопасности, потому что там много туземцев в любое время года». Затем, обращаясь конкретно ко мне, он продолжил:

– «Мельвилль, вам не составит труда не отставать от меня, но, если что-нибудь разлучит нас, вы сможете без труда найти дорогу вдоль берега; и вы знаете о туземцах и их поселениях столько же, сколько и все остальные». Это был наш последний разговор в полном составе.

Как только мы сели в лодки, Делонг повёл свой куттер под всеми парусами, взяв курс на юго-запад. Мы шли с хорошей скоростью, но, когда вышли из льдов, поднялось весьма сильное волнение, что начало беспокоить нас. Из-за большей скорости вельбота нам стало трудно сохранять дистанцию за кормой первого куттера. Я взял один риф, и по этой причине Чипп не отставал от нас. Но волнение становилось всё сильнее, качка усилилась до такой степени, что казалось, что лодки вот-вот потеряют свой рангоут, и вскоре стало необходимо зарифить паруса. На моём вельботе также, как, я думаю, и на куттере Делонга, паруса были зарифлены полностью. Первый куттер, и так не очень быстрый, был нагружен очень сильно, имея на борту, кроме своей доли груза, провизии для тринадцати человек и большие дубовые сани, все записи, книги, бумаги, образцы и тому подобное.

Второй куттер очень плохо справлялся с сильным волнением и временами пропадал из виду. Первый куттер, превосходное морское судно, полностью соответствовал своему назначению, но, при его загрузке, даже защитные брезенты по бортам не могли помешать волнам постоянно заливать его. Волны, конечно, двигались намного быстрее, чем лодка, и разбивались о корму или перелетали через брезенты, обрушиваясь на людей и иногда почти затопляя лодку. К семи часам поднялся настоящий шторм, и казалось невозможным дальше бороться в таком море. Опасность для нашего вельбота была серьёзной, так как при попытке снизить скорость, чтобы, как было приказано, следовать за первым куттером, волны обгоняли нас и переливались прямо через корму, угрожая полностью захлестнуть нас. Об аккуратном маневрировании рулём и парусом не могло быть и речи, хотя по предложению некоторых я попробовал пару раз с почти фатальным результатом – это когда я пытался снизить скорость, приводясь к ветру, то мы оказывались далеко впереди и выше по ветру первого куттера. Получалось, что мы никак не могли вернуться на прежнюю позицию, кроме как лечь в дрейф. В такой момент Делонг подал мне знак приблизиться, вероятно, чтобы что-то сообщить. Если бы я направился к нему, я бы, конечно, далеко обогнал его, поэтому оставалось только одно, а именно, опустить парус ниже самого крайнего рифа, – несколько человек сделали это, собрав его у нижней шкаторины и крепко держа руками, несмотря на напор ветра и качку. Этот трюк я практиковал в плохую погоду с тех пор, как мы достигли открытой воды, и он работал превосходно. Но теперь, когда мы сбавили скорость, лодку начало захлёстывать волнами. Это, естественно, на какое-то время вызвало смятение матросов, которые, цепко держась за парус, внезапно оказались по пояс в ледяной воде. Если бы они ослабили хватку, то парус бы так захлопал, что самый старый морской волк пришёл бы в ужас. После нескольких таких неудач, за которыми следовали яростные вычёрпывания вёдрами и ковшами и немалый ропот со стороны команды, я увидел, что мы оказались почти на расстоянии оклика от Делонга, который жестикулировал и кричал мне что-то совершенно неразборчивое из-за рёва стихии. Как раз в этот момент нахлынула чудовищная волна и затопила обе лодки, но главным образом вельбот, который наполнился почти до краёв. Я вскочил на ноги и прокричал сквозь ветер Делонгу, что я должен двигаться, иначе утону. Он, кажется, сразу понял всю опасность нашего положения и в следующее мгновение энергично взмахнул рукой, указывая мне вперёд или от себя, и в то же время прокричал что-то, что я не услышал в шуме шторма. Однако я чувствовал, что мы поняли друг друга: если я хочу спасти свою лодку и команду, я должен идти вперёд, и что стараться удержаться рядом с Делонгом означало верную гибель, и что, если одна из наших открытых и перегруженных лодок затонет или перевернётся, другая не сможет спасти несчастную команду.

Поэтому, когда Делонг махнул, разрешая покинуть его, я поднял парус, отдал один риф, и мы рванули вперёд так, что только брызги полетели в разные стороны. До сих пор мы шли на юго-запад полным фордевиндом, но сильное волнение и качка заставляли парус постоянно перекидываться и наполняться на другом галсе, в результате чего нас разворачивало боком к волне и заливало. По этой причине я привёл лодку несколько к ветру, и положение сразу улучшилось. Теперь, когда мы расстались, я решил позаботиться непосредственно о безопасности моей собственной лодки; так что, когда один из моих людей сказал, что Делонг подаёт нам сигналы, я ответил, что он, должно быть, ошибается, и распорядился, чтобы никто не замечал никаких сигналов теперь, когда мы предоставлены сами себе.

Наш вельбот стремительно нёсся вперёд, быстро удаляясь от первого куттера. Услышав, как кто-то воскликнул, что Делонг подаёт сигнал Чиппу, я обернулся и посмотрел туда, где был второй куттер. Какое-то мгновение его не было видно, но вскоре он мелькнул в сумерках на гребне волны и снова скрылся из виду. Когда куттер снова появился на фоне бушующего моря, он находился боком к волне, и я мог различить человека, пытающегося освободить парус, зацепившийся за мачту; в следующую секунду он снова исчез, и потом я не видел уже ничего, кроме пенных бурунов холодного тёмного моря. В этот момент второй куттер находился примерно в тысяче ярдов позади нас, и я не сомневаюсь, что в этот момент он затонул. Первый куттер в это время находился, вероятно, где-то посередине между нами. Позднее разговор с двумя единственными оставшимися в живых членами экипажа первого куттера (Ниндеманном и Норосом) подтвердил мою уверенность в этом; они тоже были свидетелями сцены, как я её описал, и утверждают, что, по общему мнению команды Делонга, я разделил ту же участь одновременно с Чиппом.