Читать книгу Правда и Небыль - Дмитрий Грунюшкин - Страница 12

Арт-музей

– Лёша, – сказала Грачёва, теребя в руке незажжённую сигарету. – Лёша, прости меня. Я… я просто не знаю, что тебе сказать. Какой-то позор.

– Светлана Владимировна, ну пожалуйста… не надо… – Юрьев чуть приблизился к женщине, не нарушая границы её личного пространства: он знал, что на это Грачёва реагирует нервно. – Сейчас нам нужны не эмоции, вздохи, охи, сожаления и извинения, а информация. Расскажите, пожалуйста, максимально подробно, как всё произошло.

Он был зол на неё – и в то же время понимал, что женщина не виновата. Она всё делала правильно – в своей системе координат. Светлана Владимировна была искренне заинтересована в успехе выставки. Мероприятие такого уровня повышало репутацию музея, а значит, и её репутацию, которой Грачёва очень дорожила.

Юрьев смотрел, как музейщица собирается с мыслями, и думал о том, как ей удалось стать тем, кем она стала.

Начало её биографии было благополучным, но бесперспективным. Она была из номенклатурной советской семьи. Избалованная отсутствием проблем, крутилась в богемной среде, не видя нужды и потребности трудиться. Безвестные молодые художники, поэты без единой публикации, музыканты с вершиной карьерных достижений в виде концерта в районном Доме культуры – таков был круг общения юной Светланы. Замуж она вышла за известного художника. Знакомство с успешными, уверенными в себе представителями богемы научило её разбираться в живописи по-настоящему.

Потом муж уехал, бросив Свету с ребёнком ради карьеры на Западе, которая так и не сложилась. Грачёва такой оборот судьбы пережила легче, чем большинство «разведёнок». Она с новой силой окунулась в мир живописи. Тогда же заинтересовалась современной фотографией.

Дальше всё покатилось удачно. Даже развал СССР и дикость девяностых просвистели мимо. Во время проведения одной из выставок в Марселе Светлана познакомилась с импозантным итальянцем, бизнесменом, не чуждым искусства. Бурный роман, быстрая женитьба, и вот – Рим. Избранник оказался не владельцем кафе или банковским клерком, а действительно солидным бизнесменом с серьёзными доходами. На деньги мужа женщина начала помогать своим старым знакомцам по столичной тусовке. Довольно скоро эта блажь переросла в глубокое увлечение, а потом и в реальное дело. Со второй половины девяностых Светлана уже прочно осела в родной Москве, наезжая в Италию только с декабря по март – пережить зиму. Ее выставочная деятельность расширялась. И сегодня Грачёва являлась хозяйкой одной из самых престижных в России выставочных площадок, которая специализировалась на современной фотографии, хотя не отказывалась и от показа живописи.

И вот сейчас эта успешная, энергичная женщина сидела перед Юрьевым в своём кабинете растерянная, раздавленная и жалкая. Вопрос банкира о том, что произошло, вогнал её в состояние ступора, из которого собеседницу надо было выводить.

– Так как же всё случилось? – повторил свой вопрос гость.

– Да чёрт его знает! – Светлана Владимировна держала себя в руках, но было видно, что самоконтроль ей даётся непросто.

– И всё же? – настаивал Юрьев.

– Ну как… Охранник ночью услышал какой-то шум. Пошёл с проверкой. Обнаружил открытое окно на втором этаже. Но в экспозиции вроде бы ничего не пропало. Он решил, что форточку просто кто-то забыл закрыть. А уже утром я увидела, что на месте заглавных экспонатов стоят совсем другие.

– А он что же, не заметил подмены?

– Да он, чёрт возьми, охранник! А не искусствовед!

Банкир глубоко вздохнул, унимая поднимающееся раздражение. Оно тоже помощник не лучший, чем отчаяние. Голова должна быть ясной.

– Полицию вызывали?

Светлана Владимировна с удивлением посмотрела на собеседника:

– Нет, разумеется. Я же не могла без вас…

– Почему? – едва не вскипел Юрьев. Эта дамская беспомощность и нерешительность могли очень дорого стоить. В таких случаях, как говорил Гоманьков, любая секунда на счету. Если не раскрываешь преступление по горячим следам, то потом каждые сутки шанс найти пропажу уменьшается вдвое. А на третьи можно уже и не искать, разве что случайно найдёшь.

Выражение лица Грачёвой стало каким-то удивлённым. И банкиру не понравилось. Неужели он что-то упустил из виду?

