Читать книгу Арфист - Дмитрий Лазарев - Страница 11

Санкт-Петербург. 13 июня 2016 года

Мои мысли прервал незнакомый женский голос:

– Не возражаете, если я подсяду?

Пить в одиночку за стойкой бара – это скорее по-американски, чем по-русски. По-русски – это за столом с друзьями. Хочешь нажраться один – бери в магазине бутылку и иди домой. Дешево, надежно и практично. А если приходишь в бар, значит, ты не против компании. Я оборачиваюсь на голос… Ничего так – молодая (года на три меня младше, пожалуй), стройная шатенка с короткой стрижкой и пронзительными, немного грустными глазами… Симпатичная довольно. А как у нас со звучанием? Оп-па! «Тихая»! Струны почти не видны, мелодия практически не слышна… Вот ничего себе новости сельской жизни! Та самая редкая птица, о которой мне бабушка рассказывала. Самому до сих пор встречать не доводилось. Интересно, какова вероятность совершенно случайно столкнуться с подобным феноменом в баре? А не случайно? Ладно, разберемся.

– Стойка общая, – не слишком вежливо произношу я.

Никакого желания флиртовать у меня нет. Позавчера умер дядя, а сегодня были похороны. Поэтому настроение довольно поганое, и вряд ли внезапно возникшая ниоткуда «тихая» его поправит. К тому же отвык я не знать, с кем имею дело, и чувствую себя некомфортно в компании «несчитываемой» собеседницы.

– Кого поминаем?

Я чуть не вздрагиваю. Выстрел наугад и случайное попадание? Или за мной следили? Ох, да кому я нужен, следить еще за мной! Невелика шишка.

– Дядю, – отвечаю глухо и залпом опустошаю рюмку водки. Бармен повторяет, реагируя на мой жест. И ей, кстати, наливает того же. Ну-ну, интересно.

Она огорченно морщится.

– Простите, нехорошо получилось! Просто хотела сказать, что настроение у вас уж очень мрачное. Как похоронное. Еще раз извините меня!

– Не стоит, – прерываю извинения я. – Мы не были очень близки.

– Угу, заметно. По водке и одиночеству сразу видно, что не были.

– Это долгая история…

– Александра, – подсказывает она.

– Владимир.

Ее рукопожатие неожиданно крепкое.

– Я, вообще-то, никуда не спешу. Может, расскажете?

– Хорошо. Только давайте сначала помянем Матвея Дмитриевича.

– Помянем, – соглашается она. – Земля ему пухом!

Выпиваем залпом, не чокаясь. Поговорить бы, конечно, неплохо – чтобы облегчить душу, как раз лучше всего подходят незнакомые люди, с которыми потом никогда больше не встретишься. Тот ли это случай? Не факт. Как говорится, если ты параноик, это еще не значит, что за тобой не следят. Стало быть, облегчать душу будем с оглядкой… и пить тоже. Следовательно, «нарезаться в хлам» с повестки вечера снимается. Черт!

– Ну а теперь я готова слушать. Кстати, у меня это хорошо получается.

– Что же, – усмехнулся я, – вы сами напросились…

Говорить с ней я могу только о дяде. Да, мы с ним и впрямь до последнего времени почти не общались. Дядя Матвей был маминым старшим братом, о котором она не хотела ни слышать, ни говорить. У него недавно обнаружили изрядно запущенный рак. Оставалось недолго, и он позвонил, просил приехать, помочь. Обещал дорогу оплатить даже. Мама только губы сжала – видимо, между ними не кошка, а целая черная пантера когда-то пробежала. А я взял да и поехал. Правда, не только потому, что дядя, но и потому, что Питер. Меня работа не связывает – редактор и переводчик на фрилансе. Этим я могу где угодно заниматься, отпуск для поездки брать не надо. Правда, мама на меня за это разобиделась жутко, но хуже наши отношения не стали. Потому что хуже просто некуда. А последние две питерские недели лучше даже не вспоминать. Я видел смерти и раньше, но такую – медленную и мучительную – впервые. Учитывая еще дядин скверный характер, уход за умирающим превратился в форменную пытку, которая закончилась позавчера. Похоронами тоже занимался я на правах родственника, благо денег на них дядя оставил. Проститься с ним пришло всего десять человек, включая его адвоката. Тоже показатель… А потом, когда все закончилось, юрист сообщил, что через две недели состоится оглашение завещания, и вручил мне письмо покойного с пометкой «передать после моей смерти». Там Матвей Дмитриевич сообщал, что все оставил мне. «Все» – это двухкомнатная квартира на Васильевском и немного денег – то, что осталось после лечения и похорон. Вот так. С одной стороны – возможность остаться в Питере, о чем я всегда мечтал, с другой – получается, не помог по-родственному, а вроде как платную услугу оказал. Осадочек…

Все это я, слово за слово, выкладываю Александре, умолчав лишь об одном своем сомнении. «Вы можете остаться здесь и сделать для Питера много добра, – говорила Дарья. – И многое получить взамен от его эгрегора». Это что же, с дядиной смертью и завещанием она подсуетилась? Или эгрегор? Если так, вдвойне неприятно. И это еще мягко сказано. Чуть ли не виновником смерти дяди себя чувствую. Но моей собеседнице этого знать не стоит.

