Читать книгу Кремлевский клад: Cosa Nostra в Москве - Дмитрий Николаевич Таганов - Страница 5

4. Тайники

Оглавление

Черкизов родился в Магадане, в немолодой семье бывших ссыльных, оставшихся доживать свой век в столице колымского края. Ссыльные долго не живут, особенно в тех краях, поэтому Черкизов их почти не помнил. Вырос он в детском доме.

С самого детства Черкизов был шустрым малым. Учился плохо, но мог и значительно лучше. Хулиганил много, но обошелся без «приводов». После школы поступил в строительный техникум. Здесь учеба его заинтересовала, он стал тут одним из лучших, и по окончании был распределен в «хорошее» место – в город Якутск, на стройки алмазодобывающих предприятий.

В начале восьмидесятых тут был строительный бум, людей не хватало, и Черкизов быстро вырос – от техника до прораба и начальника участка. И хотя он оставался холостым ему выделили отдельную квартирку в старом семейном бараке.

Город Якутск небольшой, все работящие люди на виду, особенно на важных стройках. В самом конце восьмидесятых, когда появились первые кооперативы, и началась «перестройка», Черкизов привлек внимание нового мэра города. Это сыграло решающую роль в его дальнейшей карьере. Мэр Якутска через несколько лет уже работал в Кремле и стал правой рукой по хозяйству Первого президента страны.

Как сам Президент предпочитал тогда свой ближний круг из земляков-сибиряков, так и его управделами, когда началась грандиозная кремлевская стройка, начал вспоминать всех энергичных и лично приятных ему людей из сибирской глубинки. Так однажды в начале девяностых на якутской стройке, в тот самый момент, когда Черкизов стоял по колено в оттаявшей вечной мерзлоте, к нему подбежал запыхавшийся бригадир: к телефону в бытовке Черкизова вызывали из самой Москвы.

Звонили из управления делами Президента. Времени на церемонии и прощупывания в те годы не было, и после нескольких вводных слов последовал главный вопрос:

– Хочешь в Москву?

– Хочу,– ответил Черкизов, лихорадочно соображая, откуда в Кремле могут знать его самого, и номер его телефона.

Столица ошеломила Черкизова. Он одновременно почувствовал себя и очень значительным, особенно в кремлевских стенах, и мелкой сошкой, когда узнал, какими деньжищами тут ворочают. Сам город ему понравился, – зеленый и, в общем, доброжелательный, клокочущий энергией, но из-за всегдашней толчеи народ нервный и поэтому хамоватый. Вскоре Черкизов женился на москвичке. Жить стали в просторной квартире в доме сталинской постройки, доставшейся жене от родителей. Через год родилась дочка.

Первый год Черкизов работал в Кремле на подхвате. Никаких контрактов сам не подписывал, в офисе не сидел, а по привычке сам вкалывал на ремонте первых корпусов. Все изменилось после того, как управделами взял его в ознакомительную поездку по дворцам Европы. Версаль, Фонтенбло, Ватикан… Черкизов вернулся оттуда другим человеком, – и внутри, и по своему новому положению. На разворачивающейся стройке реставрации Большого кремлевского дворца Черкизову было доверено заниматься деревом.

Дерева тут было очень много: сотни высоченных оконных рам и дверей из Германии, тысячи квадратных метров паркета из Италии. Наборный паркет с инкрустацией из 26 пород ценного дерева, – тоже из Италии, а именно – из Флоренции. Не всем заведовал Черкизов, но достаточным, чтобы итальянские подрядчики, при встрече с ним, расшаркивались и лебезили.

К этому времени Черкизов не столько знал, сколько чувствовал все схемы, по которым могучие денежные потоки отводились по сторонам и по карманам. Он никогда не был особенно жаден, или охоч до богатства или роскоши, но у него появилось некоторое любопытство к большим деньгам, а потом и «спортивный» интерес. Возможности начали появляться сами, без малейших усилий с его стороны. Подрядчики, а их было у него до десятка, то ли сами были такими «порченными», то ли считали всех здешних чиновников именно такими. Поэтому их намеки были очень прозрачными, а суммы, по понятиям молодого Черкизова, – фантастическими.

Свои два миллиона долларов «отката» Черкизов сумел получить от итальянских подрядчиков, почти не поделившись даже со своими вышестоящими. Это было трудно, но важно для Черкизова, и вовсе не из жадности. Он не верил с самого начала, что их воровство с «откатами» никто потом не раскопает. Ему вовсе не хотелось возвращаться на свою родину, да еще на другую сторону от колючей проволоки. Поэтому ни одна его итальянская лира, ни один его американский доллар не пересекли тогда российскую границу. «Откаты» зачислялись только на зарубежные счета, открытые только на имя его жены.