– Но я думала о наших общих интересах, – сказала наконец Грачёва.

– Извините, Светлана Владимировна, но индейка тоже думала, что купается, пока вода не закипела. Опоздать мы всегда успеем. А сейчас в наших интересах как можно скорее вернуть экспонаты на место. Нам нельзя терять времени.

– Разумеется, но…

– Но?

– Но ведь это скандал. Украдены не просто два экспоната. А две заглавные работы! «Правда» Родионова и «Небыль» Апятова. Ваша выставка же так и называется – «Правда и Небыль». Как только полиция возьмётся за дело, информация о краже тут же окажется у журналистов. Мне конец. И у вас тоже будут неприятности…

Юрьев почувствовал, как мёрзнут руки, а по спине бежит струйка холодного пота.

– Неприятности? Меня распнут на дверях банка. Скушают и не подавятся, – выдохнул он, доставая телефон и набирая номер Гоманькова. – Одну секунду… Иван Иванович, можешь зайти к Светлане Владимировне в кабинет?

– Уже иду, – ответил контрразведчик и через пару минут действительно появился перед своим шефом и Грачёвой, которая впала в ступор при виде человека в бронежилете.

– Вы с полицией связывались? – спросил его банкир.

– Довольно обидны слова ваши. – Гоманьков действительно придал своему лицу слегка сконфуженное выражение. – Ещё утром всё сделал. Как вы просили. У меня начальник местного РОВД знакомый. Мы с ним – нормально. Я ему, правда, ничего пока не объяснял. Сказал, что в банке ЧП и что нужны толковые ребята из уголовки. Ждём их прибытия.

– Вы точно не говорили, в чём дело? – переспросил обнадёженный Алексей Михайлович.

– А мы сами-то знаем? – ответил вопросом на вопрос Гоманьков.

Юрьев физически почувствовал, как от сердца отлегло.

– Ну и отлично, – сказал он, стараясь выдерживать спокойный тон. – В таком случае отбой боевой тревоги. Никто не должен знать, что у нас случилось. Предупредите утечки.

Иван Иванович подумал секунд десять.

– Понял, – наконец сказал он. – Ладно, ментам навру что-нибудь. Кто в курсе, всех проинструктирую лично. И оперативников сейчас пришлю наших. Пусть работают…

Банкир откинулся на спинку кресла.

– Всё нормально? – Грачёва, сидевшая напротив, подалась вперёд, показывая участие и заботу.

– Относительно, – вздохнул он. – Вы правы, что не обратились в полицию. Вы меня спасли.

– Всё настолько серьёзно? – удивилась галеристка. – Я-то думала, что спасаю прежде всего себя. Музей, из которого крадут такие экспонаты, – музей с подмоченной репутацией. Но банк-то от такой кражи не лопнет? Это же не большие деньги для вас?

– Да при чём тут деньги… – начал Юрьев на повышенных тонах. Потом сообразил, что Грачёва, как и большинство людей вообще, далека от банковского бизнеса. Он медленно выдохнул, сглотнул образовавшийся комок в горле и, стараясь сохранять спокойствие, произнёс: – Видите ли, Светлана Владимировна, с точки зрения финансовой мы вообще не понесём ущерба. Экспонаты застрахованы. Эти конкретные – на три миллиона евро.

– Я не люблю оценивать искусство в деньгах, – начала Грачёва, – но три миллиона их стоимости не покрывают…

– Да не в этом дело! Давайте так. Почему люди вообще несут деньги к нам? Потому что не сомневаются, что мы их сохраним и даже проценты выплатим. Почему народ отдаёт кредиты? Потому что знает: в случае чего банк сумеет получить своё назад и ещё неприятности устроит. Это называется деловая репутация. Именно она нас и кормит. Вопрос: какая репутация будет у банка, который не сумел уследить за лучшими экспонатами из собственной коллекции? Можно туда на хранение деньги нести?

Грачёва задумчиво кивнула.

– А ведь такое невозможно скрыть. На выставке будут все. Пригласили пол-Москвы, и еще португальцы планировали нагрянуть в немалом количестве во главе с министром экономики. А тут я их встречаю на крылечке – ах, простите, нас тут немножко обокрали… Причём украли именно символы выставки. «Правда» и «Небыль» – на буклетах, плакатах, приглашениях, на обложке каталогов. Их не заменишь и не сошлёшься, что по какой-то причине решено работы не выставлять. Это… как если бы в воинскую часть приехал главнокомандующий, а накануне украли знамя части. Представляете эффект? А теперь подумайте, кто получит по шапке?

