Читать книгу Бремя черных - Дмитрий Быков - Страница 6

Адорно приписывается (кем приписывается? – многими)

Мысль о том, что писать стихи после Освенцима —

Варварство; он так и пишет – варварство.

Обычно эту формулу Адорно

Цитируют злорадно и задорно.

И это понятно: есть категория людей,

Которые охотно согласятся,

Чтобы Освенцим был, а стихов не было.

Я их понимаю очень хорошо:

Стихи для них – постыдный компромисс,

Тогда как Освенцим – нечто бескомпромиссное,

И кстати, если им ничего не будет

И не услышит политкорректный Запад,

Они готовы даже заявить,

Что Освенцим тоже был культурной акцией,

Причем гораздо более значительной,

Чем весь террор и красные бригады;

Люди Освенцима, построенные на плацу,

Напоминают им собою строфы

Немыслимых, нечитаных стихов,

А всякие этические восклицания

Мешают насладиться в полной мере

Такой сверхчеловеческой эстетикой.

Сказал же, если я не забыл, Штокхаузен,

Что высшим актом творческого гения

Была атака 11 сентября;

И с этой точки зренья после Освенцима

Нельзя писать не потому, что стыдно,

А потому, что лучше не напишешь.

И то сказать, какое впечатление

Сравнится с тем, которое Освенцим

Производил на зрителей и участников?

И не зовем же мы протофашистом,

Допустим, Блока, после гибели «Титаника»

Записавшего, что есть еще океан?

Есть также люди, думающие всерьез,

Что евреи были наказаны за Христа,

Европа – за отпадение от Бога,

Пассажиры «Титаника» – за сытость и богатство,

И с этими людьми мы ездим в транспорте

И, собирая общие налоги,

Оплачиваем обще государство;

Их логика понятна и резонна,

И вправе быть – коль скоро эти речи

Они пока произносят не в Освенциме.

Я не о них, о них неинтересно.

Один поэт, теперь уже покойный,

Писал, например, что истинные поэты —

Не те, что пишут стихи, а ополченцы

(Звенит в ушах лихая музыка атаки),

И даже срифмовал «верлибр» – «калибр».

Живой, вы говорите? Как кому.

Кому и Ленин жив. Но суть не в том.

В действительности в «Негативной диалектике»

(Я так говорю, как будто ее читал,

Но я из нее читал одну страницу)

Говорится, что вопрос насчет стихов

Неправилен, а правильней спросить,

Возможно ли в принципе жить после Освенцима;

На этот вопрос Адорно пишет – нет,

Живущий должен считать себя уцелевшим,

А на фиг, читаем в подтексте, такая жизнь;

Короче, с точки зрения Адорно

Не просто сочинять, а жить позорно.

Но то – Освенцим, все-таки фашизм,

Вторая мировая, есть масштаб,

Есть ощущение конца эпохи,

И, как писал Адорно, надо жить —

Хотя бы чтобы это не повторилось.

Три ха-ха! Одно не повторилось,

Другое повторится. Оптимист,

Хотя потом и умер от инфаркта,

Затравленный студентами. Ну ладно.

А вот теперь открываем и читаем:

В тюрьме замучен бизнесмен Пшеничный,

Рваные раны, во рту ожоги электрошока,

Ушибы конечностей, сломан позвоночник,

Перед смертью изнасилован буквально,

То есть в анальном проходе сперма, и задушен.

Вымогали деньги – не отдавал,

Предупреждал жену – «не отдай деньги».

Ну вот, не отдал. Виновных не нашли.

Списали, как всегда, на суицид.

Читаем дальше: репортаж Масюк

О томских изоляторах и колониях.

Там применяются такие пытки,

Что отдыхают Вологда с Мордовией.

Так, для примера, всех новоприбывших

Проводят через камеру, в которой

Стоит на табурете миска с кашей

И ложка. Это ложка «келешованного» —

Или, иначе говоря, опущенного,

Обиженного. Надо этой ложкой

Съесть некоторое количество этой каши.

Один рецидивист, причем кавказец,

Есть отказался, так ему тогда

В зад стали заталкивать ложкой эту кашу,

Семь ложек затолкали, дальше шваброй.

Он знал, куда везут, припрятал лезвие,

Стал себе резать шею и живот,

Ему оперативник ссал на раны

И говорил, что это дезинфекция.

Другого, например, пытали током,

То есть к пальцам ног приматывали провод,

А иногда не к пальцам ног, а к яйцам.

Током пытали, пока не обоссытся

Или не обосрется. Иногда

Подвешивали за руки к потолку,

Держали так, пока не обоссытся

Или не обосрется. В чем прикол,

Штаны там заправляются в носки,

А чтобы человек не видел лиц,

Ему обычно надевают наволочку,

И он блюет туда и в ней стоит,

Чтоб ничего не попадало на пол.

От тока, сообщают заключенные,

Практически нельзя не обоссаться.