– Да уж… печальная история, – произносит Александра, когда я наконец завершаю свой рассказ. – Только почему у меня ощущение, что вас гложет чувство вины?

Как же! Ощущение у нее! Уснувшие было подозрения мои снова просыпаются. Чего, спрашивается, вцепилась аки клещ? Может, конечно, я ей просто нравлюсь, вот она и поддерживает беседу всеми способами… Ага. Чисто случайно оказавшись «тихой». Я не Станиславский, конечно, но не верю! Мало ей того, что я уже рассказал?

Ждет, когда напьюсь и выложу все про струны и Дарью? Нет уж, хорошенького понемножку.

– Опять молчите, – произносит она, с сожалением улыбаясь. – А ведь хотите что-то мне сказать, только не решаетесь.

– Со мной ваше чутье дало осечку, Александра.

– Вы чего-то опасаетесь с моей стороны, Владимир? Напрасно. Кстати, у меня есть диплом профессиональной жилетки.

– Я рассказал вам все. И мне уже стало легче, большое спасибо!

– По вашему виду я бы этого не сказала.

Что ж ты упрямая такая?

– Скажите, Александра, а кем нынче работают с дипломом жилетки? Психологом? А может быть, следователем?

Повисает короткая пауза, во время которой я пытаюсь считать с ее лица и глаз реакцию на свое предположение. Безуспешно. Увы, в физиогномике я не силен.

– Редактором, – чуть улыбается она, – одного местного издания. Помимо диплома жилетки, у меня есть и второй – филолога.

– Занятно получается! Оказывается, у нас с вами родственные профессии.

– О, да! Кстати, за это неплохо бы выпить.

– А я не возражаю.

– Только давайте уже на брудершафт! Что-то надоело «выкать».

– Давайте.

Мы переплетаем свои руки и опустошаем рюмки. Только ритуальный поцелуй длится несколько дольше положенного да ее губы более требовательны. В общем, она демонстрирует серьезный подход к делу. Или, возможно, просто меняет тактику: дескать, если водка не развязывает мне язык, так, может быть, его развяжет что-то другое? Блин, опять здравствуй, паранойя! Почему бы не предположить, что ей тоже плохо, тоже одиноко, очень нужна компания на этот вечер? Зачем всегда предполагать худшее? Это мой дар сделал меня таким циником? Не потому ли я столь плохо думаю о людях, что слишком часто до сих пор сталкивался с наличием у них скрытых мотивов?

– Ну что, повторим? – спрашивает она.

Интересно, это «повторим» к выпивке относится или… Ладно, будем думать, что к выпивке.

– Пожалуй, – соглашаюсь я.

У меня возникает настроение назло своей паранойе оттянуться в этот вечер по полной программе. А Дарья… Что Дарья? Между нами ничего не было и вряд ли вообще будет. Мы просто в разных лигах. Она – Пробуждающая, а я… сам не знаю кто. Как там говорила бабушка? Развлечься, хорошо провести время без цели создать семью? Возможно, на сегодня это хороший план.

Но тут в сумочке Александры начинает звучать «Марш Империи» из «Звездных войн».

Она закатывает глаза.

– Только не это! Кто там еще по мою бессмертную душу?

С этими словами она извлекает из сумки телефон и, увидев номер звонящего, сразу делается серьезной.

– Да?.. Что случилось?.. Что, прямо сейчас? А до утра это не может подождать?.. Хорошо, хорошо, я приеду!

С некоторым раздражением нажав отбой, она тяжело вздыхает.

– Что же, не судьба… Знаешь, Володя, есть такие люди – кармические кайфоломщики! Мне не повезло работать с одним из таких. Увы, пора идти.

– Очень жаль! – искренне отвечаю я, действительно уже настроившись провести остаток вечера, а там и (чем черт не шутит?!) ночь в ее обществе. – Слушай, а…

– Не надо! – вдруг отвечает Александра. – Кто-то там, наверху, видимо, против. Значит, так тому и быть.

– Ты фаталистка?

– В общем, нет, но… Твое общество мне понравилось, хоть мы с тобой говорили не о самых веселых вещах. Только… Моя жизнь, она, знаешь, такая…

– Не знаю.

– Ну, может, оно и к лучшему. Прости, мне действительно пора. Счастливо!

Коротко поцеловав меня в щеку, она направляется к двери, а я остаюсь у стойки, в некотором смятении глядя ей вслед.