Грачёва соображала быстро.

– То есть вас уберут с должности? – спросила она.

– Могут и оставить, – признал Юрьев. – В конце концов, на моё место трудно найти замену. У меня, понимаете ли, связи. И португальцы о них знают. Но отношение изменится навсегда. В том числе и моё личное – к себе. Главное, что у меня есть, – репутация. Репутация человека, у которого всегда всё под контролем. Теперь её у меня не будет. И зачем тогда всё? Да я сам лучше уйду. Просто не смогу работать. На работе я буду чувствовать себя хуже, чем на незаслуженном отдыхе.

– Не позавидуешь. – В голосе Светланы Владимировны послышалось что-то вроде понимания. – Что делать-то будем?

– Главное в любом деле – сроки, – сказал Юрьев. – Расклад у нас такой. Сегодня понедельник. Официально выставка открывается через неделю, в следующий вторник, и продлится…

– До конца года, – закончила за него Грачёва. – Но насколько я помню, – продолжила она, – должен быть ещё предпоказ?

– В субботу, восемнадцатого, – подтвердил Юрьев. – Закрытый показ для сотрудников банка. В воскресенье, девятнадцатого, пресс-брифинг и экскурсия для СМИ. Клиентский приём, куда приглашены самые важные для нас люди, двадцатого. В понедельник. Самый важный день. Со вторника вход свободный.

– То есть вы хотите сказать… – начала галеристка и задумалась.

– Я хочу сказать, – продолжил Алексей Михайлович, – что в воскресенье о пропаже экспонатов станет известно точно. Но информация может всплыть и в субботу. Если кто-нибудь из сотрудников не удержит язык за зубами. В семье не без урода. Паршивая овца может найтись. Так что всё нужно вернуть до субботы. Иначе мне придётся вскрывать третий пакет.

– Что? – не поняла Светлана Владимировна.

– Шутка юмора, – вздохнул Юрьев. – Новому директору завода предшественник оставляет в сейфе три пакета, которые надо вскрывать по мере наступления проблем. В первом совет: «Вали всё на меня», во втором – «Бери повышенные планы», а в третьем – «Готовь три пакета».

Светлана Владимировна вежливо улыбнулась, а потом стала серьёзной:

– Кажется, я знаю, зачем украли экспонаты. То есть у меня даже две версии.

– Я весь одно большое ухо, – подался вперёд банкир.

– Давайте тогда с начала. Почему я вообще думала, что охрана не нужна? В музее ведь выставлены вещи, которые стоят очень дорого. Воровать произведения искусства такого уровня практически бесполезно. Их невозможно продать. Они слишком известны. Сумасшедшие коллекционеры – из области кино. В жизни так не бывает.

– Ну почему же? – неуверенно спросил Юрьев. – Люди очень странные вещи иногда собирают. Знаете анекдот такой? Мужик к врачу приходит и говорит: «Доктор, меня сумасшедшим считают, потому что я сосиски люблю». Доктор его успокаивает: «Не волнуйтесь, вы – здоровый человек, я тоже сосиски люблю». А пациент радостно так отвечает: «Спасибо, доктор, у меня прямо гора с плеч! Пойдемте я покажу вам свою коллекцию».

На этот раз Грачёва впервые искренне улыбнулась.

А Юрьев продолжил развивать тему:

– Знал я одного коллекционера. Всем коллекционерам коллекционер. Коробочки старинные из-под чая собирал. Насобирал самую большую коллекцию в стране. Несколько тысяч коробочек. Квартира ими целиком была уставлена. Шкафы забиты. К нему с Мосфильма приезжали, чтобы посмотреть, как выглядели упаковки чая дореволюционных фабрик…

– Вот именно, – перебила Грачёва. – С Мосфильма приезжали. И ещё он наверняка был знаком и переписывался с другими коллекционерами. Менялся, хвастался. Для собирателя важно свою коллекцию демонстрировать. А краденое показывать нельзя. Никому.

– Я детектив читал английский, – вспомнил Юрьев. – Там коллекционер украл редкую марку, чтобы повысить стоимость своего экземпляра.

– Не наш случай, – раздражённо перебила музейщица. – «Небыль» – лучшая работа Апятова, и авторских копий нет. Хотя, конечно, шум вокруг кражи приведёт к тому, что цены на его холсты снова вырастут.

