Читать книгу Неоцифрованное детство - Дмитрий Ашаев - Страница 10

Не помню, наказывали ли мои родители старшую сестру, но меня они наказывали, иногда даже ремнем. Особенно больно меня бил ремнем папа. Левой рукой он держал меня за правую руку, а правой хлестал меня по заднице, приговаривая, что, если я буду и впредь себя так вести, то он будет бить меня, пока не изорвется ремень об мой зад. Я визжал как порося на бойне. Мама обычно почти сразу же останавливала его и меня в слезах и соплях вела умывать в ванную. Из ванной я выходил минут через 15 глубоко обиженный на весь мир. В комнате ничто не выдавало минувшей бури. Тот самый толстый кожаный армейский ремень висел немым укором на белой двери в комнату. Папа уже спокойно смотрел футбол, забравшись с ногами на диван, временами напряженно выкрикивая «Ну!». Мама наклеивала солиподный пластырь на подошвы зимних сапог, чтобы они не скользили. Или что-нибудь гладила, расстелив голубое покрывало на две кухонные табуретки. Я мышью пробегал во вторую комнату и долго лежал на кудрявом паласе пока не засыпал.

Второй педагогической мерой, применяемой в нашей семье в виде наказания, было запирать в туалете. За проступки менее важные. Меня ругали, а потом ставили в туалет. Но это еще не все. Чтобы я с «пользой» проводил время, мне вручался календарик с таблицей умножения на обороте, которую нужно было заучить наизусть. Я делал это вслух: «Трижды два – шесть, трижды три – девять, трижды четыре – двенадцать». Но в какой-то момент я приноровился. И уже спустя десять минут я уже сидел на крышке унитаза, вертел в руках коробок спичек, служивший тогда освежителем воздуха, и бормотал вслух, не глядя в таблицу умножения: «Дважды три – шесть, трижды три – семь, трижды семь – девять». А еще через полчаса я просился на свободу: «Мам, ну можно выйти? Мам!»

Я не обижаюсь на своих родителей из-за телесных наказаний. Это их выбор. Видимо, их воспитывали также. Дурь из них «выколачивали», а добро «вбивали». Хотя психологи считают, что бить детей негуманно и бесполезно, ведь они лишь отражение самих родителей.

Так вот мы и жили тогда. Теперь я понимаю, насколько сильным и неправильным средством внушения был висящий на белой двери ремень. Сейчас этот ремень хранится у меня в шкафу. Он не изорвался. Я надеваю его время от времени, непременно улыбаясь.