За два года реставрации дворца Черкизов ближе всего сошелся с итальянским подрядчиком – краснодеревщиком из Флоренции. Сколько было вместе выпито за это время тосканского кьянти и русской водки! Но только в конце работ, когда стены дворца уже сияли золотом, а паркетные полы лаком, между ними состоялся внешне незначительный, но очень важный для последствий разговор. Флорентийский паркетчик попросил Черкизова посодействовать в получении разрешения у кремлевских музейщиков на обмер стен и куполов. Но не дворца или корпусов, где они работали, а Успенского собора Кремля, постройки пятнадцатого века, прекрасного здания времен Ренессанса, усыпальницы патриархов, – не имеющего никакого отношения к реставрационным работам.

– Очень пожалуйста, Леня, – говорил Черкизову флорентинец, – нам это очень нужно, это для истории, это ради уважения: ведь его построил наш земляк.

Слегка удивившись и пообещав, Черкизов в тот же день «провентилировал» этот вопрос со знакомым музейщиком, а вечером и сам навел справки по Большой энциклопедии и туристским буклетам. Так он впервые узнал фамилию архитектора и инженера из Италии, Аристотеля Фьораванти, творца Успенского собора. Удивительная судьба этого человека, жившего полтысячелетия назад, самым необыкновенным образом окажется связанной с его личной, и приведет через двадцать лет к трагической и кровавой развязке.

Но тогда Черкизов особого значения всему этому не придал, договорился с комендантом и музейщиком-хранителем Собора, и запросто, по телефону, сообщил об этом флорентинцу. Задерганный делами по сдаче объектов, он забыл обо всем, и только через неделю ему напомнили об этом. Его нашел тот самый музейщик, отозвал в сторону и вполголоса спросил с явной тревогой:

– Почему ваш итальянец простукивает наши стены?

– Он их измеряет… Он просил только это.

– Он стучит по стенам! Много стучит и мало меряет. Что он в нашем Соборе ищет? Я потребовал, чтобы он немедленно прекратил. Но из уважения к вам никому пока не сказал.

– Спасибо… – ответил озадаченный Черкизов, – я вам обязан. Я этого не знал. Простите… больше не повторится.

Более этот вопрос не всплывал до конца работ и их прощания. И сам флорентинец молчал, и Черкизов предпочел его не расспрашивать. Так это и забылось на некоторое время.

В девяностые годы впервые проявилась тяга деловых и чиновных людей вести важные переговоры в бане. Сказывались и сибирские обычаи, понятные и родные многим кремлевским чиновникам, и реальные важные преимущества. В голом виде создавалась иллюзия искренности и откровения, на голом теле невозможно было укрыть записывающее устройство, чтобы получить компромат. А еще, важный разговор в бане сопровождался всегда выпивкой, и предшествовал еще большей выпивке, поэтому в случае чего, можно было попытаться отбояриться и отказаться от своих слов, сославшись на беспамятство.

Именно так, в бане, происходило расставание Черкизова с одним из его крупных итальянских подрядчиков по паркету. Вернее, оно так начиналось, а заканчивалось в обществе их супруг в ресторане на двадцать первом этаже ныне уже не существующей гостиницы «Россия».

Флорентинец, как южный человек, к русской бане относился с прохладцей, но перед отъездом сам предложил Черкизову заглянуть туда перед рестораном. Он тоже ценил преимущества разговоров в голом виде. Пили коньяк и кьянти, но понемногу. Наконец флорентинец хлопнул мокрой ладонью по плечу Черкизова и широко улыбнулся.

– Дорогой Леня, мой большой друг, перед отъездом я хочу тебе кое-что сказать. Но сначала – извиниться… за ваш собор.

– Э… брось! – отмахнулся Черкизов. Он не любил не только говорить, но даже вспоминать про свои «ляпы».

– Некрасиво тогда получилось… Уж ты меня извини. Надеюсь, тебе не попало… Но только я хочу тебе сказать опять про этот собор.

Черкизов повернул к тому голову, ему становилось интересно.

– Послезавтра я улетаю на родину, и никогда, наверное, не вернусь в вашу добрую страну, и поэтому я тебе все расскажу сейчас. Ты будешь единственным в этой стране, кто узнает об этом. Во всяком случае, – первым. Слушай. В вашем Успенском соборе есть тайник.

Флорентинец откинулся назад, молча наблюдая за Черкизовым, оценивая произведенный эффект. Но ожидаемого эффекта он не увидел, потому что Черкизов догадался об этом сразу после неприятного разговора с музейщиком. Черкизов только кивнул и криво усмехнулся: его мало интересовали клады и чудеса, он верил только в реальные дела и в наличные.

– Ты мне не веришь? – искренне удивился флорентийский паркетчик.