– Вполне себе мотив, – заметил банкир. – Особенно если у человека несколько малоизвестных вещей. Наброски там, варианты, маленькие полотна. Сейчас они не так уж и баснословно дорого стоят. А на пике ажиотажа можно, наверное, хорошо продать… С Гришей поговорю, – решил он. – Мстиславский этот рынок знает.

– Тогда зачем брать «Правду»? – спросила галерейщица. – Её вообще невозможно продать. Вы же знаете правила.

– Ненавижу эти условности, – признался Алексей Михайлович. – Как фотограф – ненавижу. Хотя логику понимаю.

– Или так, или никак, – пожала плечами Светлана Владимировна. – Рынок искусства основан на уникальности предметов искусства. Если уникальность отсутствует, её приходится создавать.

– Я, кстати, не помню, сколько осталось оригинальных отпечатков «Правды», – признался банкир.

– А я помню. Четыре. Один ваш. Другой – в частной коллекции в Германии. Третий пропал в Баку. Год назад владельца выбросили с балкона и разнесли квартиру. Искали ценности, – грустно усмехнулась она, – многое пропало, и фотография в том числе… Ну и четвёртый отпечаток – в Лиссабоне… – Тут у неё запиликал телефончик. – Да, слушаю, – сказала Грачёва в трубку. – Pronto! – повторила она по-итальянски. – Si… Cosi-cosi… No, tutto a posto… Che? Mi dispiace, ma non posso… Mi scusi, ma devo chiudere adesso. Pud richiamare pin tardi?.. D’accordo, la richiamo[1]. – Она нажала на «отбой». – Извините, партнёры. Позже перезвоню им. Так я о чём, – продолжила она, – я исходила из того, что покупателя на краденый товар не найдётся. А теперь поняла, что покупатель есть.

– И кто же? – заинтересовался Юрьев.

– Вы, – заявила директриса. – Не в смысле вы лично, а банк. Потому что репутационные потери от пропажи для вас крайне существенны. Только не говорите мне, что ваша организация не поддастся на шантаж и предпочтёт опозориться. Особенно если похитители выставят приемлемые условия. Скажем, миллион евро. Или два. Вы ведь заплатите?

– В таком случае, – подумав, произнёс банкир, – они или полные идиоты, или профессионалы высшей пробы.

– Почему? – вскинула брови Грачёва.

– Ну представьте себе, – начал Юрьев. – Допустим, мы согласимся. Предположим даже, похититель придумает надёжную схему обмена. И куда он пойдёт с чемоданом денег, которые мы обязательно пометим? Имея против себя полицию и крупнейшую в Европе банковскую группу? Я не думаю, что всё так просто. Давайте лучше пойдём взглянем на место преступления.

Хозяйка галереи и банкир спустились в главный зал, где застали Гоманькова и Сашу.

Юрьев познакомил хозяйку музея и сибиряка.

– Светлана Владимировна, это Саша, из Сибири, родственник моей жены. А это, Саша, Светлана Владимировна, директор музея и крёстная мать российских фотографов.

Грачёва благосклонно кивнула головой, ожидая продолжения. Сибиряк тем временем требовательно протянул руку. Галеристка приподняла бровь: такие манеры ей не импонировали. Всё же она, поколебавшись, вложила в его лапищу свою хрупкую ладошку. Саша с трудом наклонился, подтянул руку к своему лицу и смачно чмокнул её в запястье. Хозяйка музея рассмеялась. Здоровяк всё сделал неправильно, но выглядел очень искренне.

– И как вам выставка, Александр? – спросила она. – Скажите честно.

– Когда к тебе обращаются с просьбой «Скажите честно…», то с ужасом понимаешь, что сейчас, скорее всего, тебе придётся много врать… Но мне на самом деле было реально интересно, – оживился Саша. – Я вообще-то во всём вот в этом не очень разбираюсь, – признался он. – Ну не принято у нас такое. – Он покрутил пальцами в воздухе, изображая, видимо, «такое». – Но там мужик, монтажник, он мне всё доходчиво очень объяснил. Я, прям… удивился, – сказал он с едва заметной запинкой.

– И что же он объяснил? – заинтересовался Юрьев.