* * *

С ее уходом желание сидеть в баре и уж тем более – напиваться исчезает напрочь. Расплачиваюсь по счету и покидаю заведение всего через несколько минут после Александры. Следовать за ней не собираюсь – настроение если и было, то пропало. Просто мне надо немного воздуха и одиночества.

Начинается очередная белая ночь. Только тут, на Среднем проспекте, в некотором отдалении от Невы, народу почти нет, что очень кстати – лучше слышно звучание города. Тут, на Васильевском, он звенит, как натянутые снасти, выводит мелодию ветра и волн скрипками и флейтами, иногда добавляя минорных тонов клавишными. Пока я слушаю и решаю, куда отправиться – на набережную Лейтенанта Шмидта или сразу домой, – в звучание города диссонансом грубо врезается тревожная музыка. Это как в триллерах, когда намечается какая-то крупная гадость или жуть, запускают такой суровый саундтрек, что сразу становится ясно: что-то будет. Сейчас происходит нечто в этом роде, только уже не в кино: совсем близко звучат чьи-то струны агрессии в самой страшной тональности – ненависти и жажды убийства.

Доносится это звучание откуда-то с восточного направления. И что делать, блин? Я хоть и крепкого телосложения, но вовсе не супермен, боевыми искусствами не владею, оружия тоже нет. Если там действительно происходит нападение с отягчающими, а то и убийство, что я смогу сделать, кроме как составить компанию жертве? Мой дар в схватке – не помощник, поскольку со струнами я пока управляться так и не умею, хоть Дарья и сулила мне пробуждение памяти предков.

Самое разумное в моем случае – позвонить в полицию и валить отсюда. Но несколько рюмок водки редко способствуют разумным действиям. Сообщаю в полицию о нападении уже на бегу, причем не от, а в направлении тревожной музыки. Меня подгоняет неведомо откуда взявшийся страх опоздать и уверенность, что успеть туда мне жизненно необходимо. Неведомо? Да нет, очень даже ведомо! Дело в том, что я не слышу звучания жертвы. Только агрессия, никакого страха или боли… Хотя звучат-то двое, теперь это совершенно ясно. Только не могу понять: дерутся ли друг с другом два отморозка с обоюдной жаждой убийства, или оба они хотят убить кого-то третьего. А если так, то этот третий – «тихий», прямо как моя новая знакомая. Я еще прибавляю ходу, при этом абсолютно не представляя, что стану делать, если успею.

Струны продолжают звучать все так же, даже по нарастающей, что одновременно пугает и говорит о том, что я еще могу успеть. Я навожусь на это звучание, как на пеленг, и стремительно приближаюсь к его источнику…

Вот оно – тут рядом, за углом! Миновав очередной дом, сворачиваю во двор и сразу вижу их. В пару секунд оцениваю обстановку. Догадка верна – Александра здесь. Она лежит у стены с кровоточащей раной в боку, а над ней стоят двое самого бандитского вида громил с ножами. Один лысый (точнее, постриженный под ноль), второй – патлатый. «Тихая», похоже, оказалась не промах, раз сумела столько продержаться. Или они ее сначала стращали и только сейчас перешли к решительным действиям? Меня громилы пока не видят, а я слышу голос патлатого: «Кончай ее уже!»

Лысый опускается на колено рядом с жертвой, чтобы нанести последний, смертельный удар.

В этот момент в моей голове будто взрывается сосуд гнева, а вместе с этим взрывом приходит понимание, что и как делать. Я энергетически тянусь к струнам обоих громил. К красным струнам здоровья, хотя у меня сильное искушение заняться черными. Меня останавливает какой-то внутренний барьер, имеющий нечто общее с заповедью «не убий». Но на красных струнах я отрываюсь от души, так их зажав, что оба вопят и корчатся от боли. Я взбешен и мог бы длить эту пытку долго, но приближающийся звук полицейской сирены заставляет спешить. Резко переключаюсь на их серые струны страха, «тренькнув» по ним изо всех сил. В результате дикий приступ паники заставляет громил метнуться прочь, не разбирая дороги. В считанные секунды они скрываются за углом, проявив завидные спринтерские качества, а я бросаюсь к оставшейся лежать на земле Александре.

Она не двигается, и я уже боюсь самого худшего – звучания-то нет, а значит, возможно все. Черт бы побрал эту «несчитываемость» Александры! Мертвые не звучат, и тут тоже, если не считать полицейской сирены, других звуков нет. Склонившись над нею, я прикладываю палец к шее и с невыразимым облегчением ощущаю пульс, а заодно на пределе чувствительности слышу еле уловимый звук струн. Жива курилка, только без сознания!

Все, пора отсюда мотать – объясняться с полицией мне не с руки. Я успеваю проскочить через арку в соседний двор как раз в тот момент, когда сирена умолкает.