– Отчего же… Очень возможно. Тут, в Кремле, где ни копни – девять веков истории и кладов. Так что – вполне.

– Тебе это не интересно?

Теперь Черкизов хлопнул мокрой рукой по плечу флорентинца:

– Интересно. Валяй.

– Я говорю, в Успенском соборе есть тайник. Устроил его архитектор Фьораванти.

– Что там?

– Кое-что.

– Горшок медяков?

– Подороже будет.

– Ты знаешь что?

– Кое-что…

Черкизов проработал с флорентинцем почти два года, получал от него суммы со многими нулями, они выпили за это время ящики кьянти. Поэтому всякие осторожности и околичности были давно не нужны.

Черкизов налил себе еще кьянти и пригубил.

– Что же ты от меня хочешь?

– Я уезжаю, а ты остаешься. И тебе это удобнее.

– Хочешь, чтобы я там ползал с металлоискателем?

– Металлоискателем это не возьмешь.

– Что там?

– Кое-что.

– Что же ты ничего не нашел? Я ведь тебе все устроил.

– Не так это просто.

– Сколько это стоит?

– Нулей не хватит. В сотни раз больше, чем ты от меня получил.

– И что мне надо делать?

– Пока – только согласиться.

– А потом?

– Потом только впустить туда и выпустить. Наши люди все сделают сами.

– Битый кирпич они тоже сами выметут, или мне это делать?

– Ты получишь пять миллионов евро. За эти деньги сам сообразишь, как убрать за ними. Половину денег получишь вперед.

Флорентинец сверлил темными глазами лицо Черкизова. Но тот спокойно попивал свое кьянти. С его губ не сходила ироническая усмешка. Ничего из слов флорентинца его серьезно не удивляло. Даже сумма в евро со многими нулями, – потому, что он до сих пор не находил применения и тем, что у него были.

Не удивлял Черкизова и кладоискательский азарт этого темпераментного итальянца. Разумеется, тот мог иметь сведения, что и где запрятал его земляк почти шесть веков назад на земле полудиких славян, это было вполне вероятно. После своего «ляпа» с музейщиком Черкизов копнул глубже про архитектора Фьораванти, – благо, здесь, в Кремле, материалов про него и про его собор было предостаточно. Оказалось, у архитектора из Болоньи была настоящая страсть к загадкам и тайникам. Самый большой его тайник виден за километры, из любой точки центра Москвы. Это центральный купол его прекрасного собора. Купол шире не только четырех соседних, угловых, он шире и отверстия, на котором построен, – на целый метр. В этот узкий, но очень длинный коридор, – во всю окружность купола, – можно было в случае опасности или волнений заносить все ценности собора – сотни килограмм золотого и серебряного убранства. Монашеская братия это неоднократно и делала все шесть веков: народные толпы с кольями и захватчики с алебардами носились по кремлевским площадям регулярно.

Еще один масштабный тайник архитектора Фьораванти, упоминаемый в летописях, и не найденный до сих пор, известен под именем «Подземная библиотека Ивана Грозного». Предполагается, что эта библиотека также была построена по проекту Фьораванти, но где она, и какие бесценные книги и рукописи в ней находятся, неизвестно по сей день.

Черкизов поставил свой бокал на мраморный столик и изменил выражение своих губ – с иронического на презрительное. В том, что он услыхал сегодня в бане от флорентинца, он видел только криминальную авантюру. Это был не его стиль. Он всегда держался от такого подальше. И теперь он знал, что ответит итальянцу на его предложение: твердое «нет». Но узнать что-то напоследок было полезно и интересно. Если итальянцы так ищут этот клад, то наверняка то большая ценность, и грех было не отличиться и не использовать этого для своей кремлевской карьеры. Поэтому он небрежно спросил:

– Место знаете? У вас все готово?

– Нет.

– Тогда какого хрена ты торопишься?

– Потому, что я уезжаю.

Черкизов сделал вид, что колеблется. Он был от природы умным и хитрым.

– Я тебе ничего не обещаю, но… В общем, мне надо знать, что там лежит, в этом тайнике.

– Я не могу… Я в этом деле не главный.

– Не можешь, – тогда не говори.

– Леня, я не могу…

– А знаешь?

– Да.

– Ну все, забудем об этом, поехали в ресторан, наши жены заждались.

– Постой. Ты согласен, в принципе?

– Не знаю. Не обязательно. Возможно, и нет. Но никому об этом не скажу. Это я тебе обещаю. Поэтому можешь рискнуть и все мне рассказать.

– Ладно. Только чтобы никому.

– Я уже тебе сказал.

– В этом тайнике… две иконы работы Андрея Рублева.

Кремлевский клад: Cosa Nostra в Москве

Подняться наверх