Читать книгу Слоны и песок - Дмитрий Болотов - Страница 8

На листках
Набор

Оглавление

– Доктор мне говорит: Не нравитесь вы мне, Владимир Иванович; а я ему: Я сам себе не нравлюсь. Когда разденусь – суповой набор. Кожа, кости… ну, кое-где еще немного мяса.


Дедок Андрюшин пришел, жалуется, ветром его раскачивает.


Дедок Андрюшин, опираясь на палочку, покачиваясь под ветром, медленно удаляется.


Пришел знакомый дедок: ничего не болит, а хожу с клюкой. Было сотрясение мозга: посмотрю налево – и пошел налево… посмотрел направо – и пошел направо. Выглядит неважно, исхудал. Молится без клюки, закрыв глаза и беззвучно шевеля губами.


Перед закрытием знакомая молится посреди храма. Она немного подняла ногу, поджав ее к другой, и какое-то время молится так, на одной ноге.


Прихожанка, молившаяся на одной ножке, оказывается, на Пасху неудачно упала, и встала на ноги лишь на Троицу.


На исходе дня было лень лезть за листком, а пришел как раз тот старик, с лицом, как скомканная бумага. И вел он себя похоже с тем другим, что снимал-надевал очки.

Вот он купил свечи и передвигается трудно, опираясь на палку. А лицо у него смешное и уши торчком, у старика осталась последняя свеча, ищет, куда поставить. Подошел к Ксении, нет, и направился к пианино, где у нас Николай- угодник. Вот тут он полез в карман ну в точности, как тот, другой. Сейчас достанет очки, и точно, достал. Надел и стал в них еще смешнее, похож на мартышку. Но и Николе ставить не стал, а повернулся к Казанской.

Вот так он постоял, истратив последнюю свечку, и пошел на выход. Ноги совсем не гнутся, ну совсем тщедушный. Вес невелик, и он, опираясь на палку, спускается с паперти.


Старик в церкви, седые лохмы, движется медленно от иконы к иконе, всматривается (при этом лицо сморщивается). Остановился перед Феодоровской, увешанной золотыми крестиками, и тянется лицом (подсвечник мешает подвинуться ближе). Старик начинает медленно рыться в куртке. У него в ней много карманов: пошарит в одном, переходит к другому. Наконец, находит очки: они у него не в футляре, а завернуты в целлофан. Целлофан, разворачиваясь, хрустит. Надевает очки и смотрит на Богородицу так, будто не верит своим глазам. Посмотрит в очки, сдвинет их на нос, приблизит лицо и снова посмотрит. Эмоции скрадываются морщинами. Снимает очки, заворачивает их обратно в целлофан и медленно, медленно отходит.


Дима с Сахалина где-то подрался. Сидит у стола д/записок, кашляет, кровь летит.


Дима показал стигмат: снял кроссовок, грязный носок, повернул ногу стопой вверх: то ли ранка черненькая, то ли просто грязь пристала.


Болотов распушил бакенбарды. Маленький, лысый, череп небольшой. Распушенные, они хорошо видны сзади по сторонам головы.


Болотов Сережа, маленький хромой старичок, попросился в туалет: бандану перед зеркалом повязать.


Бомжишко жевала хлебушек. Бомжишко прихорошилась, хотя одета не по сезону. На голове узел. Открыла толстую книгу. Это книга «Несвятые святые». Может, она тянет у нас по книжке, а потом снесет на базар.


Бомжишко заснула.


Бомжишко жует и жмется к канону.


Седой горбун с рюкзаком.


Горбатый странник пришел опять.


Старик в свитере таком, какие Таня не любит, в лесном. Старик собрался с силами и попросил поесть. И чаю (заварки). Когда он паковался, то обронил заварку под стул и ушел.

Смотрите: вот старик седой, изнеможденный,

На ветхих костылях под ношей лет согбенный,

Он с жизнью сопряжен страданием одним,

Уже могилы дверь отверста перед ним,

Но он живет еще! – он помнит дни златые!

Он помнит резвости и радости младые!

С товарищем седым, за чашей круговой,

Мечтает о былом, и вновь цветет душой,

Светлеет взор его, весельем дух пылает,

И руку друга он с восторгом пожимает[3].


3

Е. А. Баратынский

Слоны и песок

Подняться наверх