– Как картины вешать! Оказывается, целое дело. Освещение, во-первых, надо учитывать. Эти, как их… ну, ракурсы, чтобы бликов не было. Высота, опять же, интервалы… Даже табличку вешать с названием и то думать надо! – У сибиряка горели глаза, он был взволнован. – Он мне даже показал: смотри, вот так картину видно, а вот так – просто пятно тусклое. И точно! Эх! Чтоб я раньше знал!

– А в чём проблема? – спросил Гоманьков.

– Ну так! У меня дома картины висят… не такие, конечно, – оговорился Саша, – но у нас в Сибири тоже художники есть. Пейзажи там рисуют, места всякие. Мой портрет вот нарисовали, очень похоже нарисовано, я как вылитый… Так вот, я, когда в мастерской смотрел, вроде всё было хорошо. А когда дома повесил, ну вот не то совсем, ерунда на постном масле какая-то получилась. И сам вижу, что фигня, а в чём дело – не врубаюсь. Так вот оно, оказывается, что… Слушайте, – обратился он к Грачёвой, – а можно этого мужика нанять, чтобы он у меня дома всё как надо сделал? Красиво. Билеты оплачу, проживание с меня, – быстро добавил сибиряк.

Светлана Владимировна откровенно развеселилась.

– Вы давайте уж с ним сами как-то договаривайтесь, – любезно разрешила она. – Только после открытия выставки, хорошо? А то вдруг ему у вас понравится? Где я ещё такого профессионала достану? Кстати, Александр, вам повезло, что вы застали выставку Шайхета. Шайхет – целый мир…

Грачёва села на своего любимого конька, начала рассказывать про творчество замечательного советского фотографа, но Юрьев слушал её уже вполуха. Его тревожил вопрос о том парне, который увязался за ним следом. Банкир кивнул стоящему рядом Гоманькову, подавая тому знак отойти в сторонку.

– Иван Иванович, а что вы думаете про того типа, что за мной шёл в Шишовом переулке? Есть версии?

– Алексей Михайлович, пока вы с Грачёвой общались, я поговорил с нашими людьми, которые вас… ну, в общем, которые тоже шли за вами в Шишовом. Они сначала на парня этого внимания-то не обратили. Он просто шёл себе и шёл. Мои больше за вами смотрели. Вы уж извините, раз кража случилась, я только вот сегодня попросил, чтобы вас чуть-чуть подстраховали, поохраняли, ну мало ли что. И ведь не зря же… Так вот, когда вы вдруг куда-то запропастились, мои, конечно, занервничали, звонить стали. А парень тот действительно в подъезд мог, например, по нужде зайти, чёрт его знает. Мы его поиск запустили. Кое-какой словесный портретик составили. Ну, у нас есть, в общем, некоторые оперативные возможности, может, найдётся. Каждый гражданин обязан быть похож на свой фоторобот. Вы только не волнуйтесь. Ещё не факт, что была реальная опасность, но бережёного Бог бережет, а небережёного конвой стережёт. В общем, если вы не очень сильно возражаете, мы вас теперь поохраняем немножко. Ну, по полной программе. ЧП всё же.

Юрьев молча кивнул. Ему теперь было всё равно, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Пусть охраняют. Мало ли что.

В этот момент к Грачёвой подбежала рыжеволосая помощница и что-то сказала тихим, но взволнованным голосом.

– Ох! – воскликнула Грачёва. – Японцы. Я же давала прямой номер, а они через секретаря. Просятся пораньше. – Она умоляюще посмотрела на банкира.

– Хорошо, закругляемся, – решил тот. – Если по нашему делу хоть какая-то информация будет…

– Само собой, – механически ответила директор музея. Мысленно она была уже не здесь, что было очень заметно.

В кармане завибрировал мобильный. Звонил Гриша Мстиславский, куратор коллекции банковских картин.

– Добрый день, Гриша. Я сейчас на встрече. У вас что-то срочное? – спросил банкир.

– Алексей Михайлович… – Голос в трубке был не просто напряжённым, а взвинченным. – Нам обязательно надо поговорить. Про кражу. У меня информация. Срочно. Очень срочно.

«Откуда он узнал?» – только и подумал Юрьев. К словам Гриши он отнёсся серьёзно: Мстиславский, человек деликатный до болезненности, не стал бы настаивать на встрече, если бы не имел важных сведений. Или того, что он считал важными сведениями.

– Хорошо, – сказал Юрьев. – Вы можете подъехать к двум часам в ресторан «Пармезан», где мы с вами несколько раз уже встречались? Сможете? Тогда я там вас буду ждать в два. До встречи.